Филлис Джеймс - Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе
Теперь подходим к загадочному рассказу о позднем визите Уильямса к миссис Орр в субботу перед убийством Марров. Сколько ни пытайся объяснить этот случай, он с любой точки зрения кажется совершенно непонятным. Будь Уильямс виновен или невиновен – в нем нет смысла. Мы не можем сомневаться в правдивости рассказа миссис Орр. Проблема в том, как интерпретировать факты. Магистраты оценили их по тому, что лежало на поверхности. Миссис Орр услышала, как Уильямс пытается вломиться в дом. Когда его пригласили войти, у него не осталось иного выхода, как бросить компрометирующее орудие на улице под окном. Болтая с пожилой женщиной, он явно интересовался расположением дома, спрашивал о соседских участках. Видимо, строил планы либо ограбить саму миссис Орр и сбежать, либо воспользоваться ее территорией, чтобы забраться туда, где больше возможностей поживиться. Приход сторожа вызвал в нем взрыв сильного беспричинного гнева, и он попытался помешать миссис Орр его впустить. Но когда женщина все-таки открыла дверь, он выскользнул на улицу подобрать стамеску, но опоздал – сторож ее уже обнаружил. В своих показаниях миссис Орр придерживалась официальной точки зрения: стамеска – очередное подтверждение вины Уильямса. И за то, что принесла улику, она была подобающим образом вознаграждена.
Однако такая трактовка не имеет смысла. Зачем Уильямсу ломиться в дом миссис Орр? Он там был известен и нравился хозяйке. Стоило только постучать в дверь, и она бы его впустила. Так именно и произошло. Конечно, если бы он потрясал стамеской, она бы, наверное, не открыла даже милейшему, умеющему к себе расположить Уильямсу. Но разве спрятать такую вещь – непреодолимая проблема? Мог бы засунуть на пороге в рукав или за пазуху. А когда дверь за ним захлопнется и они останутся с жертвой наедине, отпадет необходимость прятать оружие. А если бы миссис Орр оказалась не одна? В этом случае было бы еще опаснее ломиться в дверь и пугать честную компанию. Разумнее просто постучать, притворившись, что явился с обычным визитом. В конце концов, если бы эта компания по числу людей или их силе оказалась опасной для его предприятия, можно просто извиниться и уйти.
Если Уильямс пришел в дом к миссис Орр как убийца, почему он все-таки не убил? Внутрь он проник и остался с жертвой наедине. Если бы под рукой не оказалось подходящего оружия или ему для верности и уверенности непременно требовалось то, какое он выбрал для данного дела, – проблема тоже решаемая. Попросил бы прощения и вышел, сказав, например, что решил сходить им обоим за пивом, подобрал бы стамеску и опять постучал в дверь. Но Уильямс не предложил сходить за пивом, а совершил нечто совершенно негалантное: стал настаивать, чтобы за пивом пошла предполагаемая жертва, и тем самым рисковал, что она обнаружит стамеску. Вряд ли он вознамерился ее отослать, чтобы обворовать. Миссис Орр не заявляла, что у нее что-то пропало.
Характерно, что в тот момент сторож ничего не заподозрил и, отдав стамеску миссис Орр, удалился. Теперь Уильямс оказался наедине с жертвой и при оружии. Что его остановило? Единственное разумное объяснение: сторож мог показать, что видел его в этом доме, и опознать орудие убийства. В этом по крайней мере есть смысл. Но нет никакого смысла в том, в чем пытается нас уверить один из авторов, писавших об этих убийствах. Он утверждает, что Уильямсу осталось только в бессильной злобе непринужденно болтать с миссис Орр, потому что жертва завладела оружием и была настолько неучтива, что отказалась его отдать.
Вероятно, давая показания, миссис Орр сказала правду: они говорили о ее доме и окружающих его территориях. Но не исключено, что она неправильно истолковала значение того, что было обычной непринужденной беседой. Зачем бы Уильямсу понадобилось задавать эти подозрительные вопросы? За три года он не в первый раз останавливался в «Грушевом дереве», возвращался сюда после каждого плавания. Эта гостиница буквально примыкала к задворкам дома миссис Орр. Уильямсу стоило только выглянуть из окна своей комнаты, чтобы понять, что с чем граничило. В доме миссис Орр он оказался не впервые – дом был ему хорошо известен. И к тому же ничем не отличался от других скромных жилищ в округе. Показалось подозрительным, что Уильямс не давал хозяйке впускать сторожа, но это вполне естественно. У него не было оснований любить сторожей. Не этот ли самый человек прервал его развлечение, когда он плясал с товарищами в «Грушевом дереве» и ему пришлось угощать музыкантов в баре?
Если вдуматься в факты, объяснение приходит само. Миссис Орр услышала шум, словно кто-то ломится в дом. После продолжавшегося некоторое время разговора вошел Уильямс. Отнюдь не исключено, что стамеску оставил другой человек, который видел, как Уильямс скрылся внутри, а сторож ее нашел, потому что этот неизвестный хотел, чтобы он ее нашел.
Но самое удивительное происшествие в этом деле – находка складного ножа. Похоже, все, что с этим связано, – сплошная неправда. Хэррисон утверждал, будто впервые узнал о ноже, когда Уильямс предложил залезть к нему в карман за позаимствованным у Хэррисона носовым платком. Эта история подозрительным образом перекликается с сюжетом о взятых Уильямсом чулках, которые, как утверждалось, он стирал после убийства Уильямсонов. Не слишком ли часто этот хоть и живущий в ночлежке, но привередливый молодой человек не гнушался пользоваться личными вещами соседей по комнате? Но если история с платком не выдумка, странно, что Уильямс предложил Хэррисону, не числящемуся в его друзьях, залезть к нему в карман, особенно если там лежал нож, купленный недавно специально для убийства. Однако нож мог оказаться там случайно, быть невинной покупкой. Наверное, Уильямс его открыл, демонстрируя Хэррисону красоту лезвия. Кто-то из них двоих должен был открыть этот складной нож, иначе откуда стало известно о шестидюймовом лезвии, достаточно прочном и остром, чтобы располосовать до позвоночника три не тоненьких шеи? Такой не станешь хранить открытым в кармане – он бы измочалил всю подкладку и повредил пальцы полезшего за платком Хэррисона. Так что Уильямс, рассказывая Харту о своем приобретении, должно быть, показал лезвие. Это был изящный нож с рукояткой из слоновой кости – достойная щеголя вещица. Уильямс, наверное, гордился своим ножом. Странно, что в «Грушевом дереве» больше никто не видел его завидной покупки.
Но если до этого момента историю можно назвать странной, то утверждение Хэррисона, что он раньше не упомянул о ноже, поскольку это не пришло ему в голову, не поддается никаким объяснениям. И это говорит человек, с самого начала подозревавший Уильямса, человек, по ночам подкрадывавшийся к его кровати в надежде расслышать слетающие с губ компрометирующие слова, пока Уильямс беспокойно вертелся в постели или мурлыкал фразы из пьяных песен. Именно Хэррисон бегал к миссис Вермилло (а не в полицию), если удавалось узнать что-то порочащее Уильямса. Он бы сразу ухватился за такую находку. Кстати, сам это и признавал – говорил, что обыскивал морской сундучок подозреваемого, заглядывал во все углы «Грушевого дерева». Почему же он забыл сказать об этом магистратам, хотя нагружал их гораздо менее важной информацией? Его усердные поиски ничего не дали, несмотря на то что он жил в гостинице и имел возможность тратить на них все свободное время. Мест, где можно спрятать нож, не так уж много. Удивительно, что неутомимый Хэррисон пропустил такое очевидное, как дыра в чулане.
Итак, нож нашли. Интересно было бы узнать, кто именно проводил поиски. И какую роль в этих поисках играл Хэррисон – если вообще играл. Нож обнаружили, как и следовало ожидать, со следами крови. Но являлся ли он орудием убийства? «Таймс» в этом нисколько не сомневается – статья в газете отличается логикой и выводами, характерными для всего расследования этого дела. «Теперь ясно, что кровавые преступления были совершены при помощи ножа, тем более что Уильямс не имел своей бритвы и бриться ходил к брадобрею. И в гостинице, где он проживал, бритвы ни у кого не пропадало».
Однако осматривавший трупы врач Уолтер Солтер категорически заявлял, что раны нанесены при помощи именно бритвы. «Ни один другой инструмент не обладает такой остротой, чтобы проникнуть на большую глубину, не вызвав разрывов тканей, которые в данном случае не наблюдаются». Но у Уильямса не было бритвы, зато был нож, так что можно сделать вывод: хирург ошибается.
Де Куинси тоже не сомневается, что орудием убийства послужил нож. Его замечания по этому поводу настолько неточны, что остается только подписаться под мнением У. Ругхэда, который говорит: «Де Куинси, к своему счастью, не отягощен крохоборским знанием дат, имен и других мелочных фактиков, равно как и утомительной и ненужной точностью памяти».
Теперь стало известно, что Уильямс незадолго до событий где-то позаимствовал большой складной нож особенной конструкции. А затем из кучи мусора и тряпья извлекли жилет, и весь дом готов был поклясться – Уильямс его носил. В этом жилете, с запекшейся на подкладке кармана кровью, и нашли нож. В таверне все хорошо знали, что Уильямс имел обыкновение носить скрипучие ботинки и коричневый сюртук на шелковой подкладке. Больше аргументов не потребовалось. Уильямса немедленно арестовали и коротко допросили. Отпустили. Это случилось в пятницу. Утром в воскресенье (то есть через две недели после убийства Марров) его снова забрали. Косвенные улики были подавляющими. Он выслушал их, но почти ничего не ответил. В итоге его решили судить и рассмотреть дело во время следующих сессий. Нечего говорить, что по дороге в тюрьму его сопровождала разъяренная толпа, и при других обстоятельствах трудно было бы рассчитывать на возможность избежать коллективной мести. Но в данном случае ему дали сильную охрану, и он благополучно добрался до места заключения.
