Элис Клэр - Лунный лик Фортуны
Королева знала – должна была знать! – что ему хотелось услышать, о чем говорили эти две сильные женщины. Почему упоминание о Жоссе Аквинском заставило Элевайз улыбнуться? Но Алиенора, по-прежнему полная озорства, лишь помахала перед носом Жосса этим лакомым кусочком и тут же убрала. Королева не собиралась ничего ему рассказывать.
Ричарду, очевидно, наскучила их беседа о людях и событиях, о которых он не имел никакого представления. Он барабанил рукой по подлокотнику кресла, бубнил себе под нос какую-то песенку; наконец, не в силах больше сдерживать свою неутомимую энергию, король вскочил, потянулся и сказал:
– Моя леди мать, почему просто не сказать ему?
– Мой сын не очень любит сидеть и слушать, пока другие беседуют, – сказала Алиенора с легкой иронией. Она снова взглянула на Ричарда любящими глазами. – Особенно когда разговор не касается вооружений, боевых коней, кораблей или плаваний в заморские края.
Ричард вспыхнул, потом – все-таки она была его матерью и, возможно, единственным человеком на свете, перед кем он сдерживал свою горячность, – произнес:
– В нашем английском королевстве есть много домов и поместий, которые мы можем пожаловать нашим подданным, если они захотят заплатить справедливую цену. – Остановив взгляд на Жоссе, он вдруг отбросил заранее заготовленные фразы и перешел на более дружеский и неформальный тон: – Какого ты мнения об Англии, Жосс? Тебе она понравилась?
– Сир, я видел лишь малую часть, – ответил Жосс. – И я был занят делом некоторой важности…
– Да, да, да, я знаю все это. – Ричард нетерпеливо взмахнул рукой, словно отгоняя слова Жосса. – Но Англия красивая страна, не так ли? Во всех этих лесах хорошая охота, здесь неплохой климат.
С языка Жосса готово было сорваться: «Неплохой климат? Должно быть, вам чертовски повезло, сир, в те несколько месяцев, что вы провели здесь!» – но он промолчал. Несмотря на свое дружелюбие, Ричард все же был королем.
Все еще не понимая, зачем его вызвали, – хотя уже и начиная догадываться, – Жосс кротко ответил:
– Мне очень понравилось то, что я увидел в Англии, сир. Воспоминания моего детства сослужили хорошую службу, а впечатления, полученные мной во время последнего посещения, тем более убедили меня, что это – страна, в которой я мог бы жить счастливо.
Мудро ли это? Ведь всем известно, что король собирается в крестовый поход; может, было бы более дипломатично просить о разрешении отправиться вместе с ним?
«Но я не хочу этого, – подумал Жосс. – Всемогущий Господь, я уже достаточно навоевался!»
– Мой сын желает наградить тебя в знак нашей благодарности за твою помощь в разрешении хокенлийского дела, – вмешалась Алиенора. – Он желает…
– Хочешь получить английскую усадьбу, Жосс? – спросил Ричард. – Есть несколько превосходных поместий – кстати, иные из них лежат не столь далеко от Хокенли, – которые я в полном праве дарить, пусть даже Клеры вцепились в те края, словно клещи в кошачью… – Он остановился, бросив взгляд на мать. – Э-э… в кошачье ухо. Что скажешь, а? Возможно, это будет скромное поместье, ведь ты у нас холостяк, но зато за разумную цену.
– Ричард, – спокойно произнесла его мать. – Мы согласились, что это должен быть подарок, разве не так?
Ее ударение на слове «подарок», подумал Жосс, лишний раз подчеркивает, насколько чуждо Ричарду это понятие.
– Ну что ж, пусть будет подарок, Жосс, в виде небольшого поместья, – сказал Ричард. Благожелательное выражение на его лице сменилось более серьезным. – Полагаю, оно должно быть недалеко от Лондона, чтобы мне было легче тебя вызывать, когда я в Англии, или чтобы до тебя без труда могли добираться те люди, которые будут заниматься моими делами в мое отсутствие. Кто знает, – добавил он, театрально всплеснув руками, – вдруг случится какое-нибудь новое событие, которое поставит под угрозу мир в том уголке нашего королевства?…
Ага, подумал Жосс, вот она, цена.
Был ли он готов ее заплатить? Хотел ли он за драгоценное вознаграждение в виде поместья – пусть даже маленького поместья – стать человеком короля Ричарда? Человеком, на которого Ричард сможет положиться, который будет ждать его указаний и который, когда возникнет в том необходимость, ринется в бой ради короля?
Ричард отправляется в Святую землю, подумал Жосс. Без сомнения, он намеревается остаться там и воевать до тех пор, пока Святой город не будет вырван из рук неверных и снова не окажется у христиан.
Одному Богу известно, как долго все это продлится.
«Он нуждается в таких людях, как я, – с неожиданной ясностью подумал Жосс. – А я недавно обнаружил, что больше не чувствую себя своим в моем собственном доме, и потому нуждаюсь в том, что он мне предлагает. Должен признать, я нуждаюсь в этом намного больше, чем он – во мне».
Жосс почувствовал, что Ричард наблюдает за ним и ждет его ответа. Так же как и Алиенора.
– Ну? – поторопил его Ричард. – Принимаешь ли ты эти условия, Жосс Аквинский?
Их взгляды встретились.
– Да, сир. С радостью и сердечной благодарностью.
– Прими благодарность также и от нас, – тихо проговорила Алиенора.
Но Ричард уже кричал, чтобы принесли вина, и, возможно, он не расслышал ее слова.
ТРЕТЬЯ СМЕРТЬ
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Ранним туманным пасмурным утром, когда наступившая весна была больше похожа на середину зимы, из дома тихо вышел мужчина и направился по хорошо знакомой ему тропе. Он шел, не останавливаясь. Неподвижный влажный воздух, казалось, окутывал его ноги, словно пытаясь удержать. Человек медленно шел к тому месту, где он впервые в безысходном отчаянии оплакивал Ее.
Это место он посещал столь много раз, что уже не мог сосчитать.
Вокруг не было ни души. В этом году весна задержалась, и появление новой зелени все еще было далеким обещанием. Мир словно застрял в прошлом, замерев в своем круговом движении, и воздух был наполнен духом смерти. Канавы и ямы заполняли осенние листья; в полях высились старые сухие стебли прошлогоднего урожая. Голые ветки деревьев еще не покрылись первыми, робкими листиками. В домах, утешая домочадцев, по-прежнему горели очаги. Сила и власть прибывающего солнца, опаздывающего со своим приходом, не могли спасти от холода.
Земля медленно приходила в себя после долгого зимнего сна. Скоро, скоро придет настоящая весна.
Для мужчины время казалось безжалостно остановленным Ее смертью. Перед его глазами проходили недели и месяцы, но мозг не воспринимал то, что видели глаза. Всегда была и будет предрассветная серость июльского утра, когда он в ужасе бежал от того, что произошло с единственным существом в мире, которое он по-настоящему любил.
За мужчиной преданно ухаживали круглолицая монахиня и старый монах. Сестра смотрела на него одновременно жалостно и сердито и обращалась с ним как с упрямым ребенком, который, прекрасно зная, что для него хорошо, все же отказывается это принять. Тщетно она умоляла его встать и выйти на прогулку в яркий солнечный день или съесть вкуснейшее, укрепляющее блюдо, – как же он может ждать, что ему станет лучше, если совсем не заботится о себе?
Монах, которого, как узнал мужчина, звали брат Фирмин, верил не в хорошую еду и не в долгие прогулки, а в любовь к Господу. И в святую воду из источника, которую приносил пациенту каждое утро. Пациент выпивал ее больше для того, чтобы уважить старого монаха, чем из-за веры, что она хоть немного поможет.
Аббатиса также не забывала его. Каждый день она уделяла ему время, приходила в больницу или же усаживалась рядом с ним перед вечерней трапезой, когда ее работа была окончена. Часто она просто тихо сидела возле него, либо читая молитвы, либо совсем молча. Или, если он приветствовал ее, хоть немного оживляясь, она разговаривала с ним. Не то чтобы ему приходилось отвечать; аббатиса просто кратко сообщала ему о тех событиях дня, которые, как она думала, могут вызвать у него интерес. Рассказывала о споре с неким капризным посетителем Святыни, о выздоровлении больного пациента, однажды поведала даже о мирной кончине самого старого монаха в доме для престарелых.
И хотя мужчина редко произносил в ответ хоть слово, аббатиса не покидала его.
Может быть, размышлял он, его случай безнадежен. Ни один из разнообразных методов лечения не принес ему никакой пользы. Впоследствии он подумал, что, возможно, пришел к своему решению еще до того, как эти добрые люди начали прилагать усилия, чтобы помочь ему. В конце концов, ему начало казаться бессердечием принимать их заботу, исполненную самых добрых намерений, в то время как он знал, что уже ничто не поможет ему. И однажды он объявил себя исцелившимся. Встал с кровати, сказав, что она нужна им для более тяжелых случаев. Вошел с ними последний раз в церковь, где брат Фирмин, в отличие от сестры Евфимии поверивший во внезапное исцеление, молился Всевышнему с сердечной благодарностью за благословенное чудо.
