Давид Зурдо - Последний секрет плащаницы
— Надеюсь, на этот раз вы будете задавать не такие сложные вопросы, как на том конгрессе, — добродушно пошутил падре Арранц.
— Постараюсь, — улыбнувшись, ответил Энрике. Он был очень рад встрече с профессором, чей доклад некогда произвел на него такое неизгладимое впечатление.
Падре Арранц попросил Энрике следовать за ним. Они прошли по коридору и, войдя в боковую дверь, оказались в небольшом зале, стены которого были увешаны фотографиями выпускников колледжа с преподавателями.
— Ну, что ж, Энрике, расскажите мне наконец, что это за загадочное письмо, которое так вас заинтриговало, — сказал старый священник, как только они уселись.
— Вот его копия, — сказал Энрике, протягивая листок бумаги, на который он переписал письмо. — Но вполне возможно, что это ложный след.
Падре Арранц достал из кармана рубашки очки в небольшой аккуратной оправе и, держа листок обеими руками, принялся внимательно читать. Глаза его быстро двигались из стороны в сторону, скользя по строчкам.
— Любопытно, очень любопытно, — сказал профессор, закончив чтение. — Письмо конца девятнадцатого века, конкретно — 1889 года.
Энрике кивнул: эту дату нетрудно было вывести благодаря тому, что в письме говорилось о недавно построенной Эйфелевой башне.
— Да, все верно, профессор, — подтвердил он и, с трудом сдерживая волнение, добавил: — Но что действительно меня заинтриговало, так это упоминание в этом письме…
— Плащаницы, — закончил фразу Энрике падре Арранц. — Я не ошибся?
— Да, именно так, — ответил Энрике и продолжал: — Позвольте, я расскажу вам, что мне известно об этой реликвии. Как я выяснил, с 1453 года плащаница принадлежала герцогам Савойским. В 1578 году она была перенесена из Шамбери в Турин, где и находится по сей день… Также известно, что существует множество копий подлинной плащаницы, каковой считается именно эта, Туринская. Хотя… недавно проведенные исследования датируют ее XVI веком, а некоторые ученые и вовсе не могут определить ее возраст. И еще один интересный факт: на протяжении более века хранителями реликвии были тамплиеры, а именно дом Шарни. Поскольку я занимаюсь изучением ордена храма, мне чрезвычайно интересно все, что связано с тамплиерами. Именно потому я и решил обратиться к вам. Сегодня утром мне вспомнился ваш доклад на конгрессе в Монтеррее: вы упоминали там цистерцианский монастырь Поблет — тот самый, о котором говорится в найденном мной письме. Как вы считаете — там может находиться еще неизвестная копия плащаницы?
Падре Арранц взглянул на Энрике с хитрой улыбкой и загадочно произнес:
— А может быть, и подлинник…
Слова профессора поразили Энрике, однако на этот раз им не удалось толком поговорить, потому что через час падре Арранцу нужно было быть у архиепископа. Однако профессор чрезвычайно заинтересовался тем, что узнал от молодого коллеги, поэтому они договорились на следующий день пообедать вместе, чтобы продолжить свою беседу.
Сидя в уютном ресторанчике в пригороде Мадрида Эль-Пардо, Энрике и падре Арранц неторопливо беседовали, рассказывая друг другу о своей жизни и исследованиях. Профессор поведал Энрике, как он боролся за то, чтобы выяснить и обнародовать всю правду о тамплиерах, наталкиваясь на этом пути на яростное сопротивление со стороны историков, отстаивавших незыблемость традиционной, официально признанной версии.
Разговор о плащанице зашел лишь после обеда, когда Энрике и Арранц отправились погулять по роскошному, ухоженному саду, окружавшему ресторан. Росшие в нем деревья — ивы, сосны и тополя — давали прекрасную тень.
— Вчера ты мне рассказал, что тебе известно, ну а сегодня моя очередь, Энрике, — сказал падре Арранц. — Свойство памяти таково, что иногда из нее всплывают события, которые, как казалось, навсегда погребены в ее глубине. Через некоторое время после нашего вчерашнего разговора я вспомнил один такой любопытный факт… Думаю, он имеет отношение к твоему нынешнему исследованию.
Энрике и профессор сели на одну из скамеек, окружавших фонтан с обезглавленной статуей в центре, и профессор продолжил:
— В молодости, во время учебы в Риме, я наткнулся в библиотеке Ватикана на один очень странный документ, истинное значение которого стало ясно мне только сейчас, пятьдесят лет спустя.
И падре Арранц рассказал Энрике, как однажды ему попалась подборка папских документов эпохи понтификата Александра VI — валенсийца Родриго Борджиа. Там были личные письма, дневниковые записи, размышления и другого рода бумаги, написанные рукой папы. Многие из них могли кого угодно вогнать в краску своим бесстыдством, однако действительно любопытной была одна запись, сделанная папой по-каталански за несколько дней до смерти. Благодаря своей фотографической памяти падре Арранц помнил ее почти дословно:
«Чезаре сказал, что все вышло отлично. Правда, бедную девушку пришлось обезглавить. Мой сын немного жесток, надо бы держать его в узде. Да только, кажется, сам я в его руках вроде куклы.
Нудос, как всегда, выполнил работу великолепно: я видел ее всего один раз, но этого было достаточно, чтобы оценить его мастерство. Часто думаю в последнее время: какая все же головокружительная вершина — трон Святого Петра… не каждый осмелится взойти на него, да и не каждый захочет. А я на этой вершине чувствую себя рабом в горностаевой мантии.
Не знаю, что сделал Чезаре с Саваном. Он хочет владеть им один… Мой сын амбициозен, но меня в свои планы не посвящает и обращается ко мне лишь тогда, когда ему нужна поддержка папского трона. Он говорит, что герцоги Савойские остались довольны. Надеюсь, они никогда ничего не узнают».
— Ну, что ты на это скажешь? — спросил падре Арранц, закончив пересказ сделанной понтификом записи, в которой дальше шла речь о его преступной страсти к своей дочери Лукреции.
— Что ж, папа упоминает в своей записи некий саван. Думаете, он имеет в виду плащаницу?
— Слово «Саван» — Llencol по-каталански — там было написано с большой буквы, это я хорошо помню. Но самое интересное в данном случае — это то, что здесь фигурирует не кто иной, как Чезаре Борджиа, сын папы. Последний, как ты знаешь, после смерти отца бежал в Неаполь. Там он был взят в плен Великим Капитаном, Гонсало Фернандесом де Кордовой. Есть основания полагать, что этот человек, рыцарь ордена Святого Иакова, принадлежал и к ордену тамплиеров, центр которого в то время находился, вероятно, в Поблете.
— К сожалению, я не совсем вас понимаю. Какая связь может быть между всеми этими фактами?
— Ну, это же очевидно, Энрике. Допустим, в записи папы упоминается подлинная плащаница. Итак, она каким-то образом попала в руки Чезаре Борджиа, а потом, должно быть, оказалась у Великого Капитана. Как ты считаешь: куда тамплиер мог отвезти великую христианскую реликвию?
— В Поблет? Вполне вероятно. Однако в этой версии слишком уж много домыслов…
— Да, это так. И твоя задача — превратить эти домыслы в факты, то есть доказать их.
— Но почему вы сами не стали развивать эту версию? Почему не взялись за нее сразу же?
— В этой цепочке мне не хватало звена, обнаруженного тобой, — указания на связь плащаницы с монастырем Поблет. Найденное тобой письмо расставило все по местам. Теперь ты должен продолжить это исследование. К сожалению, сам я не могу в этом участвовать — я уже старый больной человек… — Профессор немного помолчал и вдруг спросил: — Кстати, ты ничего не заметил любопытного во фразе «Нудос, как всегда, выполнил работу великолепно»?
Имя Нудос действительно показалось Энрике странным, но он решил, что это была просто описка.
— «Нудос» по-каталански звучит как «Нусос», — продолжал падре Арранц, не дожидаясь ответа Энрике. — Раньше было принято переводить иностранные имена и фамилии или модифицировать их таким образом, чтобы они звучали более привычно.
— Честно говоря, не понимаю, к чему вы клоните.
— Что ж, поясню, друг мой. Как будет «Нудос»[6] по-итальянски?
Энрике задумался на секунду, и вдруг его осенило.
— Винчи! — воскликнул он, потрясенный таким неожиданным поворотом.
— Именно: Винчи. В таком случае какую работу выполнил Леонардо да Винчи для Борджиа? Уж не копию ли святой плащаницы? Вот еще один веский повод заняться этим исследованием.
Энрике проводил падре Арранца до колледжа и пообещал, что будет держать его в курсе всего, что ему удастся узнать. На прощание профессор напомнил Кастро, что во время гражданской войны монастырь Поблет послужил оборонительной крепостью для республиканской армии. После сражения на реке Эбро, летом 1938 года, Республика стала терять свои позиции. В этом же году на Рождество республиканцы оборонялись в Поблете от осадившей его национальной армии. Бомбардировки и пожар уничтожили значительную часть монастыря. Все монахи погибли, унеся свою тайну в могилу.
