Тайна центрального района - Валерий Георгиевич Шарапов
Прошли еще немного. Было уже довольно темно, полил дождь. Хорошо, что на улице никого нет, что никто не видит этого позорища, как Андрюха, порядочный человек, не держиморда, тягает какого-то сопляка, доходягу одноглазого, до отделения.
«А там-то небось уже и нет никого! Хотя Колька сказал, что Акимов ждет. Этот еще… друг, называется. Нет чтобы толком объяснить, что к чему — гоняет, как осла по кругу…»
Тут «задержанный», гнусавя, спросил:
— Нет ли где колонки? Замыть бы.
В самом деле, из носа юшка потекла.
— Платка нет, что ли? — уточнил Андрюха и, получив заверение, что нет, еще больше расстроился. Вот же, нормальный парень, не сморкач какой. После любовных разочарований он сам эту буржуйскую привычку оставил.
Ближайшая колонка была в опасной близости от фабричного общежития, но, во-первых, не оставишь же человека истекать кровью, во-вторых, все наверняка в кино, так что позора Андрюхи могут и не увидеть. «А чуть что — совру, что прогуливались!» — решил Пельмень.
И надо ж так стрястись, что, как только они вышли к фабричному скверу, все пошло не по плану. Народ, вместо того чтобы культурно просвещаться в кино, за каким-то лешим отдыхал под мокрыми навесами танцплощадки. Слышались голоса, оживленный гогот, кто-то, посвистывая, изображал на балалайке легкомысленный джаз.
Может, фильм не понравился. А скорее всего, кто-то из оргнабора прописывался или вернулся с отпуска с «друзьями», то есть пузырями домашней самогонки.
«Пес с ними», — решил Пельмень, подводя Хмару к колонке.
Он успел лишь пару раз налечь на рычаг, как расступились мокрые кусты, белая фигура, точно бегущая по волнам, метнулась к нему. Раздался нежный голосок:
— Товарищ, товарищ, спасите… ах! Андрей! — и Лида, простоволосая, в распахнутом плаще, бросилась к нему в объятия.
Андрюха, чуждый любой литературе, однажды со скуки схватился за одну книжку в голубой обложке, с парусником и словами «Бегущая по волнам», открыл ее — и с тех пор никакой другой книжки не перечитывал так часто, тайком, прячась от Яшки и вообще от всех. Так вся эта история его потрясла, поразила, и так было до слез жалко, что никакой подобной красотищи с ним случиться не может.
И нате, пожалуйста! Это ли не чудо? Или вся эта обстановка подействовала, вот эти кусты и деревья, шумящие от непогоды, как волны морские, то ли неожиданное появление любимой, казалось, навек утраченной, то ли ослепительные (для неискушенного Пельменя) видения распущенной белой косы, заплаканных синих глаз и распахнутой блузки на груди — ошеломленному парню вообще показалось, что она голая. А скорее то, что Лидка не просто бросилась на шею, но впилась в губы таким холодным и притом обжигающим поцелуем, что все нутро взорвалось и растеклось горячей лавой, как вулкан, в котором плавились и сгорали все посторонние, до Лидки не касающиеся мысли.
Когда до конца назначенного Акимовым получаса осталось несколько минут, он, попросив позволения командования, вышел — и столкнулся в коридоре с Пельменем. Промокший насквозь, растрепанный, он с видом тихого идиота встал, вперив в лейтенанта пустой, расфокусированный взгляд, и зачем-то сказал:
— Я пришел.
Сергей чуть не выругался в том смысле, на кой он вообще тут сдался, но лицо Андрюхи сияло таким неземным светом, что лейтенант как-то не посмел, а просто спросил: и что с того?
— А я не знаю, — признался блаженный Пельмень, — Колька сказал прийти — я и пришел.
— Ты никого не должен был привести? — уточнил Акимов.
— Я и вел, — объяснил этот ненормальный, — но он куда-то делся.
— Хмара сбежал? — Оказалось, что Бурунов уже тут как тут, переминается с ноги на ногу, чуть не взлаивая, но воспитанно храня полное молчание.
— Ага, — подтвердил Андрей, — а что?
— Сергей Палыч, мы пойдем, можно? — спросил Таранец, который тоже материализовался, прислушиваясь к разговорам.
И лейтенант, потеряв терпение, потребовал:
— Очистите помещение! Все вон, — и присовокупил, что, мол, разберутся сами. Нет времени разбираться с детскими играми.
Глава 25
Хмара мчался к станции, чудом не цепляясь за корни, огибая стволы, которые возникали из темноты прямо перед носом, увертываясь от веток. Миновал сквер, полоску парка, пронесся мимо мокрых домов, дровяных сараев, помчался дальше, ныряя из двора во двор. Он точно знал, что погони нет, и все-таки ускорялся и ускорялся, ведь не помнил, когда электричка, а надо немедленно выбираться с этого болота, нестись туда, где каждая улочка знакома, где точно знаешь, куда скрыться до времени и когда сбежать.
Ему повезло: как только он, полумертвый от усталости, влетел на платформу, подоспела и электричка. Сбежал. Вырвался! Теперь все.
Наплевав на билеты и возможных контролеров, Максим вскочил в вагон, рухнул на скамью, огляделся — слава богу, пусто, нет народу, — и расхохотался, задыхаясь, с визгами, до икоты. Эти несколько месяцев так называемого обучения вконец расшатали его и без того никудышные нервы. Он изо всех сил старался не то чтобы стать для соучеников своим, но хотя бы сделать так, чтобы его не трогали, — это все, чего он желал, и этой малости не смог достичь. И не хотел. Он всегда был сам по себе, сторонился всего, что напоминало какую-то привязанность. То, что его постоянно били, для него было привычно, момент этот два молдавских бугая — Бурунов и Таранец — угадали точно и возненавидели его со всей страстью. Для них, у которых вместо мозгов кость, здоровенных недоумков, непостижимо было, как это возможно — тебя все бьют, а ты не плачешь. Тебя при всех унижают — а ты не отвечаешь. Долго, долго пытались они его «перевоспитать», а он терпел и ждал момента — того самого, о котором как-то разговор был в пересылке, тогда еще общей, детской и взрослой, когда один старик поучал: «Кулаками не маши. Бить надо без кулаков, да так, чтобы уже не ответили». Благостный такой старичок был, светлолицый, приветливый ко всем. У него на лице оба Завета были написаны, а никак не неоднократные сто тридцать шестая, сто шестьдесят седьмая[7] и прочий такого же рода букет.
Максим сперва терпеливо ждал, пока «сокамерникам» — он их воспринимал именно так — надоест выбивать из него слезы и стоны, потом — удобного момента. И вот он настал. Непросто было выстроить всю цепочку пособытийно — спровоцировать неоднократные избиения со случайным уведомлением старших, потом особо активную темную, далее — поход к растяпе-директору… и какой дурачок доверил этому выжившему из ума рулить малолетними урками? Из них более или менее с головой были двое — сержант и
