Павел Бергер - Кавалер багряного ордена
— Пади, как падет Монсегюр! — возгласил темный рыцарь и обрушил меч.
Он — тот, другой и совершенно не знакомый самому себе, Прошкин — попытался уклониться, как-то смягчить удар, но от этой обрушившейся на него с неожиданной стороны силы стал терять равновесие и соскальзывать с седла.
Спрыгнуть с коня тоже стало невозможно: длинный, окованный стальными полосами носок его обуви зацепился за плащ, нога запуталась в стремени, шнурок, закреплявший плащ на шее, больно сдавливал горло, обещая скорое удушье… Прошкин бросил повод в надежде разорвать предательски прочный шелк или сдернуть пряжку и избавиться от облепившего его, как саван, плаща. Конь, перестав чувствовать уверенную руку всадника, испуганно всхрапнул и отпрыгнул, испытывая степень дарованной новой свободы. Мир перевернулся перед глазами Прошкина, и верх смешался с низом: он осознал, что сейчас того его, к которому он прежний даже не успел привыкнуть, в прах растопчут тяжелые и звонкие копыта тысяч лошадей… Останутся лишь скорбь и прах, как последний памятник тлеющим стенам забытого за несколько богатых странствиями и битвами лет Монсегюра…
От смерти под конскими копытами Прошкина спасли мерзкий запах сердечных капель и ледяное прикосновение к виску. Жизнь — настоящая, сегодняшняя, теплая и привычная — возвращалась к нему вместе с отблесками закатного солнца и начальственными криками Корнева:
— И еще раз вам повторю, Георгий Владимирович, голова майора государственной безопасности — это не место для сомнительных научных экспериментов! — руководитель, похоже, не на шутку разошелся, отчитывая Борменталя; проштрафившийся доктор успел вернуться в палату с темным стеклянным пузырьком лекарства и стаканом воды. — Так что потрудитесь привести товарища Баева в человеческий вид, пока еще кого-нибудь инсульт не хватил!
— Хотя я и не цирюльник, — гордо защищался Борменталь, — но никакой связи между прической Александра Дмитриевича и недомоганием Николая Павловича не усматриваю…
— Вы еще ему поставьте ваш любимый диагноз — «товарищ Прошкин переутомился», — Корнев очень похоже изобразил манеру Борменталя говорить, четко отделяя слова друг от друга паузой.
— Я полагаю, это последствия его недавней травмы, — продемонстрировал недюжинные медицинские знания Баев. Он стоял за изголовьем кровати и прижимал к вискам Прошкина источники спасительного холода — серебряный портсигар с одной стороны и рукоятку пистолета — с другой. — Возможно, Георгий Владимирович не знает, но Николай Павлович некоторое время назад каменные ступеньки крутой лестницы головой пересчитал. Так сказать, издержки профессии, повлекшие легкое сотрясение мозга…
Борменталь воздержался от комментирования подобных дилетантских диагнозов, только вздохнул с мученическим выражением на лице. Корнев продолжил:
— Мне, Георгий Владимирович, ваша профессиональная позиция непонятна: одного вы не стрижете, второго душевно здоровым признаете, третьего и вовсе отравить хотите…
— Чем?! — совершенно сбитый с толку, Борменталь опустился на подоконник.
— Как это чем, сами подумайте! Или вам неизвестно, что соединения свинца, содержащиеся в типографской краске, чрезвычайно токсичны и могут вызвать отравление? — Корнев осуждающе покачал головой. — Каждый школьник сейчас знает, что по этой причине продукты питания ни в коем случае нельзя заворачивать в газету! А у вас что там, на подоконнике?
— Ах, вы об этом, — доктор несколько успокоился, рассматривая натюрморт из разложенных поверх газеты бутербродов с изрядно подтаявшим маслом и заветрившейся колбасой. — Это Алексея Субботского, завтрак — он его утром с собой принес…
— Пусть, значит, Алексей Михайлович травится, медицине это безразлично. Вот какой вывод должен сделать любой бдительный гражданин, увидав такую икебану! — снова осуждающе покачал головой Корнев. — Уберите это безобразие немедленно и давайте сюда газету!
Борменталь с видом мнимой покорности переложил бутерброды на тумбочку, отряхнул с газеты крошки, сложил ее пополам и протянул Корневу. Неожиданно к изрядно помятым, перепачканным маслом страничкам протянулась холеная рука Баева:
— Я так отстал за время болезни от политических новостей, дайте я просмотрю… — Саша успел поймать краешек газеты.
— Вам, Александр Дмитриевич, нужно нервную систему беречь! А то, не ровен час, — опять переутомитесь] Как выпишетесь из больницы, в библиотеке все сразу и прочитаете… — Корнев решительно взял газету за другой край и потянул к себе.
— Хоть дату можно посмотреть? — упорствовал Саша.
— Она не заслуживает внимания! — тянул к себе сильнее Корнев.
Борменталь пожал плечами:
— Какая бессмысленная свара! У меня таких газет в ординаторской — полным-полно…
— Именно таких? — быстро развернулся в сторону двери Корнев.
— Конечно, «Комсомольская правда», и все они совершенно новые…
Корнев уже шел по коридору в сторону ординаторской, за ним почти бежал Баев.
Брошенная мятая газета опустилась на живот спешно покинутого коллегами Прошкина. Он автоматически взял шуршащий листок и поднес к глазам. Тридцатое сентября 1939 года, вот и интервью господина Риббентропа ТАСС про «Договор о ненападении», вот и фотография со знакомой фигурой товарища Молотова… Сомневаться не приходилось: перед ним та самая, прилетевшая из завтрашнего дня немыслимым путем, газета, какую читал Феофан во время их последней встречи. Объект бесплодных ночных поисков. Даже в нынешнем плачевном состоянии здоровья Прошкину без труда удалось восстановить путь опасной фальшивки. В нее была завернута еще неизданная книга с инструкциями для Тимура и его команды, которую принес в Управление старичок, сильно смахивающий на сбрившего бороду Феофана, известного также как гражданин Чагин. Старичок оставил сверток для товарища Баева. Прошкин прекрасно помнил, как сам лично снял с книжки газетную обложку и обернул коленкоровый томик в миллиметровую бумагу, чтобы выглядело более аккуратно. Газету же, не разглядывая особо, бросил на обеденном столе. Ну а Леша потом замотал в этот полиграфический продукт пару холостяцких бутербродов.
Прошкин закрыл глаза, подождал несколько секунд, в надежде что газета развеется, так же как его недавнее видение из рыцарских времен. Увы, чудеса не происходят по два раза на дню. Он сел на кровати, плеснул в мензурку, украшенную мерной шкалой, бурую жидкость с концентрированным запахом подмороженного осеннего сена, разбавил водой до помутнения, залпом выпил, подождал еще несколько секунд, взял газету и отправился на поиски руководства. Делать более глубокие логические выводы о тайном смысле необычной газеты было вне его компетенции.
28
— Давайте установим хронологическую последовательность, — Корнев принялся делать отметки на прикрепленной в ординаторской для студентов-медиков доске, а Прошкин и Баев, как примерные ученики, сидели на кушетке и кивали.
— Александра Дмитриевича привезли в больницу в пять тридцать утра. Факт этот не афишировали. Официально извещать, что он болен гепатитом, мы стали только через сутки. Пожилой гражданин, который принес книгу, появился в Управлении около десяти утра того же дня, то есть через четыре часа. Он не мог знать, что Александр Дмитриевич попал в больницу. Возникает вопрос: какова была цель этого человека? Порадовать товарища Баева историей про юных пионеров?
— Какой-то идиотизм! Мне эта повесть показалась совершенно нелепой, — возмутился Баев. — Зачем детям среди ночи старушкам воду разносить? Да еще и в такой глубокой тайне?
— А мне — довольно-таки подозрительной! — вставил Прошкин.
— Естественно предположить, — продолжал Корнев, проигнорировав замечания молодежи, — что незнакомец стремился передать Александру Дмитриевичу именно газету, в которую была обернута книга, причем так, чтобы она не привлекла внимания посторонних. Но в то же время обратила на себя внимание адресата. Я думаю, сигнальный экземпляр книги, еще не поступившей в массовое производство, был избран именно с целью обратить внимание Александра Дмитриевича на необычную дату публикации «Комсомольской правды». Собственно, поэтому он и настаивал на личной встрече, а потом долго ждал, надеясь убедиться, что книга доставлена вместе с оберткой! У вас, Александр Дмитриевич, есть какие-нибудь предположения?
Саша независимо передернул плечами. Даже если у него и были какие-то особые предположения, обнародовать их он не собирался, а высказал только вполне очевидную версию:
— Мне, Владимир Митрофанович, кажется, ваше логическое построение надо довести до конца. Кем мог быть это пожилой человек? Принимая во внимание обстоятельства, при которых гражданин Чагин, известный также как отец Феофан… э-э… отправился лечиться в Н., а также болезненные фантазии товарища Мазура, которому упомянутый гражданин привиделся в служебном автомобиле с номером, — Саша воспроизвел номер, и Корнев поморщился так, словно ему насильно запихали в рот несколько долек лимона без сахара, — можно уверенно утверждать: книгу принес именно Чагин.
