Валерио Манфреди - Башня одиночества
Филипп немного утолил голод галетами, которые нашел на дне своей сумки, но жажда становилась невыносимой. Он еще раз осмотрел содержимое мешка, надеясь найти там что-нибудь способное выручить его из отчаянного положения, и обнаружил последний фейерверк из тех, что Лино Сантини подарил ему в момент расставания. Он хотел было с помощью пороха выбить люк, но понял, что дверца слишком тяжела и сделана из массивного куска железа, а значит, ее не взорвать. А вот колонна Арад за день не могла пройти больше пятнадцати — двадцати миль, и в ночном мраке она заметит ракету, если ему удастся запустить ее в сторону дороги через решетку. Арад видела подобные взрывы на дороге в Баб-эль-Аву. Она немедленно поймет, чей это сигнал. Последний шанс, после которого оставалось только обнаружить свое присутствие перед захватившими башню.
Он соорудил опору для картонного цилиндра, наполненного пиротехническим порохом, которая поддерживала его строго горизонтально, и направил на одно из центральных отверстий решетки. Даже если петарда взорвется, ударившись о перекладину, грохот привлечет внимание людей на дороге, и ему, вероятно, тоже удастся выбраться, а уж потом он придумает, что делать дальше.
Филипп дождался, пока небо совсем потемнеет, зажег спичку и поднес ее к фитилю. Ракета взлетела, оставляя за собой шлейф пламени, с резким свистом вырвалась через решетку и устремилась в небо, взорвавшись там сказочным фонтаном огней и красок. Бедуины, сидевшие на страже, подскочили, услышав пронзительное шипение, и завороженно уставились на чудесный водопад огней, низвергающихся с неба, а потом бросились к комнате Сельзника, но их описание было слишком эмоциональным и сбивчивым, и тот, тоже слышавший взрыв, так и не понял, что именно они видели. Тем не менее Сельзник приказал снова обыскать башню изнутри и снаружи. Больше всего он боялся, что его люди, суеверные и напуганные, неадекватно отреагируют на произошедшее.
Он с факелом в руке осмотрел все уголки древнего здания, поскольку явление, принятое бедуинами за чудо, вызвало у него ряд вопросов. Он прошел мимо истерзанного пытками старика, который умер, так и не рассказав, хранились ли в подземелье сокровища и что за всадники выехали из крепости.
Старик лежал на полу, раскинув руки и закатив глаза, и ничто больше не могло его разбудить. Сельзника всегда поражала бессмысленная неподвижность взгляда убитых им людей. В этой окаменелости он стремился прочесть следы бесконечного, и иногда это ему удавалось. Глядя в холодные зрачки, он мог — или по крайней мере так ему казалось — заглянуть в пропасть, не испытав ужаса перед ней, понимая, что она не более глубока, черна и холодна, чем пустота в его собственной душе.
Сумятица криков и торопливых шагов в подвалах и на лестнице достигла слуха Филиппа, но он решил дождаться следующего утра, прежде чем себя обнаружить.
Колонна Арад давно перешла хребет Джебель-Гафара, и ни она, ни сопровождавшие ее люди не видели маленького светящегося шлейфа, пробороздившего небо, но его заметил всадник, скакавший по пустыне вслед за Филиппом, — эль-Кассем. Он отправился по дороге на Джебель-Гафар один, ведя на поводу второго коня с водой и пищей, надеясь, что ему удастся обогнать Сельзника, но следы, оставленные на песке многочисленным отрядом всадников, лишали его этой надежды.
Он сразу вспомнил об огнях Баб-эль-Авы и, пришпорив коня, поскакал в ту сторону, где среди неба брызнул фонтан разноцветных искр. Оказавшись перед башней из белого камня, он оставил коней пастись в укромном месте и ползком подобрался к крепости. Разглядев в темноте часовых на верхней балюстраде, эль-Кассем тут же узнал в них людей Сельзника и двинулся по периметру башни, прижимаясь к стене, в поисках какого-нибудь прохода, помимо охраняемых ворот. Заметив свисавшую со стены веревку, он понял, что, вероятно, так пробрался в башню Филипп, и начал подниматься по ней, упираясь ногами в стену, утопавшую во мраке. Он лез все выше, все более обширное пространство открывалось его взору, вызывая головокружение, единственное чувство, способное выбить его из колеи. Эль-Кассем с рождения привык к бескрайним просторам пустыни и теперь, поднимаясь в небо в полной пустоте, начал задыхаться, ощущая тошноту, какой не испытывал никогда в жизни, даже оказавшись в гробу вместе с трупом в усыпальнице Петры.
Схватившись за край парапета в нескольких шагах от часового, целившегося в него из-за памятника, он вновь обрел силы, молниеносно метнул нож, и крик тревоги застрял у бедуина в горле. Эль-Кассем надел черный плащ мертвеца, подобрал его ружье и продолжил обход, таким образом, вернув себе контроль над ситуацией. Во дворе он увидел других людей Сельзника и еще одного дозорного — на балюстраде, с противоположной стороны. Сообразив, что тот во время обхода обнаружит тело своего мертвого товарища, он двинулся ему навстречу, будто намереваясь о чем-то сообщить. Когда бедуин понял, кто на самом деле стоит перед ним, было уже слишком поздно, и дозорный беззвучно рухнул с перерезанным горлом.
Эль-Кассем тщательно осмотрел верхнюю террасу и заметил железную решетку, перекрывавшую систему вентиляции, — пожалуй, единственный возможный путь в здание, захваченное людьми Сельзника.
Он снял с парапета веревку, но прежде чем пробраться внутрь, решил исследовать дно туннеля, чтобы убедиться, нет ли там каких-нибудь опасностей. Оторвав край плаща, эль-Кассем поджег его при помощи ружейного кремня и бросил в трубу. Горящая ткань озарила ровный каменный пол, и он уже собрался проникнуть внутрь, когда заметил в отверстии человека, тревожно смотрящего вверх.
— Филипп!
— Кто там?
— Это я, эль-Кассем. Я брошу тебе веревку, вылезай как можно скорее, иначе они обнаружат, что я убил часовых.
Филипп, изнуренный двухдневным голодом, с трудом поднимался вверх. Добравшись до середины, он испугался, что не справится и сорвется. Руки ныли, мышцы болезненно сокращались каждый раз, как он напрягал их, чтобы подтянуться.
— Я не справлюсь, эль-Кассем… Не хватит сил.
Арабский воин не видел его, но слышал в голосе чудовищную усталость, готовую подавить волю.
— Нет! — закричал он, забыв об осторожности. — Не сдавайся, я сам тебя вытащу. Обвяжись веревкой. Готово? Готово? Проклятие, я ничего не вижу в этой тьме!
— Готово, — сказал Филипп. — Я обвязался.
Эль-Кассем уперся ногами в решетку, перекинул веревку через плечо и начал тянуть изо всех сил, время от времени переводя дух и вновь принимаясь за работу. Филипп вспомнил о зажигалке, лежавшей у него в кармане, и несколько раз чиркнул ею, прежде чем его осветило пламя.
— Видишь меня? — спросил он.
— Вижу! — ответил эль-Кассем. — Осталось немного.
Но в это мгновение во дворе раздался голос:
— Ахмед! — А потом громче и тревожнее: — Ахмед! — Звали явно одного из часовых.
— Скорее! — крикнул эль-Кассем. — Помогай мне, или через несколько секунд нас обоих убьют!
Филипп продолжил подъем, а его товарищ тянул веревку. Как только молодой человек схватился за решетку, эль-Кассем закрепил веревку на парапете и повернулся, чтобы помочь ему выбраться. В этот момент бедуин, звавший часового, заглянул с верхней балюстрады и увидел двух чужаков и безжизненные тела своих товарищей. Он не успел оправиться от изумления, как эль-Кассем выстрелил из револьвера.
— Идем, идем! — поторопил он Филиппа. — Через несколько мгновений будет поздно!
Араб подобрал веревку и, зацепив крюк за парапет, сбросил ее вниз, но, собираясь начать спуск, увидел, что Филипп неподвижно лежит у основания памятника.
— Ты сошел с ума? — закричал эль-Кассем. — Не слышишь, что они уже поднимаются?
Филипп очнулся и догнал его, а люди Сельзника ворвались на балюстраду и заметались туда-сюда, пока не обнаружили веревку, а внизу — двух беглецов, спешащих к лошадям. Они открыли стрельбу, но Сельзник остановил их.
— Пусть уходят, — сказал он. — Они знают, где находится сокровище, которое мы ищем. А здесь… ничего нет.
Эль-Кассем и Филипп долго скакали при лунном свете вдоль хребта Джебель-Гафара, пока не обнаружили пещеру, где можно было спрятаться и провести остаток ночи.
Филипп обессилел от голода, волнения и усталости и буквально рухнул на землю. Эль-Кассем протянул ему бурдюк с водой, и молодой человек стал медленно пить маленькими глотками — этому он научился в пустыне, — а потом без сил откинулся на спину.
— Еще немного, и нас бы убили, — укорил эль-Кассем. — Почему ты задержался на балюстраде, вместо того чтобы сразу спуститься вслед за мной?
— На статуе коня была надпись. Вся эта постройка — монумент в честь древнего императора по имени Траян. Он возвел его, одержав победу над набатеями — арабским племенем, обитавшем в этой местности. Значит, это не то, что мы ищем.
