Курт Ауст - Второй после Бога
Так вот почему у нее не было денег, чтобы заплатить штраф! И вот где оказался самогон. Если, конечно, она говорит правду.
– И вот вы сидите здесь и не знаете, когда вас отсюда выпустят.
Она промолчала.
Я тер виски и бормотал:
– Нельзя возвращаться домой! Черт меня подери, никогда нельзя возвращаться домой!
Глава 32
Дверь распахнулась, и в подвал вошли два стражника. Красномордый освободил меня от цепей, рявкнул: “Заткни пасть!”, когда я открыл было рот, и надел на меня ручные кандалы. Я слышал, как у меня за спиной второй стражник погнал нунция к двери. Все произошло так быстро, что я не успел даже бросить взгляд на фрёкен Сару, как мы уже оказались за дверью, нас протащили по коридору и подняли на первый этаж. Прежде чем нас грубо втолкнули в маленькую комнату, я успел заметить, как в ратушу с улицы вошли три или четыре благородных господина и поклонились встретившему их внушительного вида человеку в форме. Бургомистр, подумал я, и дверь захлопнулась перед моим носом.
Комната, где мы сидели, была небольшая и узкая. Вдоль стен стояли скамейки. За дверью в одной из длинных стен слышалось жужжание голосов. Я догадался, что эта дверь ведет в зал заседаний.
Нунций был бледный и выглядел усталым. Я хотел объяснить ему, что не понимаю, что происходит, но тут же рядом возник красномордый со своим вечным окриком: “Заткни пасть!”
Другой стражник открыл дверь в зал заседаний и заглянул туда. Я чуть-чуть подвинулся на скамье, чтобы у него под рукой тоже заглянуть в зал. Бургомистр, писец и городской судья с серьезными лицами сидели перед заваленным бумагами столом и ждали. Перед ними полукругом стояло много стульев, на них садились все время приходящие горожане. Они здоровались друг с другом, косились по сторонам, кланялись друг другу, смеялись или сердились, и, расправив фалды, рассаживались, положив треугольные шляпы себе на колени или на соседний стул, зажигали трубки, нюхали табак, вели беседы или же смущенно сидели, держа шляпы на коленях. Запах дыма и влажной одежды проникал даже к нам.
Подошло время собрания горожан, о котором городской глашатай объявлял вчера по всему городу. Время уже перевалило за половину одиннадцатого.
Слово взял бургомистр, он приветствовал горожан и объявил их собрание открытым. Я смотрел на людей, сидевших в зале ратуши, – важных торговцев, судовладельцев, чиновников, занимающих высокие должности, – все они расположились в первых рядах. За ними сидели ремесленники, рыбаки, мелкие торговцы и некоторые крестьяне, имевшие статус горожан. Женщин в этом собрании не было. По необъяснимой причине я подумал именно об этом. И еще о том, почему мы с нунцием вдруг здесь оказались. И что мне сделать, чтобы вызволить нас отсюда. “Надо еще раз поговорить с помощником судьи и объяснить ему, кем на самом деле является нунций”, – подумал я.
– Мне надо поговорить с помощником судьи.
– Заткни пасть!
– Но…
– Заткни пасть! – Стражник достал из кармана платок. – Убийца должен молчать!
Мне было приятно узнать, что он знает еще какие-то слова, кроме тех двух, которыми с таким удовольствием пользовался до сих пор, однако было далеко не так приятно, когда он сунул свой грязный платок в мою много раз поминаемую пасть и велел сидеть тихо.
Бургомистр изложил дело, которое, очевидно, весьма интересовало горожан: о куске земли, которую граф незаконно присвоил, “с презрением к свободным гражданам этого города”, как выразился один землевладелец. Дело слушалось долго, многие хотели высказаться. Мерзкий платок давил на мой шатающийся зуб, и я закрыл глаза, чтобы скрыть, как мне больно.
В следующем деле упоминался Королевский монетный двор в Конгсберге в связи с резолюцией от 24 октября года 1702 об изъятии из обращения спесидалеров до конца года 1703… Я потерял интерес к слушаниям и думал о фрёкен Саре, заточенной в подвале. Думал о том, что она мне рассказала, и пытался понять, что она имела в виду, говоря, что юнкер Стиг дразнил меня, – неожиданно я сообразил, в чем дело, и покраснел, вспомнив, что фрёкен Сара сказала, что имела в виду именно меня, когда говорила о своем женихе и я…
– …так, что торговец Тругельс Гулликсен Туфт и его супруга Ханне, – голос писца проник мне в уши и завладел моим вниманием, – проживающие в городе Тёнсберге в Королевстве Норвегия, с королевского соизволения освобождены от исповеди в церкви и перед властями. За то, что их ребенок родился слишком рано после вступления в брак, они ответят перед Богом, а Мы доводим до всеобщего сведения, что Мы назначили и предписали Тругельсу Гулликсену Туфту заплатить четыре десятка риксдалеров на содержание ближайшей лечебницы…”
Торговец Туфт! Неужели писец и все остальные не знают, что Туфт мертв?
Я с удивлением огляделся и увидел, что помощник судьи стоит в приоткрытых дверях и смотрит в зал. Я не слышал, как он подошел. Он коротко кивнул стражнику, распахнувшему перед ним дверь. Потом быстро прошел в нее и остановился перед тремя главными представителями власти. Наклонившись над плечом городского судьи, он что-то ему прошептал, отдал своему начальнику свернутое в трубку предписание и выпрямился. И, как солдат, застыл в ожидании за их спинами, глядя в пространство.
Зал затих, удивленный этим явно необычным появлением помощника судьи, люди наклонялись друг к другу и тихо перешептывались, пока бургомистр и городской судья читали предписание. Потом бургомистр выпрямился и оглядел собравшихся. Покашлял.
– С большой скорбью я должен сообщить вам, что в высшей степени почтенный и глубокоуважаемый гражданин нашего города торговец Тругельс Гулликсен Туфт скончался сегодня ночью от коварного удара убийцы. Он был убит в своей конторе в усадьбе Туфта иностранным убийцей. Сей чужеземец уже схвачен помощником судьи и содержится в заточении. – Помощник судьи махнул рукой в сторону нашей двери, красномордый вытащил платок, затыкавший мне рот, приказал нам с нунцием встать и торжественно повел нас в зал ратуши, где нас поставили у стены на всеобщее обозрение.
– Нашим доблестным судьей задержан также и норвежский помощник этого убийцы, – сказал бургомистр и посмотрел на нас со смешанным чувством презрения и страха. Он уже хотел продолжать, как я быстро проговорил:
– Но этот чужеземец – посол, и король…
– Молчать! – Бургомистр властно поднял руку, и ближайший стражник ударил меня в живот. – В этом зале на заседаниях горожан имеют право говорить только граждане нашего города. Ни один посторонний не может выступать без разрешения бургомистра, тем более арестант.
Я, как мог, расправил плечи:
– Но… – только и успел сказать я, как новый удар в живот опять заставил меня согнуться.
– Я, посланец двора короля Фредерика Четвертого, человек здесь посторонний, нижайше прошу вашего милостивого разрешения выступить на вашем уважаемом собрании, – услышал я знакомый голос и выпрямился. В конце зала стоял юнкер Стиг. Все с удивлением повернулись к нему, а бургомистр попросил его назвать свое имя.
– Камер-юнкер Стиг Брауншвейг-Кёнигслюттер, – назвал он себя, глубоко поклонился, сделал рукой плавное движение и тут же поднял голову, чтобы не уронить парик. Потом прошел вперед и встал перед горожанами: – Его Величество король поручил мне сопровождать сего иностранного господина, папского нунция Микеланджело дей Конти, в его поездке по Норвегии. Его секретарь-помощник Петтер Хорттен пытался вам это сказать, но, видимо, у него заболел живот. – Юнкер Стиг с кривой усмешкой посмотрел в мою сторону. – Он хотел сказать вам, что сей иностранный гость – посол Его Святейшества Папы, прибыл к нам из Святого града Рима и считается гостем нашего короля.
Я глянул в окно, в которое хлестал дождь, потом снова на юнкера, он продолжал говорить:
– Из слов помощника судьи я понял, что сегодня ночью в городе произошло убийство, в котором обвиняют нашего гостя. Я с большим недоверием выслушал это обвинение. Кроме того, и я должен сообщить об этом уважаемым горожанам… – юнкер Стиг поднял вверх палец, дабы привлечь к себе внимание, чего вообще-то не требовалось, – что папский посланец в ранге посла имеет дипломатический иммунитет и не может быть подвергнут уголовному преследованию. Ни в городе Тёнсберг, ни в любом другом городе Датско-норвежского государства, нигде, кроме Святого града Рима. Поэтому, простите, но я должен немедленно освободить посла от этих цепей, и мы покинем ваш город еще до захода солнца.
По залу прокатилось бормотание, в котором слышалось недовольство и сомнение. “Нельзя отпускать убийцу безнаказанным, даже если он папист”, – сказал какой-то судовладелец своему соседу и чуть не сломал свою глиняную трубку, когда попытался смотреть сразу на нунция и на меня.
– И еще, я, разумеется, должен добавить, – громко сказал юнкер Стиг, чтобы перекричать шум в зале, – что такой же иммунитет распространяется и на его секретаря-помощника Петтера Хорттена, которого тоже следует немедленно освободить и позволить ему покинуть город человеком с незапятнанной честью. Вряд ли необходимо вам объяснять, что такие люди не могли совершить преступление, о котором здесь идет речь.
