Крейг Смит - Кровавое копье
— Это наш Аламо,[38] ребята!
С этими словами Итан съехал с дорожки и повел машину прямо по траве. Когда они почти поравнялись с кустарником, он круто повернул вправо. «Мерседес» пошел юзом и остановился рядом с деревьями. Автомобиль стал неплохим прикрытием. Все трое выбрались из машины с левой стороны. Итан поднял Джоша и взвалил себе на плечо.
— Ложись и прикрой меня! — крикнул он.
Мэллой улегся на траву за задним колесом «мерседеса» и выпустил длинную очередь из автомата. Реакция на пальбу последовала незамедлительно. Машины преследователей развернулись боком и выстроились в линию. Метрах в восьмидесяти от деревьев Мэллой вставил в АКС-74 новый магазин и отполз назад. Он услышал несколько пистолетных выстрелов, но полицейские находились слишком далеко. Чаще всего личное оружие на таком расстоянии бесполезно.
Устроившись рядом с Итаном и Джошем, Мэллой стал наблюдать за тем, как к парку подъезжают все новые полицейские машины. «Окружат парк по периметру, займут круговую оборону, а после появится спецназ», — подумал он.
— Оставайтесь тут, — прошептал Итан. — Мне нужно осмотреться. Вернусь минут через десять — пятнадцать.
За деревьями начиналась еще одна лужайка. Итан помчался по ней. На миг у Мэллоя мелькнула мысль: «Он не вернется». Зачем? Если способен так быстро бегать, то может выбраться из парка до того, как полиция перекроет все входы и выходы. Мэллой посмотрел на Джоша. Нравится ему это или нет, но парень угодит за решетку. Вернее, они оба туда попадут.
— Ты как? — спросил он.
— Чувство такое, будто мне заехали в грудь кувалдой, а потом бросили в бетономешалку.
— Тебя в первый раз ранили?
— Да. А с вами бывало?
— Получил несколько пуль в грудь в первый год после выпуска.
— Да… Весело.
— Скорее поучительно.
— Да? И чему же вы научились?
— Тому, что есть кое-что похуже боли. Это когда ничего не болит. Когда ничего не болит, значит, вы уже умерли.
— Если так, то я, наверное, буду жить вечно.
— Держись за эту мысль.
С минуту они оба молчали и прислушивались к доносящемуся со всех сторон вою сирен. Джош выдохнул:
— Мальчик сбежал?
Мэллой обернулся, обвел взглядом дальнюю лужайку. Ком у него в груди словно бы рассосался.
— Если он не дурак — да.
— Надо было мне в машине остаться. В смысле… без меня у вас был бы хоть какой-то шанс. А я думал только о том, как бы не…
— Они пока еще нас не взяли, Джош.
— Взяли, Ти-Кей. Можно считать, что взяли… При таком раскладе это просто дело времени.
Мэллой промолчал.
— Вы женаты? — спросил Джош.
Мэллой подумал о Гвен, и от слез защипало глаза.
— Да.
Как она сможет это пережить? Три, пять лет в тюрьме…
— Дети есть?
— Есть взрослая дочь, мы с ней не ладим.
— Неприятно.
— Когда видимся — неприятно.
— А у меня три девочки и жена, которую я люблю больше жизни, Ти-Кей.
— Послушай, Джош. Пожалуй, Мальчик ошибся, когда сказал, что нас обвинят в убийстве. В смысле, говорить-то они про это будут, но только ради того, чтобы заставить нас расколоться. Они захотят узнать про Дейла и про меня. Нужно, чтобы ты молчал, пока тебе не пришлют адвоката — американского адвоката из Берлина. Как только у тебя появится возможность с ними торговаться, расскажи все, что тебе известно. Ничего не утаивай. Пока мы даже не ранили ни одного полицейского; ты не имеешь никакого отношения к похищению человека, которого мы держали на конспиративной квартире. Я им скажу то же самое. Ну, получишь от трех до пяти.
Джош Саттер, похоже, задумался.
— Три года — долгий срок, Ти-Кей.
— Но это не двадцать лет.
— Три года… за это время можно потерять семью. А насчет моей работы… Меня уволят сразу же, как только узнают, что я влип.
— Значит, начнешь все заново. Наладишь отношения с детьми. Помиришься с бывшей женой. Пойдешь работать, будешь делать, что пожелаешь. Три года — не конец света.
— Как думаешь, Джим жив?
— Не знаю, Джош.
— Может быть, меня с Джимом в одну камеру посадят. В смысле — будет хоть с кем поговорить. А ведь смешно, если подумать — два фэбээровца в одной камере…
Итан вернулся через восемнадцать минут. Он дышал тяжело, как боксер во время одного из последних раундов.
— Пошли! — сказал он и, подняв Джоша Саттера, уложил его себе на плечо.
— Куда мы идем? — спросил Мэллой.
— Нашел для вас отличное укрытие. До утра там можно спокойно отсидеться.
— И какой план?
— Доберемся туда — расскажу.
Место, о котором говорил Итан, находилось за второй лужайкой. Они прошли по парковой дорожке до зарослей рододендрона. Итан ненадолго остановился и вымазал лица Мэллоя и Джоша грязью. Сам он сделал это еще раньше. Потом он помог друзьям забраться под тяжелые ветки и забросал их опавшей листвой. Если только патруль не наткнулся бы на этот куст, тут действительно можно было отсидеться до рассвета.
— Кейт хочет, чтобы ваши берлинские парни встретились с нами к востоку от Е-22 — на дороге, которая выводит на север из Хойсбурга. Сможете с ними договориться?
— Конечно. А где находится Хойсбург?
— Насколько она понимает, это какой-то пустырь. Нам нужно быть там примерно на рассвете — плюс-минус час. Опоздаем — значит, ничего не выйдет.
— Как мы туда попадем?
— Главное, чтобы туда добрались они. Об остальном позаботится Кейт.
Мэллой набрал номер Джейн и в ожидании ответа посмотрел на часы. В Гамбурге было половина четвертого утра, а в Лэнгли — всего лишь девять тридцать вечера.
— Да? — ответила Джейн.
— Где люди из Берлина?
— В пути. А что?
Мэллой передал ей инструкции, которые услышал от Итана.
— С нами будут раненые.
— Что случилось?
— Засада.
— Медицинский вертолет в пути.
— Пусть ждут в паре часов от места встречи. Если немцы догадаются, что к нам на выручку спешат медики, нам конец.
— За вами гонится полиция?
— Всего пара сотен человек.
— Блеск.
— Умолкаю на пару часов, Джейн. Смогу — позвоню.
— Раненые тяжелые, Ти-Кей?
— Двое амбулаторных. Еще у одного проникающее ранение груди. Неглубокое, скорее всего, но без лечения могут быть осложнения.
— Звони, я все время на связи.
Мэллой закончил разговор и посмотрел на Итана.
— Они будут там.
Итан взял инфракрасные очки Саттера.
— До пяти тридцати не включай наушники, — сказал он Мэллою. — Надо беречь батарейки.
Глава 8
Усса-ле-Бен, Франция
Осень 1932 года
Их роман продлился три недели. Все это время Рану казалось, что они с Эльзой неразлучны. Конечно, на самом деле это было не так, но ему представлялось именно это, ведь в мыслях он никогда не покидал ее. Для него не имело значения ничего, кроме Эльзы. Они не говорили о будущем и жили либо в идеальном настоящем, либо в далеком-далеком прошлом. Как в их переписке минувшей зимой, имя Бахмана ими не произносилось. Они проводили часы в меланхолическом обожании друг друга; ездили в горы, купались в холодных горных речушках, взявшись за руки, бродили по пещерам Сабарте. Куда бы ни отправились влюбленные, на земле и под землей они находили какие-то тайны, какие-то укромные уголки, которые называли своими. Они целовались. Они занимались любовью. По ночам Отто спал в ее постели — приходил поздно и крадучись уходил перед рассветом, чтобы постояльцы не сплетничали. Потом они встречались вновь, через пару часов, за завтраком. Ели хлеб с джемом, пили кофе и каждый день придумывали новые походы.
В разговорах они всегда радовались настоящему моменту. Разве они оба жили полной жизнью до сих пор? Почему теперь еда казалась особенно вкусной? Какие эмоции шли в сравнение с тем чувством, которое они испытывали, видя друг друга? Это было блаженство новобрачных, вечный язык влюбленных, которые не в силах представить, что нечто подобное может случиться и все будет так прекрасно…
Сожалели они только том, что не отдались своим желаниям раньше. Порой, в минуты безмолвия, одному из них казалось, что другой сейчас думает о надвигающейся грозе, но ни он, ни она не признавались в таких мыслях. О чем ты сейчас думаешь? О том, как я счастлив. Здесь. Сейчас. Неужели это правда? Ты правда, правда счастлива со мной? Ответами на такие вопросы могли быть только поцелуи. Лишь влюбленные могут быть настолько слепы, что не видят неизбежного.
Возвращаясь из Берхтесгадена, Бахман самолетом добрался до Каркассона, а там нанял машину. В пути он провел почти весь день и к гостинице подъехал, когда уже стемнело. Он вошел в вестибюль тихо, словно вор, и увидел Эльзу и Отто у барной стойки. Они сидели и молча смотрели друг на друга. Бахману не пришлось даже заглядывать в глаза бармену, которому он заплатил, чтобы тот следил за его женой и Раном. Он сразу все понял по стыдливому румянцу Отто и смущенной улыбке Эльзы.
