Саймон Моуэр - Евангелие от Иуды
— Сомнений быть не может?
— Сомнений?
— В том, что Иешуа и Иисус Христос — это один и тот же человек.
Yeshu the Nazir. Написание этого имени в манускрипте Лео узнал с той же точностью, с которой мог узнать свое собственное имя. ΙΕΣΟΎΤΟΝΝΑΖΙΡ, iesoutonnazir. Иисус из Назарета. Лео, сгорбившись, сидел над текстом, изучая буквы при помощи бинокулярного микроскопа. Разорванные волокна плавали в сверкающем круге предметного стекла. На них остались хлопья пигмента, незаметные невооруженным глазом, отчего омикрон в бледной окружности оптического увеличения стал фрагментарным обрывком теты.
— Возможно, со временем…
— Сколько времени тебе понадобится?
Лео отвечал, не отрывая глаз от объектива:
— Нужен систематический подход. Сначала — транскрибирование ненормализованной орфографии, потом уже — перевод. Нельзя смешивать одно с другим, если потом не сможешь одно от другого отделить. — Он написал в блокноте: «theta-rho» — и снова посмотрел, будто погружаясь в глубину веков. Сложная, кропотливая работа. — Это thronon «престол», — пробормотал он. — Точно, престол. — Но следующие буквы повредились слишком сильно, чтобы смысл их можно было восстановить.
— Что — «престол»? Что, черт побери, значит «престол»?! — в нетерпении выкрикнул Кэлдер.
— Ничего. Ничего престол не значит. Просто гипотеза.
— А что насчет даты? Можешь определить ее хотя бы приблизительно?
Лео передвинул микроскоп к другому поврежденному участку. В работе он использовал перекрестные ссылки на сделанные ими фотографии. Вопросы Кэлдера начинали ему надоедать.
— Нельзя говорить с полной уверенностью. Мне кажется, еще рано делать выводы. Постоянное употребление подписанной йоты, например, общая простота букв, нехватка значков для обозначения придыхания и прочее… Первый век. Думаю, никто не станет отрицать, что текст очень ранний. А вот правдивость его содержания отрицать будут. Разумеется, они будут это отрицать, и никакие палеографические и радиоуглеродные экспертизы не убедят их в обратном. А теперь, если тебя не затруднит…
— Не смею тебе мешать, — сказал Кэлдер. — Можешь спокойно продолжать работу.
Лео поселили в пристройке к Центру, которая некогда была частной виллой, а теперь служила гостиницей для приезжих ученых. Рядом находился садик, в котором он мог в свободное время гулять. Садик зарос терновником и кактусами, агавой и опунцией; на ветру трепетали листья серебристых олив. Почва была красновато-бурого оттенка — цвета засохшей крови. Дни Лео ограничивались работой, ночи — мыслями о Мэделин. Он жил в пристройке, по вечерам гулял в саду, целыми днями работал в искусственной безмятежности архивов. Ему снились сны. Иногда его посещали соблазнительные сны о жизни и воскрешении, после которых он вынужден был просыпаться в постылом реальном мире и совершать резкий переход от возвышенного к тривиальному. Иногда Лео мучили кошмары, в которых он падал откуда-то сверху, летел к земле, парил в бездне; после этого он просыпался, испытывая искреннее облегчение, и обнаруживал, что это не сон, а явь. Мэделин была мертва. Не переместилась в иное измерение, не стала тенью в царстве Аида, а просто погибла. Ее разбитое тело упаковали и отправили в Англию, где и прошли скромные похороны в семейном кругу. Отныне она жила лишь в скупых воспоминаниях знавших ее людей, проживала странную, неполноценную загробную жизнь, напоминая знакомое лицо, что искажено десятком различных треснутых линз, но никогда не станет лицом реальной женщины — жившей, любившей и уж наверняка погибшей.
— Ужасная, ужасная трагедия, — сказал Гольдштауб, встречая Лео в аэропорту. — Но у тебя, по крайней мере, остается вера. — Он искренне пытался помочь — вот что превратило его слова в полнейшую нелепицу. Он пытался облегчить боль. — Лео, по крайней мере, у тебя есть твоя вера.
Но вера Лео, парализованная наркозом, простерлась на листе прямо перед ним и полностью зависела от осторожности его вмешательства:
«Это наследие Иешуа из Назарета. Он был сыном Аристоба(-улуса, сыном?) Ирода. Когда Аристобулус казнил своего[98] сына Иешуа (…спрятали?) Ибо предсказано было, что сын этот… (взойдет на) пр(естол?) Аристобулус был сыном Мариам[99] Гасмонея и матерью его[100] была Мариам (дочь) Антипатера (сына) Ирода и (дочь)[101] Антигона Гасмонея. Он клянется, что это правда, кто знает.
Лео смотрел на ровные, тщательно выверенные мазки сажи сквозь прозрачный образ Мэделин:
«И пророчество гласило, что из Иакова выйдет звезда, скипетр, что будет править миром. И предсказано это в Священном Писании.[102] И отцом Иешуа назвали Иосифа, и спрятали его от Ирода, дабы дитя могло жить и взойти на престол, как предсказано было. Иосиф происходил из рода Рамати. Это был уважаемый человек, член Великого Сангедрина, и он очень хотел возвращения Израиля.
— Звездное пророчество из Книги Чисел, — сообщил Лео комиссии. «Комиссия Иуды», как они сами себя называли, была назначена, чтобы контролировать работу и решать, в каком виде преподнести миру уничтожение веры. В нее входили шестеро членов: Лия, Давид Тедеши, какой-то сотрудник Археологической палаты Израиля, правительственный ставленник из университета иврита и Кэлдер в роли председателя. — Звездное пророчество было одним из самых известных мессианских предсказаний. Конечно, сразу же вспоминается Бар-Кохба.[103]
— Возможно, это позволит отнести свиток ко времени восстания Бар-Кохба? — предположил Тедеши. Это был худой, костлявый мужчина с выдающимся адамовым яблоком и сутулой спиной, что свойственно всем людям, рост которых выше среднего.
Лео лишь отмахнулся.
— Бар-Кохба был не единственным претендентом на мессианство. К тому же нельзя упускать из виду вопрос об Иосифе, приемном отце Иешуа…
— Вот здесь и возникает новозаветная легенда, — сказал Кэлдер, сидевший во главе стола. — Приемный отец; то, что надо. В общем-то, этот свиток подтверждает историю из святого благовествования, правда? — Потолок был усеян небольшими лампочками в углублениях и напоминал звездную галактику. Серебристая седина Кэлдера блестела в отраженном свете.
— В некотором смысле, — согласился Лео. — Но не в том смысле, который ты подразумеваешь. Этот Иосиф — Иосиф Аримафейский.[104]
Воцарилось молчание.
— Кто-кто?
— Иосиф Аримафейский. — Как ни странно, вопрос был совершенно ясен. — Аримафейский, Arima.th.ea. Ramathain. Первым это определил Ювсебий, потом — Джером. Не думаю, что кто-либо из ученых, занимающихся исследованиями Библии, оспорит это.
— Иосиф Аримафейский был приемным отцом Иешуа?
— Так здесь написано. — Лео мрачно улыбнулся Кэлдеру. — Это же подтверждение, которое вы искали, не так ли? Подтверждение того, что Иешуа Назир — это и есть Иисус из Назарета. В этом присутствует какая-то скучная правда, да? Таким образом объясняется очень многое из Нового Завета: кем был Иосиф, почему его беспокоила судьба Иисуса, почему он положил его в гробницу. Очень многое.
Все устремили взгляды на Кэлдера, ожидая ответной реакции. Но тот лишь перебирал бумаги, и движения его были быстрыми и нервными, словно он куда-то торопился.
— Кто же, черт побери, это написал?! — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. Кэлдер казался абсолютно беспомощным. Он хотел получить ответы, а ответов не было. — И ради всего святого, какую он преследовал цель? — Привычная ирония, казалось, исчезла без следа.
— Мы уже неоднократно об этом говорили, — усталым голосом промолвил Тедеши. — Это всего лишь досужие вымыслы. Историки и археологи могут представить это в каком угодно свете, но на самом деле это лишь версии, предположения. Все, что у нас есть — единственная бесспорная вещь, которая у нас есть, — это текст.
Кэллер огляделся по сторонам, словно подыскивая нужные слова.
— Эта информация должна быть совершенно секретной, — решил он. Слово «секретная» казалось очень уместным. Secretus, «разделенный». Существует «секрет», таинство мессы, молитвы, которую бормочет священник во время сбора пожертвований. Тайное знание — это то знание, которым обладают приобщенные к гностическим обрядам.
— Разве подобные вещи не являются всеобщим достоянием? — сердито спросила Лия. — Большую часть жизни я посвятила борьбе за полную публикацию Кумранских свитков. Я не хочу быть причастной к очередному замалчиванию в научном мире.
Они с Кэлдером ввязались в ожесточенный спор.
— Это самая настоящая бомба, — сказал он. — Даже хуже. Ядерное оружие. Плутоний. Господи, да это Апокалипсис! Мы не можем просто так выпустить это в мир.