Хозяйка замка (СИ) - Муравьева Ирина Лазаревна

И опоздала.

Артур был уже мертв.

Что и как произошло, я с трудом собрала сведения из местных противоречивых слухов.

А одним ясным летним днем, примерно через четыре дня после моего приезда, я встретила на кладбище мальчика. Одного взгляда на его глаза хватило, чтобы понять: передо мной стоит наш с Артуром сын. Я осторожно подошла к ребенку. Тот гулял между могил, читая ту одну, то другую надписи. Лицо его не было омрачено каким-либо горем, но правая щека сильно покраснела, и я заволновалась: что приключилось с ним?

— Доброе утро, – мягко сказала я.

— Доброе утро, миссис, — Сэлвиг отвесил мне легкий учтивый поклон.

Он был так похож на Артура, что мне было трудно сдержаться от слез.

— Что ты тут делаешь? — спросила я.

— Гуляю, — был первый ответ мальчика, потом, немного подумав, он добавил, – н едавно здесь похоронили моего отца. Но мне не хочется идти одному на его могилу.

— Хочешь, я пойду с тобой? — предложила я.

Сэлвиг посмотрел на меня несколько удивленно. Конечно, бедняга не мог понять, почему чужая женщина так участлива. Однако, немного подумав, он согласился.

Молча, мы постояли над свежей могилой, каждый думал о своем. Потом я спросила:

— Что случилось с твоей щекой?

Невольно Сэлвиг поднес руку к лицу:

— Всё в порядке, миссис. Мама лишь немного разозлилась. Обычно она не такая. Но, думаю, её слишком расстроило, что она больше не похожа на свой портрет, столь любимый моим отцом… — з атем, медленно переведя на меня взгляд, мальчик добавил, — з наете… Вы похожи на тот портрет гораздо больше…

По телу моему пробежал холод.

Не зная, что делать дальше и как всё объяснить, я развернулась и спешно пошла прочь. Больше я никогда не видела сына.

Через две недели пришло последнее письмо от Луизы. Оно приехало за мной в Америку, а потом по координатам, оставленным мною друзьям, примчалось обратно в Англию. И вот это письмо было в моих руках. В нем сестра подробно описывала тот день, когда умер Артур.

По словам Луизы, в тот вечер Томас сообщил, что хочет съездить в город и купить обручальные кольца. Артур, искренне радующийся счастью молодых, сказал, что это прекрасная идея. После, поцеловав Луизу в лоб, он прошептал, что главное в жизни — не упустить своего счастья. И ушел к себе в спальню. А на следующий день, уже после отъезда Томаса, лорд Кеннет исчез. Это обнаружили ближе к полудню, потому что редко кто беспокоил лорда раньше этого времени. Устроили поиски. Но всё было безрезультатно. Томас, едва вернувшись в замок, сразу бросился в подземелья. По его словам, там была старинная система подземных ходов. И один из них вел к гроту, в который могли входить небольшие лодки с моря. Во время осад это помогало доставлять провизию в замок.

Когда Луиза спросила, почему Томас хочет искать именно там, Томас ответил, что во время приливов грот наполняется водой, и человек, находящийся в нем, может погибнуть. Артур знал это, и, по мнению Томаса, намеренно отправился в подземелья.

Однако, когда племянник спустился туда, тела Артура в гроте уже не было. По словам Томаса, тело лорда Артура вынесло в море с отступивший водой.

Это подтвердило и то, что через несколько дней тело всё же нашли на берегу неподалеку от маяка святой Марии.

Луиза заканчивала письмо тем, что им с Томасом неимоверно жаль лорда Кеннета, но они вынуждены были сыграть свадьбу сразу после его смерти, чтобы на правах мужа и жены уехать из страны. Сестра молила меня написать хоть строчку в ответ, но я не стала этого делать. Прочтя письмо, я прокляла себя. За слабость. За глупость. За то, что бросила своего ребенка. Предала любимого человека. Отреклась от своего счастья, так и не поборовшись за него. В тот же вечер я бросилась со скалы в море, чтобы оно забрало меня, как забрало оно моего Артура'.

Глава 26

Проснулась я около полудня, когда в окно уже нещадно светило солнце. После спиритического сеанса я заснула прямо за столом, и теперь все тело ныло из-за ночи, проведенной в такой неудобной позе. У электронной рождественской свечи уже давно сели батарейки, и я убрала свечу обратно в ящик стола.

Приготовив себе завтрак, я всё никак не могла отделаться от неприятного чувства, которое принес мне рассказ Гвендолен.

Воистину некоторые вещи должны оставаться тайной. Судьба гувернантки, её возлюбленного и их сына не давали мне покоя.

Как страшно Гвендолен ошиблась.

Как глупо доверилась. Почему поверила Джулии? Впрочем, ответ на этот вопрос я знала. Гвендолен не верила в себя. Джулия же, приехав в замок, так грамотно собрала вместе все страхи гувернантки, что вмиг достигла своей цели. Но ведь любовь — это вера? Не так ли? О, Гвендолен, что же ты натворила?

Я попыталась успокоиться, однако внутри клокотало какое-то нехорошее чувство. Сродни той тревоги, что я испытывала в замке перед визитами лорда Роберта и Гортензии. Только теперь оно было глубже. Сильнее.

Подойдя к окну, я вдруг увидела свою бабочку. Ту, что подарил мне Сэм Прат. Бедняжка лежала, сложив крылышки, и часть черной пыльцы уже осыпалась с них.

Пыльца. Мне вспомнилось, как бабочка села на раскрытый дневник, и как на нем начали появляться буквы.

Гвендолен поверила Джулии.

Я же…

Я поверила всем, кто рассказывал мне о Джоне плохое!

Гортензии в том числе.

Возможно, как и Джулия, женщина говорила только часть правды. Но, неужели, и я так малодушна, чтобы предать любовь из-за чужих домыслов?

Тревога моя усиливалась, не давая спокойно сидеть на месте. Чтобы хоть как-то себя отвлечь, я спустилась вниз и забрала из почтового ящика Лиззи стопку писем и рекламных буклетов. Примерно в это же время миссис Хендрикс сортировала мусор. В одном из баков уже лежал шикарный букет роз, который я отказалась забрать.

Меня кольнуло сожаление: я должна была взять эти цветы. Не потому что букет дорогой и красивый, но потому, что цветы были важны. Но чем? Я сама не могла объяснить своих странных мыслей.

Поймав на себе недовольный взгляд миссис Хендрикс, я по-быстрому забрала остатки почты и поспешила к себе в квартиру.

Там, отсортировав рекламную мишуру от писем, я хотела заняться разбором последних, но вспомнила, что сегодня еще не принимала витаминов и поспешила за ними на кухню. Надеюсь, со временем я стану более организованной будущей мамой.

Мысль о ребенке вернула меня к мыслям о Джоне. Нам с ним надо поговорить. Не только о ребенке. Я хотела поговорить с Джоном о нас. Хотя бы один последний раз. То, как быстро и импульсивно мы расстались, до сих пор мучило меня. Вдруг мы оба были не правы? Ведь каждый видел картину только со своей точки зрения, и ни у кого не было времени обсудить всё спокойно, рассмотреть всё с разных сторон.

Да что уж там: оба были хороши! Я должна была обязательно рассказать Джону о своих запросах к Барнаби. Джон мог бы предупредить меня о жене и связанных с этим причинах не делать официальной экспертизы портрета.

Подумав о причине размолвки, я усмехнулась. Какая мелочь, по сравнению с тем, что мы потеряли.

Сейчас, по прошествии времени, я очень сильно скучала по Джону. Не только по его теплу и ласкам. Но по нашим разговорам. По его постоянным историческим справкам. По мелкому занудство касательно замка. Улыбке. Истинно английскому юмору и даже по дурацкой импульсивности, из-за которой, кажется, Джон наворотил немало бед. Но всё это делало Джона Джоном. Я скучала по нему. И любила его. Почему мне, глупой, было не понять этого раньше? Из-за дурацкой гордости и выработанной привычки считать, что я всегда права? Или после Антона я так боялась снова быть преданной, что была рада бежать от отношений при первом удобном случае? Возможно, роль сыграло и то, и другое. Но теперь я вдруг наполнилась необычайной решимостью: всё будет иначе. Я поеду к Джону. В Кеннет Кастл. И мы поговорим. Не о ребенке. Я не хочу, чтобы Джон принял решение, основываясь на чувстве долга. Мы поговорим о нас.