Эллис Питерс - Смерть на земле горшечника

Он плотно прикрыл за собой дверь: — Теперь скажите, сударыня, чем мы можем быть вам полезны?

Она сидела неподвижно, очевидно намереваясь оставаться в таком положении в течение всего длительного разговора. Без плаща она казалась еще более хрупкой и миниатюрной.

— Я должна поблагодарить вас, господа, — начала она, — за то, что вы приняли меня. Мне надо было бы просить вас об этом раньше, но лишь вчера мне довелось услышать о предмете, вызвавшем у вас тревогу. Моя семья окружает меня чрезмерными заботами, стремясь избавить от любой новости, могущей меня расстроить. Заблуждение! Нет ничего более огорчительного на свете, чем узнать — увы, очень поздно! — что те, кто изо всех сил старается избавить тебя от боли, терзаются сами денно и нощно. И совершенно напрасно, это ничего не изменит. Как унизительно, не правда ли, находиться под покровительством людей, которые, по вашему мнению, нуждаются в защите и покровительстве более, нежели вы когда-либо в прошлом или в будущем? Однако так случается, что любовь пребывает в заблуждении. Я не жалуюсь. Но не хочу долее это терпеть. Пернель — умная девушка, она рассказала мне о том, о чем молчали другие. Но еще осталось много мне неведомого, потому что ей самой это не известно. Можно ли мне задать вам вопрос?

— Спрашивайте обо всем, что вам угодно, — сказал настоятель, — и сколько угодно. Предупредите нас, когда вам захочется отдохнуть.

— Хорошо, — согласилась леди Доната, — теперь торопиться не следует. Умершим ничто не грозит, а те, кто жив, но причастен к этой истории, верю, находятся в безопасности. Я узнала, что мой сын Сулиен дал вам некий повод думать, что он виновен в этой смерти и что в суде должно быть назначено разбирательство. Он все еще под подозрением?

— Нет, — без колебаний ответил Хью. — В убийстве его не подозревают. Хотя он признал за собой вину и продолжает твердо стоять на этом, так что переубедить его мы пока на смогли. Он желает, чтобы его признали убийцей. И если потребуется — согласен умереть.

Она медленно кивнула головой. Лицо ее не выражало никакого удивления. Накрахмаленные складки белой головной накидки еще более оттеняли бледность ее лица.

— Да, вполне возможно. Когда брат Кадфаэль приехал за ним вчера, я еще ничего не знала и у меня не было повода удивляться или задавать вопросы. Я считала, что вы, милорд аббат, все еще сомневаетесь в правильности решения Сулиена уйти из монастыря и хотите посоветовать ему серьезно подумать, стоит ли ему отказываться от своего призвания. Но когда Пернель рассказала, как нашли Дженерис и как мой сын стал упорно доказывать невиновность Руалда, уверять, что мертвая женщина в действительности не Дженерис, или как потом он изо всех сил старался отыскать женщину по имени Гуннильд… вот тогда мне стало ясно, что тем самым он неизбежно навлек подозрение на себя, потому что он один знал слишком много. Усилия были потрачены впустую! О, если б я тогда знала! Он хотел взять всю вину на себя. Вам, наверно, уже ясно, что действовал он без моей помощи. Могу я предположить, Хью, что вы посетили Питерборо? Мы слышали, что вы недавно вернулись с поля брани. И поскольку Сулиен был после вашего возвращения срочно вызван к вам, я, полагаю, не ошибусь, если сделаю вывод, что эти два обстоятельства связаны друг с другом?

— Да, — кивнул Хью, — я ездил в Питерборо.

— И вы выяснили, что Сулиен солгал?

— Да, он солгал. Ювелир приютил его на ночь. Это верно. Но он не давал ему никакого кольца, сам никогда подобного кольца не видел, никогда у Дженерис ничего не покупал. Стало быть, Сулиен солгал.

— А вчера? Уличенный во лжи, что сказал он вам вчера?

— Сказал, что кольцо все время было при нем, что его дала ему Дженерис.

— Одна ложь влечет за собой другую, — с глубоким вздохом сказала леди Доната. — Он почувствовал, что у него есть убедительный довод. Но довод никогда не бывает достаточно убедительным. Ложь всегда ведет к беде. Я скажу вам, где он раздобыл кольцо. Он взял его из коробочки, которую я держу у себя в стенном шкафу. В ней лежит еще несколько вещиц: булавка для плаща, дешевый серебряный браслет, лента… Всякие пустяки, но по ним можно узнать, кому они принадлежали, и назвать имя женщины, даже по прошествии нескольких лет.

— Вы хотите сказать, — спросил аббат Радульфус, вслушиваясь в спокойный, бесстрастный тон ее голоса, — что эти вещи были сняты с мертвой женщины? Что она на самом деле Дженерис, бывшая жена брата Руалда?

— Да, это на самом деле Дженерис. Я могла бы сразу назвать это имя, если бы меня спросили. Все эти пустяки в моей коробке принадлежали ей.

— Страшный грех — красть у мертвых, — сказал удрученный аббат.

— О, такого намерения вовсе не было, — сказала она с ледяным спокойствием. — Но без них, по прошествии столь долгого времени, нельзя было бы установить, кто она такая. Вы же сами убедились, что это никому не под силу. Но это не мое решение, я не зашла бы столь далеко. Полагаю, это произошло тогда, когда Сулиен привез тело моего супруга из Солсбери, после сражения под Уилтоном, и мы похоронили его, привели в порядок все его дела, роздали долги. Вот тогда-то Сулиен и нашел коробочку. Он узнал кольцо. Когда ему понадобилось доказать, что она жива, он вернулся домой за кольцом. Ее вещи никто никогда не носил и к ним не притрагивался. Они лежали в целости и сохранности в том виде, в каком их положили в шкаф. Я охотно покажу их вам или любому лицу, кто этого потребует. Я не открывала коробочку до вчерашнего вечера с тех пор, как в нее положили эти мелочи. Я не знала, что Сулиен сделал. Юдо также ничего не знал. Ему вообще ничего об этом не известно и не будет известно!

В эту минуту из облюбованного им уголка, где можно было молча наблюдать за присутствующими, в первый раз раздался голос Кадфаэля:

— Очевидно, вы еще не знаете всего о вашем младшем сыне. Вспомните то время, когда Руалд пришел в наш монастырь, покинув жену. Многое ли вам известно о том, что тогда происходило в душе Сулиена? Знали ли вы, как глубоко Сулиен любил Дженерис? Первая любовь всегда самая мучительная. Знали ли вы, что брошенная мужем, одинокая женщина — Дженерис — дала юноше повод некоторое время считать, что для него наступит избавление от страданий? Хотя, конечно, какое тут могло быть лекарство?

Она повернула голову и обратила взгляд темно-синих глаз на лицо Кадфаэля. Затем твердо сказала:

— Нет, я этого не знала. Да, он наведывался к ним в дом с самых малых лет. Они очень любили его. Но что дело дойдет до такой крайности… нет, он никогда ни словом, ни знаком, ни поступком не выдал себя. Сулиен был скрытным ребенком. Не то что Юдо — о Юдо я знаю все, он — душа нараспашку. Сулиен — совсем другой.

— Он рассказал нам, как это было. А вы знали, что из-за своей привязанности он продолжал ходить туда, даже когда она решила положить конец его иллюзиям? И что он присутствовал там, в темноте ночи, — голос Кадфаэля был исполнен печали, — когда хоронили Дженерис?

— Нет, — сказала она, — не знала. Только теперь это стало страшить меня. Это или нечто другое, для него не менее ужасное.

— Достаточно ужасное, чтобы многое объяснить. Отчего он принял решение стать монахом, да не в нашем Шрусбери, а в далеком Рэмзи? Какой вывод можно сделать из этого?

— Я не видела в его поведении ничего особенного, — сказала она, глядя вдаль со слабой, грустной улыбкой. — Он был очень скрытный, от него можно было ждать самых неожиданных поступков. А потом в доме воцарились горе и боль, и я знаю: он чувствовал это и страдал. Я не сожалела, что он вознамерился уйти из дому хотя бы в монастырь. Я не знала о более серьезной причине — о том, что он был там и видел, — нет, этого я не знала.

— И что же он видел? — сказал Хью после короткого тягостного молчания. — Он видел, как его отец зарывал в землю тело Дженерис.

— Да, — подтвердила она, — вероятно, так оно и было.

— Мы остановимся на этом варианте, — сказал Хью, — и я сожалею, что вынужден обсуждать его с вами. Хотя по-прежнему в толк взять не могу, по какой причине это могло случиться, почему или как дело дошло до того, что он ее убил.

— О нет! — сказала Доната. — Нет, не то! Он похоронил ее — это верно. Но не убивал. К чему бы ему убивать? А Сулиен — теперь я понимаю, поверил в это и любой ценой не хотел, чтобы правда открылась. Но все было иначе.

— Кто же тогда убийца? — спросил Хью. Он был сбит с толку. — Кто же ее убил?

— Никто, — ответила Доната. — Убийства не было.

Глава четырнадцатая

Надолго затянувшееся молчание прервал Хью:

— Если убийства не было, к чему тогда эти тайные похороны? К чему скрывать смерть, если в ней некого винить?

— Я не сказала, — терпеливо разъяснила Доната, — что не было ничьей вины. Не сказала, что в этом случае не было места греху. Не мне об этом судить. Но убийства как такового не было. Я здесь, чтобы поведать вам правду. А судить будете вы.