Антон Чижъ - Камуфлет
Какая-то сила сдула Герасима с козел, полетел он во тьму, но, тут как тут, оказался на диванчике.
— Все слыфали? — обратился Ванзаров к городовому и Жарко.
Страж порядка решительно подтвердил. А мсье гипнотизер прямо-таки восхитился:
— Поразительно! Редкий случай в моей практике. Этого человека заставили поверить, что он вез совершенно иное лицо, просто показав ему фотографию! Причем испытуемый не может описать действительного пассажира! Помнит, что молодой мужчина, и все. Такое по силам только очень сильному специалисту.
— Случайно не знаете его? Я бы интервью с наслаждением взял, — Родион Георгиевич быстро дописывал лист.
Жарко горделиво оправил бабочку и заявил:
— В России таковых нет!
— А во Франции?
— Он перед вами!
— Может, кто подавал надежды?
— По-правде, был молодой человек, — нехотя признался гипнотизер. — Слышал, что на медицинском факультете Парижского университета учился, кажется, серб, а может болгарин, так вот он, как говорят, я лично не видел, мог навести устойчивое воспоминание. Правда, исключительно на барышень до восемнадцати лет, чем, как говорят, беззастенчиво пользовался.
— Видели его?
— Мельком. Как-то в коридоре на него показали. И знаете? Ничего особенного, средняя внешность, совершенно не запоминающаяся. Болгарин, одним словом.
— Фамилию болгарина не припомните?
Но Жарко лишь презрительно фыркнул.
Между тем Герасим измусолил пятерней затылок, но разумение не желало возвращаться в крепкую башку извозчика. Родион Георгиевич легонько толкнул его в бок:
— Ну, братец, теперь вспомнил, кого вез?
— Эх, вашбродь, незадача вышла, — сообщил Герасим, дочесывая. — И как я мог запамятовать? Ума не приложу. Вроде все так ясно видел… бес, чисто дело, бес попутал.
Коллежский советник протянул листок с гербом гостиницы «Европейская»:
— Изволь подписать…
— Ето чево будет? — заволновался Растягаев.
— Интервью твое для газеты… Разве не ясно?
Извозчику страсть как хотелось узнать, не полагается ли ему хоть какое вознаграждение, но решительный взгляд городового Трифонова советовал покорно царапать закорючку.
— И вы, господа, извольте засвидетельствовать, — попросил Родион Георгиевич.
Постовой немедленно исполнил, а вот месье высказал сомнение:
— Отчего вы интервью как полицейский протокол оформляете?
Ванзаров принял нашего «француза» за локоток и доверительно сообщил:
— В редакции «Нового времени» насчет истины удивительно строгие правила.
Августа 9 дня, около девяти утра, +18 °C
Александровский лицей, Каменноостровский проспект, 21
Правила царили просто иезуитские. Распорядок и дисциплина. Благообразное направление мозгов. Отличное образование. Так ведь и готовили не каких-нибудь студиозусов — будущих бунтарей, а верных сынов отечества, чиновников не ниже четырнадцатого, а то и девятого класса, судя по прилежанию. Все будущие министры да их товарищи. Штучный товар-с!
Дыхание государственных пределов ощущалось даже в коридоре. Идеальная чистота с тишиной напомнили ротмистру казарму перед высочайшим смотром. На этом сходство заканчивалось. По стенам красовались портреты значительных выпускников и отличившихся преподавателей, а свободные места опрометчиво отдали книжным шкафам.
Аккуратненький старичок швейцар проводил Джуранского в канцелярию и предоставил заботам лицейского чиновника, коротавшего остаток лета в одиночестве. Господин Вихарев, коллежский секретарь, любезно осведомился, чем он может быть полезен.
— Я хотел бы получить сведения о вашем питомце, — сообщил ротмистр.
— Какого года выпуск?
— Скажем, год или два тому назад.
Милейший Вихарев извлек из шкафчика голубую книгу с золотым тиснением и с готовностью раскрыл:
— Изволите сообщить фамилию?
— Петр Николаевич Морозов.
Чиновник поводил пальчиком по списку и с сожалением сообщил, что таковой не числится.
— Простите, видимо, напутал. Возможно, его зовут Петр Александрович Ленский, — предположил Джуранский.
Вихарев внезапно помрачнел, захлопнул талмуд и спросил строго:
— По какому праву занимаетесь подобными расспросами?
— Я из сыскной полиции…
— Предъявите документ, удостоверяющий вашу личность.
Железный Ротмистр характер проявлять пока не стал, а покорно развернул книжечку Департамента полиции. Коллежский секретарь не только прочел, но и тщательно переписал сведения, а потом решительно заявил:
— Такое лицо в списках не числится.
— Но позвольте… — попытался возмутиться Мечислав Николаевич.
— Не числится, господин ротмистр! — оборвал Вихарев. — Это все. Ничем помочь не могу. Прошу простить, у меня много работы.
— Вы, кажется, не поняли…
— Это вы не поняли, ротмистр. Рекомендую покинуть канцелярию немедленно и более в лицее не появляться. По-доброму вам советую…
Августа 9 дня, около полудня, +19 °C
Дом на Малой Конюшенной улице
— Советовать мне нечего, приступайте! — скомандовал беспокойный жилец.
Епифанов, зажатый в угол дворницкой, испуганно покосился на господина с усами в добрую сосульку. Странный субъект поддернул манжеты так, что оголились худые руки, и пристально уставился в самую потаенную глубину глаз Феоктиста. А там водились кое-какие грешки.
— Ой, да что же… — Дворник отмахнулся как от привидения.
— Не бойся, Феоктист, проснефься отдохнувшим, — успокоил Родион Георгиевич.
Только этого не хватало! Усыпят и на тот свет отправят! Да ни за что…
Феоктист хотел сопротивляться, но голос, такой ласковый и милый, разлился благодатью и успокоил. Так хорошо стало, что и не передать. Нега да сладость.
Голос, словно идущий с неба, спросил: что делал ты, раб Божий, в субботу утром рано?
Феоктист готов был признаться и покаяться во всех грехах, но, как назло, в субботу ничего не натворил. Ворота отпер, двор вымел, помои вынес, с молочницей пошутил, нищего прогнал, господину городовому честь отдал, более ничего.
Тогда голос стал выпытывать: кого ты, Феоктист, видал еще?
Дворник, обратившись мальчонкой, послушно рассказал, что видел пролетку, которая остановилась у ворот, персона из нее вышла в черном платье. Спросил ее, куда идет, а она что-то ответила, вернулась вскорости и уехала.
Голос еще спросил: сможешь, коли на страшном суде потребуется, узнать ее?
Так Фетя хотел помочь, так хотел, но силенок не нашел, словно заслонка перед глазами.
Помнит, что потом этой дамы не видел, а из дому господин молодой незнакомый вышел, а лица нет как нет, вот если бы отодвинуть…
Время сдвинулось, дворник Епифанов обнаружил родные стены, а также господина Ванзарова, быстро писавшего что-то. Каким-то чудом в дворницкой оказался городовой Ермолаев, видать, покинул пост на углу Невского.
— А? Что? — только и смог пробормотать хозяин метелок.
— Этот фокус с черным платьем мы уже знаем: заходит дама, выходит мужчина, — пробормотал себе под нос уважаемый жилец, а вслух добавил с укоризной. — Что ж ты, дружок? Софья Петровна тебе червонец на Рождество дарит, а ты подвел ее?
— Уж, простите, Родион Георгиевич, видать, глаза отвели, не иначе-с…
— Но каков мастер! — восхищенно сообщил мсье Жарко, уже не глядя подписывая протокол. — Позвольте еще заняться этим славным дворником…
— Поспешим, Андрей Иванович. А то мне еще статью в номер сдавать. — И Ванзаров вытолкал мага человеческих душ.
Августа 9 дня, половина одиннадцатого, +18 °C
Загородная лечебница психиатрических болезней на Черной речке
Душ Шарко, прогулки на чистом воздухе да молитвы — вот и все лечение. Нет в психиатрии другого способа, как надеяться, что болезнь сама устанет терзать безвинную голову. Персонал клиники усвоил эту простую истину накрепко. Поэтому больные пребывали в большой свободе, правда, в границах забора. Из всех строгостей — решетки на окнах двухэтажной деревянной дачки. А так люди в серых халатах гуляли, как им вздумается. Это обстоятельство несколько удивило Джуранского.
Санитарка провела ротмистра по обширному саду, в котором копошилось десятка два божьих тварей, и попросила обождать на лавке. Доктор скоро выйдет.
Действительно, не прошло и пяти минут, как на крылечке появился приятный моложавый господин с непременной «профессорской» бородкой, но без намека на белый халат и смирительную рубашку.
— Сыскная полиция, полагаю? Это прелестно! — бравурно заявил доктор. — Как раз «Поздней местью» Конан Дойля балуюсь!
Оказалось, балагура зовут Иван Андреевич Леммергирт, доктор медицины и надворный советник.
— Какое таинственное преступление распутываете, господин сыщик? — живо поинтересовался он.
