Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой
Не спуская глаз с висящей змеи, она все же умудрилась наблюдать за моей работой и, когда я не без труда распутал узел вверху, который сам же недавно затягивал, сказала строго.
— А теперь отойди от греха, а то цапнет тебя коброчка, что я с тобой буду делать?
Она свободно, будто в руке у нее был резиновый шланг, а не живая ядовитая тварь, подошла к мешку, опустила туда совсем не сопротивлявшуюся змею, потом сняла нижнюю веревку, встряхнула мешок, чтобы сбросить вниз злополучную кобру, а затем окончательно завязала веревку.
— Ну вот, можно и дальше идти, — сказала Гюрза весело. — Ты на Зеленую падь собрался?
Я удивился.
— Откуда ты знаешь?
— Гюрза все знает, — ответила она лукаво и почему-то называя себя в третьем лице.
— Имя у тебя какое-то странное — Гюрза, — сказал я. — Такая змея есть, правда?
— Правда... Гюрзы тут обильно... Славная, однако, змея, разумная. Яду много дает.
Мы шли вместе. Я взял у нее охапку тюльпанов, действительно редкостных и по величине их, и по расцветке. Гюрза небрежно закинула за спину свой страшный мешок, и мне все время казалось, что оттуда вот- вот высунется шипящая змеиная голова.
Время приближалось к полудню, и солнце уже жгло просто невыносимо.
Ветра не было, и я тщетно ловил малейшее движение воздуха, чтобы охладить лицо, и все вокруг было так плотно пропитано солнцем, что сама духота, жара этого весеннего апрельского дня как бы приобрела плоть, и ее, эту жару, можно было не только ощущать, но и видеть.
На ногах у Гюрзы были легенькие резиновые тапочки, а не армейские сапоги, как у меня, и она шла легко, свободно, быстро, так что я едва поспевал за ней. С сопок она больше не скатывалась, но, как мне кажется, не потому, что стеснялась меня, а просто из- за мешка, с которым проделывать подобную операцию было, конечно, трудновато.
Вода у меня в фляге окончилась еще до встречи с Гюрзой, и мне безумно хотелось пить.
— Куда мы идем? — спросил я.
Она пожала плечами.
— Не знаю, куда ты идешь, а я домой тороплюсь. Дедушка заждался небось, пока я тут с тобой возилась.
— Ты не со мной возилась, а с коброй.
— Странный ты какой-то. Так я ж для тебя ее показывала, кобру-то.
— Вот как?..
Сознаюсь, что мне стало приятно, что такая смелая девушка ради меня проделывала опасные опыты с коброй и даже, как мне казалось, рисковала жизнью.
— Пить очень хочется, — сказал я, облизывая запекшиеся губы.
— Идем, напою тебя немного, так и быть.
Она свернула с тропинки, и мы довольно долго и круто спускались в какой-то распадок. Я рассчитывал увидеть ручеек или родник, но ложе распадка было сухо и каменисто. Впрочем, мы до него и не дошли даже, а остановились возле крупных, выше человеческого роста растений с толстыми стеблями и рассеченными перистыми листьями, тоже толстыми и мясистыми на вид. Собственно, они-то и привлекли внимание Гюрзы.
— Булы-голова это, — сказала Гюрза.
Она достала из кармана свой шикарный контрабандный нож, все с тем же восхищением привела его в боевое состояние и срезала лист у самого стебля.
— Пей! — сказала Гюрза, подавая мне лист царственным жестом.
На дне листа, словно в горсти, скопилось немного воды, очевидно от дождя, который шел позапрошлой ночью. «Последний, — сказал тогда капитан Свиридов.— Теперь не будет до осени, до середины октября...»
Мы срезали еще немало листьев булы-головы, пока не напились вдосталь.
Идти нам пришлось еще порядочно. Я совершенно не знал, куда иду, куда меня ведет эта странная девчонка — не то змеелов, не то укротительница змей, эдакий факир в юбке, со змеиным именем-прозвищем и молниеносными движениями (я вспомнил, как она отдергивала руку от выброшенного коброй жала), быстроте которых позавидовала бы и змея... Я совершенно не знал, кто она, мне действительно ничего не говорили про нее на заставе, однако же я безропотно тащил ее диковинные тюльпаны и шел за ней, движимый не только любопытством, но и невольной симпатией, которую во мне вызвали ее необычное поведение и сам облик, так не похожий на облик других женщин, когда-нибудь встреченных мною.
— Скажи, пожалуйста, еще далеко до твоего дома? — спросил я, изнемогая от жары. На мой непросвещенный взгляд сейчас было не меньше тридцати градусов в тени. Впрочем, тени нигде не было, и мы все время шли по солнцу.
— А ты что, притомился? — спросила Гюрза с деланным лукавством в голосе.
— Нет, отдохнул и набрался сил, — ответил я не очень вежливо. — И вообще, ты мне можешь ответить, куда мы идем?
— Куда глаза глядят! — Гюрза рассмеялась. — Вот возьму да и заведу тебя в Афганистан. Ты и не заметишь! — сказала она задорно и даже обернулась, чтобы увидеть, какое это произвело на меня впечатление.
Перспектива нелегально перейти государственную границу меня не прельщала, и я решил прекратить разговор на эту скользкую тему, однако не удержался и спросил.
— А ты сама часом в Афганистан не наведывалась?
— Как тебе сказать, забредала иногда, когда змей ловила, — и она быстро залепетала что-то непонятное на чужом незнакомом языке.
Лишь через час мы дошли, наконец, до какого-то ущелья, до самого его устья. «Может быть это уже Афганистан?» — подумал я не то чтобы всерьез, но и не совсем в шутку и глянул на свою спутницу. Она по прежнему шла удивительно легко, грациозно, несмотря на свой довольно тяжелый мешок и нестерпимый зной, лившийся с ясного, без единого облачка, неба.
Я огляделся. С юга наступали невысокие скалистые горы. Я увидел две отвесные скалы, сложенные из коричневого пористого камня, стесненную этими стенами долину и буйные заросли диких плодовых деревьев по сторонам быстрого протекавшего по долине ручья.
В некотором отдалении от него, как бы на границе, где сходились два мира — жаркой всхолмленной степи без единого кустика и оазиса вдоль благодатного ручья, — одиноко стоял побеленный домик с плоской крышей и подслеповатыми окнами с железными решетками. Вокруг дома был глинобитный довольно высокий дувал.
— Дедушка, видать, не дождался меня, — сказала Гюрза разочарованно. — Но ты все равно заходи. Сейчас я тебя кормить буду.
— Спасибо. Я пить хочу.
— Ну и пей на здоровье. Водицы у нас не занимать, — она показала на ручей, который со звоном бежал с валуна на валун. — Только ты осторожно. Под ноги гляди, чтоб часом на змею не наступить, — она весело рассмеялась, заметив, что я замедлил шаги. — Иди, иди. Это я тебя напугать хотела.
Вода была удивительно чистая, вкусная и такая холодная, что от нее сразу же немели зубы и казалось странным, как это она не нагрелась в таком пекле. На заставе вода была солоноватая, ее доставали из очень глубокого колодца, который к тому ж иногда пересыхал, но капитан не уставал нахваливать заставскую воду, утверждая, что она целебна, а примесь соли лишь помогает лучше утолять жажду.
— Ты пополощись в ручье-то, — услышал я голос Гюрзы, — сразу легче станет.
Голос доносился совсем не из дома, куда она понесла своих змей несколько минут назад, а откуда-то слева, из кустов. Я глянул туда и увидел Гюрзу. Она стояла ко мне спиной и старательно натягивала свое платье на мокрое загорелое тело. В черных густых волосах блестели капли воды — волосы после купания она не вытирала, а лишь несколько раз тряхнула ими из стороны в сторону.
В домике, куда она меня привела, было прохладно и сумеречно. Пахло полынью, сеном и тем нерезким, почти незаметным запахом свежей травы, который издают тюльпаны. Я разглядел большой некрашеный стол с выскобленными добела досками, такую же чистую полку с посудой, охотничье ружье на стене, старомодную застеленную по спартански кровать с никелерованными шариками по углам и небольшой половичок, сшитый из разноцветных лоскутьев.
— А где ж ты своих змей держишь? — спросил я, боязливо заглядывая в разные подозрительные закутки.
— Комната для того у нас специальная сделана. Рядом. Хочешь посмотреть?
Отказываться было неудобно.
Дверь в специальную комнату была на массивном крючке и скрипела, когда ее открывали. Порог оказался очень высоким и, не подозревая об этом, я чуть было не растянулся, чем вызвал новый взрыв веселья у насмешливой хозяйки.
— Какой ты косолапый, однако, — сказала она сквозь смех. — Под ноги смотреть надо.
— А ты бы предупредить могла, что у вас тут такие пороги.
Здесь было гораздо светлее, чем в горнице, и я увидел у двери знакомый уже выпростанный мешок, стол, зачем-то покрытый толстым с отбитым краем стеклом, и змей. Змей было много, и все они, свернувшись в отвратительные клубки, лежали в застекленных клетках, занимавших всю левую стену — от пола и до потолка.
— Бр-р...
Я невольно поежился и глянул на Гюрзу. Вид у нее был мечтательный, задумчивый, будто она попала не к змеям, а по крайней мере в оранжерею.
