Крепость королей. Проклятие - Пётч Оливер
Первые годы в крепости знаменовали воплощение его сокровенной мечты. Он стал наместником овеянного историей места, получал собственные доходы и в лице Катарины обзавелся умной и красивой женой. Не хватало лишь детей. Супружеская чета неуклонно старела, и люди уже начали распускать слухи.
Но потом появилась Агнес, его любимая девочка. Казалось, еще вчера она сидела у него на коленях.
Папа, расскажи мне, как было раньше. Расскажи про коней и рыцарей, про турниры и битву при Гингате…
Кем же выросла его любимая девочка? Поначалу ее детская любовь к старинным историям вызывала у него лишь улыбку. Но со временем страсть к книгам, мужские брюки и сокол сделали ее посмешищем для всей округи. А вместе с ней и его самого! Почему же Агнес не желала понять, что он желал ей только добра? Откуда взялось это предубеждение против выгодного брака с состоятельным мужчиной?
Филипп фон Эрфенштайн прикрыл здоровый глаз и попытался определить тот момент, когда его жизнь взяла неверный курс. Изменения приходили постепенно, практически незаметно, и со временем становились все значительнее. Сначала его владения со всех сторон сократились в пользу герцога Цвайбрюкена, пфальцского курфюрста и соседних графств – Эрфенштайну приходилось отдавать земли за долги. Потом проклятые города обрушили цену на зерно, а его другу Максимилиану стали не нужны рыцари – он отдал предпочтение дорогим, хорошо вооруженным ландскнехтам. И оплачивать их вынуждены были не сами правители, а простые дворяне, бароны и рыцари! Из небольших распрей и стычек в сотню человек вырастали полноценные, дорогие войны.
Примерно в то же время Эрфенштайн начал топить все заботы в вине. Со смертью Максимилиана его надежды обратить свою жизнь к лучшему рухнули окончательно. А крепкая выпивка приносило сладкие грезы о благородных поединках прошлого.
Эрфенштайн взялся за двуручный меч, стоявший в углу возле доспехов, и в тусклом отражении клинка взглянул на свое отекшее лицо со шрамом и повязкой на глазу. В кого он превратился! Обнищавший феодал, вынужденный беречь каждый геллер, чтобы потом все равно пропить его… Что ж, по крайней мере, доспехи и оружие остались при нем. Меч, булава, копье и кинжал в локоть длиной, выкованный когда-то славным мастером Виленбахом. Многим рыцарям в эти тяжелые времена приходилось продавать все свои доспехи, и, едва отличимые в рваных одеждах от собственных крестьян, они жили в продуваемых всеми ветрами крепостях. За последнее время многие из них сгинули в бессмысленных мятежах против империи или подались в разбойники.
Только Эрфенштайн держался, невзирая на все неприятности…
Старый рыцарь улыбнулся, и его отражение сверкающей лужей расплылось по клинку. Возможно, все еще обернется к лучшему. Поход против Черного Ганса был его последним шансом сохранить Трифельс. И он его не упустит. Может, благодаря этому неугомонному Матису им удастся захватить крепость Вертингена. В таком случае хотя бы на этот год можно будет забыть о долгах. Кроме того, новый сосед, юный граф Шарфенек, великодушно пообещал ему бо́льшую часть добычи. Такое великодушие поначалу смутило Эрфенштайна, и он не желал принимать его. Быть может, это была лишь злая шутка высокомерного юнца, которому захотелось посмеяться над старым рыцарем… Или же граф преследовал совсем другие цели?
Эрфенштайн решительно вложил меч в ножны. Он еще не сдался. Еще один бой – и они с Агнес снова будут на плаву.
* * *Отец Тристан действительно устроил так, чтобы в последующие дни у Агнес было время поразмыслить о разговоре в библиотеке. К тому же ей так и не представилась возможность еще раз заглянуть в тот загадочный тайник. Деревни и селения вокруг Трифельса охватила страшная лихорадка. В первую очередь она поражала стариков и детей. Агнес без конца кипятила горшки с ароматным отваром из вероники и ивовой коры, делала холодные примочки с уксусом и прикладывала ко лбам больных. Однако ни ей, ни отцу Тристану не удалось уберечь всех: в течение недели от лихорадки умерло более десяти человек. Большинство из них – дети. Они угасали буквально на глазах.
Агнес в который раз уже подивилась тому, с каким безразличием родители принимали смерть маленьких дочерей или сыновей. Господь давал им дитя, он же его и забирал. Особенно в первые годы жизни детей умирало столько, что люди переносили это как град или страшную бурю. Главное, что ребенок был крещен и потому попадал на небо.
Агнес невольно вспомнила, как Матис поносил церковь и папу. Он был прав во многом, о чем говорил, но простые крестьяне были непоколебимы в собственной набожности. Временами они бранились на откормленных, жирных священников, но продолжали твердить молитвы и усердно посещали деревенские церкви.
Все эти дни Матис намеренно избегал ее. Бо́льшую часть времени он проводил в своей мастерской в Ойссертале или собирал уголь возле угольных куч в лесу. Несколько раз Агнес пыталась попросить у него прощения за свои глупые подозрения, но Матис лишь обходил ее с угрюмым видом.
Вечером пятого дня после их ссоры Агнес наконец застала его одного в маленькой мастерской возле родительского дома, где он мастерил подкову. После работ над орудиями для предстоящей осады Матис еще несколько часов трудился над различными заказами в кузнице. Его отец уже несколько недель был не в состоянии работать у горна. Матис с силой колотил молотом по раскаленному железу. Казалось, он не услышал осторожно вошедшую Агнес.
– Матис, мне… мне очень жаль, – начала она нерешительно.
Юноша остановил руку с молотом, но оборачиваться не стал.
– Чего тебе жаль? – спросил он угрюмо.
– Ну, что я заподозрила тебя в убийстве Хайдельсхайма. Ты простишь меня?
Матис снова принялся колотить по подкове; голос его почти сливался с шумом.
– Если ты сумела представить себе такое, то незачем тебе просить прощения. Ты, судя по всему, держишь меня за убийцу и головореза. А почему бы и нет? Я ведь всего лишь неотесанный, безграмотный кузнец…
– Матис! Будет тебе!
Агнес так резко дернула его за плечо, что он едва не повалился на спину.
– Я знаю, что совершила ошибку. И попросила за это прощения, этого довольно, – продолжила она со злостью. – Ты со мной тоже был не так уж мил.
Впервые за это время Матис оглянулся на нее. Его злость мигом улетучилась, и он ухмыльнулся.
– Мне уж показалось, что ты решила, будто я ревную, – подмигнул он. – Тебе бы это понравилось, так ведь?
– Ах ты… подлец!
Агнес толкнула его еще раз, так что в этот раз он плюхнулся на пол.
– Забудь об этом! – прошипела она. – Ты не стоишь того, чтобы мне досталось из-за тебя от отца.
Матис примирительно вскинул руки, насмешливая ухмылка так и не сошла с его лица.
– Если твой отец застанет нас тут, такое вполне может случиться. Правда, он скорее меня запорет до полусмерти, чем тебя тронет. Видимо, я совсем не подхожу для тебя.
Он поднялся и вытер о фартук перепачканные маслом и сажей руки.
– Что скажешь, если мы сходим до Анебоса? Раньше мы там часто бывали. Там никто нам не помешает, и ты спокойно сможешь меня отчитать… – Парень взглянул на небо, красное в свете заходящего солнца. – Все равно скоро стемнеет, чтобы работать.
Агнес улыбнулась.
– Давно тебе в голову не приходило таких чу́дных идей, – ответила она с облегчением.
И они вместе двинулись к соседнему лесистому холму.
Шагая по узкой стоптанной тропе, Агнес вспоминала, как часто бывала с Матисом в Анебосе. По рисунку из хроники она знала, что прежде на этом месте стояла небольшая крепость. Но теперь развалины больше походили на естественную скалу, похожую по форме на громадную наковальню, откуда и получили свое название.
К тому времени как они, чуть запыхавшись, добрались до вершины, солнце уже скрылось за грядой холмов, и над ними раскинулось звездное небо. Полная луна залила поляну бледным, зловещим светом. Посреди окруженной буками площадки вздымалась на высоту десяти шагов каменная громада. Вокруг нее лежало еще несколько булыжников. Местами еще виднелись останки стен – единственное свидетельство о бывшей крепости.
