Антон Кротков - Загадка о тигрином следе
Надо было отдать ему должное, этот парень умел облекать свои проекты в максимально художественную форму. А в том, что в Ташкенте ему обязательно дадут добро на гималайскую экспедицию, юный авантюрист нисколько не сомневался. Худой черноволосый губошлёп был очень возбуждён, когда рассказывал о своей новой затее. Вид у него был как обычно очень самоуверенный, а глаза горели энтузиазмом фанатика, который не остановится ни перед чем на пути к поставленной цели.
Вообще чувствовалось, что в Ташкенте Лаптев намерен каким-то образом сместить генерала и возглавить экспедицию. Он всё чаще говорил о себе в третьем лице, как об очень важном «инкогнито из Центра», наделённом некими особыми полномочиями:
– Вот прибудет товарищ Лаптев в Ташкент: первым делом клопов у них выведет, это уж так полагается. Одним словом, наведёт революционный порядочек, уж будьте уверенны! И тогда кое-кому несдобровать…
Генерал, конечно, не мог не понимать, что новый конфликт между ними был неизбежен. Впрочем, Вильмонт и не пытался сгладить отношения с комиссаром, скорее наоборот: умышленно ли, или нет, но генерал уже не раз болезненно задевал обострённое чувство собственного достоинства гордеца.
Вскоре после отъезда из Астрахани всё ещё остающийся на положении штрафника Гранит попросил начальника вернуть ему отобранное оружие на случай новой встречи с противником. Но начальник экспедиции вручил комиссару старинное кремневое ружьё, приклад и ствол которого, чтобы они не развалились, были скреплены медной проволокой. Так как с оружием в осаждённой Астрахани была напряжёнка, то со склада москвичам выдали то, что там ещё оставалось. Так в экспедиции вместе с несколькими достаточно современными образцами винтовок оказались вещи, которым место было в музее или в частной коллекции. Мушкет, который был предложен Лаптеву, был не опаснее детского духового ружья.
Естественно, что в высшей степени самолюбивый юнец с презрением отверг эту «хлопушку». А вместо неё взял саблю. Тогда генерал во всеуслышанье с иронией предупредил чрезмерно горячего и нервного паренька, который уже однажды пытался стрелять из пулемёта по миражам:
– Молодой человек, без крайней необходимости лучше не вынимайте саблю из ножен. Иначе она принесёт вам больше вреда, чем пользы. На Востоке говорят, что мудрый воин лишний раз никогда не обнажит клинка, поскольку с материнским молоком впитал, что требовательный клинок его верного оружия не должен возвращаться в ножны, не испив крови, иначе начнёт мстить хозяину.
– Был бы клинок, а чьей кровью его напоить – всегда можно найти, – сквозь зубы зло процедил комиссар. Это была явная угроза. Но генерал считал ниже своего достоинства реагировать на выходки задиристого хулигана. Он уже повернулся к Одиссею, который снова нуждался в каком-то оружии, ибо прежняя его винтовка досталась одному из бойцов охранения.
– Некоторые фронтовые офицеры считают винтовку приличной, если из нее попадаешь в цель на расстоянии не меньше пятисот ярдов – начал в свойственной ему назидательной манере генерал. – Мол, ближе подпускать противника значит неоправданно рисковать головой. Для цивилизованного европейца это вроде как неприемлемо. Но мы с вами в Азии, здесь человеческой жизни другая мерка, и храбрости тоже.
Сказав так, бывалый путешественник и охотник вручил Лукову странное ружьё с огромными короткими стволами.
– С вашим зрением вам лучше стрелять в упор.
Одиссей это и сам это знал. До сих пор ему ещё ни разу не довелось попасть в цель, хотя участвовал в нескольких стычках с бандитами Так что возразить генералу ему было нечего. Но Вильмон так сумел повернуть дело, что вроде как Одиссею вручалось особое оружие, как редкому смельчаку, а не подслеповатому недотёпе.
– А то, что у вас хватит духа подпустить врага на расстояние уверенного выстрела, вы уже доказали! Эта двустволка – навроде сицилийской лупары: один её ствол заряжен крупной картечью, а другой – мощной «медвежьей» пулей. Так что не завидую тому, кто в бою окажется у вас на пути.
Между тем Гранит Лаптев всё ещё не мог успокоиться из-за унижения, которого его подверг начальник, отказав ему в нормальном оружии. Вдруг он выхватил из ножен широкий с кривым лезвием клинок. Вначале Луков решил, что взбешённый комиссар решил рассечь надвое своего обидчика, а заодно и любого, кто окажется рядом с ним. Но лохматый смутьян со сломанным носом начал яростно рассекать саблей воздух перед собой, демонстрируя, что способен из любого сделать бифштекс с кровью. Посчитав, что произвёл на всех должное впечатление, 20-летний задира аккуратно вложил клинок обратно в ножны.
Как выяснилось чуть позже, эта сцена была всего лишь прелюдией к более серьёзным событиям, которые развернулись этим же вечером на бивуаке.
Глава 30
Когда солнечный диск наполовину закатился за горизонт, и небо быстро стало темнеть, генерал объявил привал. Был зажжён костёр. Степь в этих местах была покрыта густыми зарослями колючки и саксаула, которые являлись прекрасным топливом. Колючка давала жаркое пламя, и главное, что её вокруг было вдоволь.
Одиссей расстелил на земле что-то вроде походной кровати, которую вместе с другим снаряжением получил от астраханских интендантов. Он уже знал какими короткими кажутся весенние ночи. От усталости едва успеваешь сомкнуть ресницы, и кажется ещё толком не успел насладиться сном, как уже разносится зычный голос генерала, объявляющего побудку. Лагерь сразу наполняется суетой, голосами и резкими звуками. Кто-то уже будет тебя, – тормошит за плечо или бесцеремонно дёргает за ногу.
Впрочем, пока ещё можно было наслаждаться покоем под толстой солдатской шинелью. Она служила Одиссею одеялом, хотя и не могла полностью спасти от пронизывающего до костей ночного холода. Получая её на складе, Луков едва не совершил большую глупость, попытавшись сдать обратно. Дело в том, что шинель была трофейная с погонами – простыми матерчатыми погонами цвета хаки. Она была снята с убитого белогвардейского солдата, о чём свидетельствовала крохотная дырочка на груди, как раз, там, где у Одиссея тоже находилось сердце. Несчастный был примерно одного с ним роста, да и комплекцией они должны были быть одинаковой. На подкладке шинели вокруг дырочки осталось бурое пятно. Увидав его Одиссей наотрез отказался облачаться в шинель. Генералу стоило большого труда уговорить его, он даже властно прикрикнул на подчинённого, и грозно сообщил, что приказы начальства не принято обсуждать.
Зато теперь Одиссей с благодарностью думал о том, что если бы не начальник, околеть ему в первую же ночь!
Генерал сидел на бревне шагах в десяти от него. На фоне огня Луков в малейших деталях видел его задумчивую фигуру. Вдруг Луков заметил приближающегося комиссара. Тот был не один, заодно с ним шли солдаты и матросы, которых прикомандировали к экспедиции по приказу самого руководителя обороны Астрахани Кирова. Шайка приближалась к генералу с видом заговорщиков. Не доходя шагов пятнадцати до того места, где сидел начальник, сопровождающие комиссара люди остановились. Сбившись в кучку, они остались ожидать в сторонке, а к генералу решительно направился один лишь их предводитель. Луков сразу догадался, что комиссар затеял очередную смуту. Одиссей нащупал под одеялом двустволку, с которой теперь не расставался.
Подойдя вплотную к погружённому в свои мысли Вильмонту, Лаптев с ходу объявил:
– Так что организованный мною солдатский совет выбрал меня новым командиром.
– А не пошли бы вы ко всем чертям! – подняв глаза на наглого мальчишку и, скользнув недоумённым взглядом по взволнованной фигуре мятежника, устало произнёс Вильмонт. Было видно, что у него нет ни малейшего желания пикироваться с неугомонным интриганом. Только так просто от комиссара было не отделаться!
– Считайте себя низложенным, Ваше Превосходительство! – с издёвкой сообщил Лаптев, и торжествующе оглянулся на свою свиту.
– Красным орлам надоело носить беляцкие погоны и служить генералу. Красный командир должен быть частью народа. Он должен одеваться, как народ, разговаривать, как народ, чтобы быть понятным любому неграмотному солдату. А от вас, Ваше Превосходительство, за версту несёт одеколоном и английским мылом. Вместо того чтобы читать самому и другим революционную прессу, вы на досуге почитываете французский романчик!
Закончив перечислять все накопившиеся к генералу претензии, комиссар сделал широкий жест в сторону своих избирателей:
– Одним словом, братва желает меня!
– Этого мало, любезнейший, – спокойно ответил генерал. – Ваши действия абсолютно неправомочны.
Тогда комиссар заявил, что именно он. а не бывший царский генерал, является законным представителем большевистской власти в экспедиции, и наделён чрезвычайными полномочиями.
