Борис Акунин - Любовница смерти
Мне показалось, что в этот миг Просперо вздрогнул, но, впрочем, поручиться не могу. Гэндзи же снова опустился в кресло.
«Браво, – сказал он. – Вы осторожны. Я нарочно оставил револьвер на столе, а сам встал и даже отошел в надежде, что вы попытаетесь меня убить. В кармане у меня верный «герсталь», я со спокойной совестью продырявил бы вам голову, и нашей бессмысленной беседе наступил бы конец».
«Почему «бессмысленной»? – спросил я. – Ведь вы хотите, чтобы господин Благовольский был предан суду?»
«Боюсь, от этого суда будет больше вреда, чем пользы, – вздохнул Гэндзи. – Шумный процесс, краснобаи-адвокаты, импозантный подсудимый, полчища репортеров. Какая реклама для будущих ловцов душ! Вряд ли их испугает даже приговор».
«Из того, что я слышал до сих пор, приговор может воспоследовать только один – оправдательный, – пожал плечами Благовольский. – А ваша уловка с подсовыванием револьвера просто смехотворна. Неужто я похож на болвана? Вы лучше рассказывайте дальше. Интересно излагаете».
Гэндзи невозмутимо кивнул:
«Что ж, дальше так дальше. После проведенного мною спиритического сеанса вы решили, что Офелия становится для вас опасна. А что если она расскажет о гипнотических приказах, которые вы ей посылали? Случаи, когда объект вырывается из-под власти гипнотизера, не столь уж редки. До сих пор девушка была подвластна только вашему воздействию, однако во время сеанса вы увидели, что точно так же она покоряется и воле другого оператора… Я не мог понять одного. Как можно довести до самоубийства человека, который вовсе не намеревался себя убивать? И я нашел ответ: святая вера Офелии в сверхъестественные явления, беспрекословное и нерассуждающее подчинение Чуду, наконец, ее несомненно аномальная психика – вот чем мог воспользоваться злоумышленник. Причем для осуществления своего замысла ему хватило нескольких мгновений. Счастливая, переполняемая радостью жизни девушка вошла к себе в комнату, чтобы почти сразу же выйти обратно, преобразившись до неузнаваемости. Попрощалась с матерью, дошла до берега реки и бросилась в воду… Мне всё не давали покоя слова, сказанные Офелией: что ей был ниспослан такой же знак, как царю Валтасару. И у меня возникла некая идея. Я приехал ночью к тому месту и вырезал внешнее стекло из окна спальни. То-то, должно быть, удивилась наутро бедная чиновница, когда обнаружила загадочную пропажу. Стекло я просветил ультрафиолетовыми лучами и выявил контуры смазанной, но вполне различимой надписи, сделанной фосфорной тушью. Вот эта надпись, я срисовал ее».
Я вспомнил загадочные манипуляции Заики подле маленького домика в Заяузье. Так вот чем, оказывается, занимался в ту ночь самоназначенный дознатель!
Гэндзи вынул из кармана большой, свернутый вчетверо лист бумаги и разложил его на столе. Надпись выглядела примерно так:
Stirb (в зеркальном изображении)
«Что это?» – спросил я, разглядывая непонятные письмена.
Тогда он поднял лист, перевернул другой стороной и заслонил им настольную лампу. Я разобрал просвечивающие буквы:
Stirb[14]
«Войдя в темную комнату, Офелия увидела светящуюся, огненную надпись, которая словно парила в воздухе и недвусмысленно приказывала: «Умри». Принц Tod ясно выразил свою волю, и девушка не посмела ей противиться. Она с детства привыкла безоговорочно внимать тайным знакам судьбы… Вы же, – Гэндзи скомкал листок и бросил его на стол перед дожем, – в это время, верно, наблюдали за происходящим снаружи. Самое омерзительное в этой истории даже не убийство, а то, что, уже приговорив девочку к смерти, вы предварительно решили попользоваться ее полудетским телом. Отлично зная, что она вас втайне обожает, даже боготворит, вы велели ей остаться, когда прочие соискатели ушли, и, надо полагать, проявили недюжинный любовный пыл – во всяком случае, Офелия, вернувшись домой, выглядела совершенно счастливой. Близость смерти распаляет вашу чувственность, не так ли? У вас всё было продумано. Утолив свою страсть, вы галантно отвезли жертву домой, попрощались с ней у ворот, а затем быстро написали на стекле спальни роковое приказание. Выждав и убедившись, что фокус сработал, вы наскоро протерли окно и отправились восвояси. Вы не учли только одного, Сергей Иринархович. Стекло – это улика, причем неопровержимая».
«Неопровержимая улика? – пожал плечами Благовольский. – Но как вы докажете, что эти каракули на стекле вывел именно я?»
Мне тоже показалось, что Гэндзи чересчур самоуверен. Да, я помню, как в тот вечер Просперо велел Офелии остаться и, зная его обыкновения, легко могу представить, что последовало далее. Однако для доказательного обвинения этого недостаточно.
«Вы ведь инженер, – сказал Гэндзи дожу. – И, вероятно, следите за научным прогрессом. Неужто от вашего внимания ускользнуло открытие, обнародованное лондонской полицией в июне сего года?»
Мы с Благовольским смотрели на говорившего, ничего не понимая.
«Я имею в виду дактилоскопический способ Галтона-Тенри, который впервые дает возможность распознавать преступника по оставленным им отпечаткам пальцев. Лучшие криминалистические умы много лет бились над тем, как создать систему, позволяющую классифицировать папиллярные узоры на подушечках пальцев – и вот способ обнаружен. Самые четкие следы остаются именно на стекле. Хоть вы и смазали фосфорные буквы платком, все отпечатки пальцев вам стереть не удалось. У меня с собой фотографические снимки трех дактилограмм преступника. Желаете сверить со своими?»
С этими словами Гэндзи достал из необъятного кармана своей кожаной куртки металлическую коробочку. Внутри оказалась подушечка наподобие штемпельной, перемазанная темной краской или тушью.
«Не желаю, – быстро произнес Просперо и отдернул руки, спрятав их под стол. – Вы правы, научный прогресс вечно преподносит нам сюрпризы, и не всегда приятные».
Эта реплика была равносильна признанию!
«С Львицей Экстаза вы и вовсе мудрить не стали, – перешел Гэндзи к следующей жертве. – Эта сломленная горем женщина действительно жаждала смерти и без малейших колебаний сочла Знаком трехкратное появление черной розы на своей постели. Устроить этот трюк, как мы знаем, было несложно».
«Но в прошлый раз вы говорили, что розы передавал Калибан», – напомнил я.
"Да, и это обстоятельство ввело меня в заблуждение. Раз уж вы, Гораций, заговорили о Калибане, давайте перейдем к истинной роли этого своеобразного персонажа в нашей истории. Бухгалтер сильно запутал дело, он сбил меня с верного следа, разом сняв с главного преступника все подозрения. Эта моя ошибка едва не погубила легковерную Коломбину.
"Вы, Просперо, недаром благоволили этому безумцу, сведенному с ума тяжкими испытаниями и угрызениями совести. Он действительно состоял при вас в роли послушного Калибана, слуги всемогущего кудесника – слуги, слепо вам преданного и нерассуждающего. Вы хвалили его чудовищные стихи, вы всячески отличали его, а главное – он надеялся, что вы «составите ему протекцию» у Смерти, походатайствуете, чтоб ему «сократили срок заключения». До поры до времени он покорно выполнял ваши поручения, очевидно, не очень-то вникая в их смысл. Я полагаю, что потайные трубки в квартире Аваддона установил Калибан – вам вряд ли удалось бы справиться с этой непростой работой, требующей хороших навыков ручного труда и недюжинной физической силы, а давать такой странный заказ постороннему вы не рискнули бы. Передать три черных розы приживалке Лорелеи? Почему бы и нет? Очевидно, вы сказали Папушину, что хотите зло подшутить над Львицей, которая всегда раздражала Калибана своей экзальтированностью.
"Как я мог поверить, что злым гением «Любовников Смерти» был этот полоумный верзила! Разве он додумался бы до фокуса с огненными буквами и воющим зверем? Тысячу раз прав мудрый китаец, сказавший: «Очевидное редко бывает истинным»… – Гэндзи сердито тряхнул головой. – Однако ваш верный джинн не усидел в бутылке, он вырвался на свободу и стал действовать по собственному почину. Жажда смерти все яростнее испепеляла эту больную, неистовую душу. Расправившись с Гдлевским, бухгалтер разрушил весь ваш искусный план, уже близкий к осуществлению. Зачем вам понадобилось губить этого гордого, талантливого мальчика? Только для того чтобы потешить свое честолюбие? Сначала русская Сафо, потом русский Рембо – и оба наложили на себя руки, покорные вашей воле. Оставаясь в тени, вы лишили современную русскую поэзию двух самых ярких ее имен – и при этом имели все шансы остаться безнаказанным. Как жалки по сравнению с вами тривиальные истребители гениев вроде Дантеса или Мартынова!
"Или все случилось проще, по наитию? Романтический юноша, увлеченный своей мистической теорией рифм, случайно открыл книгу на слове «жердь», рифмующемся со «смертью», и горделиво поведал вам об этом чудесном «Знаке». К следующей пятнице вы уже подготовились как следует – положили на стол книгу, зная, что Гдлевский сразу же кинется гадать. Я запомнил эту книгу и при первой же возможности как следует ее рассмотрел. – Гэндзи повернулся ко мне. – Гораций, если вас не затруднит, сходите, пожалуйста, в гостиную и возьмите с третьей полки сочинение графа Браницкого «О земных и небесных сферах».
