А. Веста - Язычник
– Ничего не выйдет, я на редакционном задании и только что упустил госпожу Ляховицкую, кстати, по вашей вине! Где теперь ее искать?
– Ну, мы же с тобой союзники.
– Как Сталин и Черчилль?
– Хо-хо, ну и шутка! Я догадываюсь, куда она рванула. Скорее в машину…
И Павел Соломонович, подкинув фалды, запрыгнул на переднее сиденье.
– Ты получишь первосортный материал из жизни «хозяев жизни»!
– Да… Но, как папарацци, я, пожалуй, не состоялся: забыл свой фотоаппарат.
– Ерунда. Сейчас я на минутку вернусь в агентство и вооружусь шпионской техникой. Стреляет без вспышки.
Через полчаса мы затормозили у мрачного полуподвала. Трудно поверить, что несколько минут назад сюда вошла сногсшибательная дама, хозяйка крупнейшего модельного агентства.
– Деньги-то хоть у вас с собой? – деловито осведомился Павел Соломонович, – вход стоит пятьсот. За двоих – тысяча.
– Рублей?
– Баксов, милый друг, баксов!
Я выложил из карманов завалявшуюся пачку, недоданную Глинову промозглым осенним вечером.
– Ого! Да здесь хватит на ложу первого яруса…
Мы прошли сквозь строй накачанных молодцов в пиратских банданах и черных майках.
– Это закрытый клуб «Гладиатор». Очень дорого, экстравагантно!
За дощатой загородкой, изображавшей VIP-ложу, я заметил Лину. Она была бледна и напряжена. Лысый рефери щелкнул бичом:
– Господа, приберегите ваши эмоции! На нашем помосте не знающий поражений Стек и бешеный убийца Варлок!
Молодцы в банданах выволокли на ринг сипящих от ярости чудовищ: рыжего питбуля, скрученного из жил и толстых мышц, и огромного неповоротливого метиса с измазанным зеленкой бритым черепом. Угрожающе рыкая, псы закружили по рингу, примериваясь к схватке, неуклюже, как вараны, переставляя лапы. Через мгновение они сцепились в ревущий шар. Кровь, пена и клоки шкур долетали до первых рядов. Более рослый метис быстро подмял под себя рыжего бестию, но Стек успел мертвой хваткой вцепиться в горло метиса.
Схватка оказалась чересчур короткой, и зрители разочарованно завыли, засвистели. Заголив на коленях «бальное» платье, Лина выкрикивала ругательства.
Бойцы, не в силах расцепиться, барахтались в луже густой дымящейся крови. Метис хрипел, его единственный уцелевший глаз подернулся смертной пеленой.
Собак уволокли вместе с ковром и сцену наскоро переоборудовали. На помост вывалили блестящую мокрую грязь с запахом сырой нефти.
– А теперь долгожданный десерт! Королевы ринга: Безумная Грета и Белокурая Ассоль. Впервые вдвоем! Включаем наш тотализатор. Делайте ставки, господа!
Огромная женщина, пузатая как самовар проковыляла по грязи, посылая скупые воздушные поцелуи. Голова ее была выскоблена наголо, крупный нос расплющен и сбит на сторону. Щербатая улыбка казалась почти добродушной. Шнурованный купальник из черной блестящий кожи обливал тело, жирное, как у борца сумо. К рукам и ногам были прикручены блестящие латы. Следом на ринг выпрыгнула голая красотка: невысокая, ладная, с оливково-смуглой кожей и пышной, дерзко приподнятой грудью. Из всего антуража на ней был только ошейник с медными шипами, широкий кожаный пояс с ремешком, прикрывающим «несжатую полоску» в паху, и короткие красные сапожки. Гибкая, как циркачка, она прошлась колесом, макая золотисто-рыжие волосы в черную жижу. Сделав рискованное сальто, она с кошачьим воплем кинулась на толстуху, ударила головой в живот, подсечкой сбила с ног и принялась волтузить. Толстуха слабо отбивалась, раздавленная собственным весом. Ассоль короткими ударами по ушам глушила соперницу. Грязь сыто чавкала, голова Безумной Греты моталась под ритмичной молотилкой. Трибуны восторженно ревели. Но Безумная Грета не собиралась сдаваться. Мотая разбитой башкой, она скинула с себя яростно визжащую Ассоль, поднялась нерушимой скалой, роняя ошметки грязи, с ревом сгребла соперницу в охапку, перевернула и в бешенстве макнула лицом в грязь. Потом она намотала на кулак пряди слипшейся золотистой гривы, нагнула голову Ассоль к полу, и оседлала ее. Подпрыгнув, она всем своим сатанинским весом вдавила златовласку в черную жижу. До трибун долетел хруст ломаемых костей.
Я оглянулся на Лину. Ее глаза горели. Ее визг тонул во всеобщем гвалте. Все ее холодные извращенные инстинкты ушли в жажду крови. Жалкая, страшная, она терзала свое резиновое тело торопливыми механическими движениями.
– Снимай! Снимай! – Павел Соломонович вырвал из моих рук фотокамеру, вскочил и быстро нащелкал с десяток кадров.
Празднуя победу, Грета с размаху пнула Ассоль в живот, перевернув одним ударом навзничь, потом сорвала с себя кожаные клочки и, размахивая ими, удалилась.
Ассоль еще пыталась перевернуться, но переломанное тело не слушалось ее. Облепленная грязью, она корчилась в агонии, судорожно разводя колени. Трибуны ревели и бесновались. «Властители судеб не знали человеческой жалости». Я видел все в отвратительно ярких красках. В этом последнем женском бесстыдстве был и бунт, и смертная месть всем, глазевшим на ее животную муку.
– Все, больше не могу! – глухой, ослепший, я на ощупь протискивался к выходу.
Расстроенный Павел Соломонович догнал меня на выходе.
– Да, мне тоже крепко не по себе. Все это так грубо… Может быть, вернемся в «Артишок», запремся где-нибудь в тихой студии. После бедлама хочется расслабиться и отдохнуть…
– Я согласен, – выдохнул я. – Только маленькая просьба, вернее, моя причуда, – давайте посидим в приемной госпожи Ляховицкой. У вас, по-моему, есть ключи.
Через полчаса мы затормозили у дверей «Артишока». Павел Соломонович под ручку завел меня в агентство, едва кивнув величественным монументам на входе. Лифт был выключен, и мы поднялись в апартаменты Лины по витой лестнице. Павел Соломонович открыл собственным ключом.
– Я зверски голоден, к тому же сам напросился угостить тебя какой-нибудь вкуснятиной. Мое предложение остается в силе.
Павел Соломонович кокетливо улыбнулся и отправился в подвальчик, раздобыть на кухне «Наутилуса» что-нибудь не до конца остывшее. Оставшись один, я приступил к торопливому обыску. Ящики стола оказались пусты. Сейфа в зале не было. Почти без надежды я поискал за зеркалами, за портретом. Ничего.
Вскоре явился Павел Соломонович. Он игриво держал поднос на вытянутых пальцах, демонстрируя чудо ресторанного эквилибра. Вероятно, это была его первая профессия.
– Ну-с, приступим. Не томи меня, умоляю. Вот бутылочка «Шабли», вот закуска. Выпьем же на брудершафт. Знаешь, мне совсем не нравится имя Демид. Оно сухое и невыразительное. Я буду звать тебя Дориан…
– Отлично, Пабло, а лучше Пуэбло. Только сначала о деле. Этих снимков мало, чтобы завалить эту стерву. Где она прячет свои секреты? Давай пошуруем в ее закромах, наверняка что-нибудь отыщется.
– Дорик, я знаю почти все ее секреты. За портретом есть тайник. Надо нажать на два нижних угла рамы и картина откроется, как дверь. Эта бабища думает, что самая умная. Она еще не знает, с кем связалась.
– Давай попробуем.
– О, Дориан…
Не закончив признания, Павел Соломонович вскрыл тайник. В удобной нише лежали счета и бурая от времени папка. Отдельно – небрежно брошенный образок на оленьей жилке. Зная, что не должен его брать, чтобы не накликать на свою голову взбесившихся гарпий, я все же надел образок и развязал ветхие тесемочки папки. «Розыскание о генеалогии…» Все еще не веря в удачу, я переворачивал опаленные временем листы, исписанные пером Ломоносова.
Когда я обернулся, Павел Соломонович уже избавился от лишних предметов туалета. Невинный, как младенец, он лежал на диване.
Я спрятал папку за пазуху и собрался уходить, но Павел Соломонович с деревянным стуком упал на колени, вцепился в меня и по-бабьи заголосил:
– Не бросай меня, умоляю… Дорик… Дорик… Я сейчас охрану вызову, папарацци, – совершенно спокойно и злобно закончил он.
Я с трудом справился с Павлом Соломоновичем. Зуд обманутых желаний придал ему силы. Минут через пять он прекратил сопротивление. Эксклюзивной рубашкой с биркой «Артишока» я связал за спиной его руки, залепил ему рот такими же эксклюзивными плавками из ажурной лайкры и заклеил скотчем. Теперь Павел Соломонович был «нем как рыба». Энергичными пинками я проводил его в подвал.
«Наутилус» булькал аквариумами и мигал «бортовыми огнями» запасных выходов. Возле бассейна с пираньями Павел Соломонович попытался противиться, но мне удалось пересадить коммерческого директора через декоративную оградку и броском приземлить на коралловый остров. За прозрачными стенками бассейна шныряли хищные рыбины. Плоские, с ладонь величиной, они мгновенно сбились в стаю и окружили островок, где голым торцом на острых кораллах, поджав бледные ноги, восседал Павел Соломонович. Директор успел сгруппироваться и был в полной безопасности. Эти рыбешки удержат пленника до утра, ведь не захочет же он гулять по городу с обкусанной задницей, а может быть, глядя в зубастые морды с бульдожьим прикусом, он навсегда разучится совокупляться по образу рыб и клоачных рептилий.
