А. Веста - Язычник
Я слышал, как после долгих усилий и скрипа замка открылась входная дверь лаборатории. Стук упавшей на пол книги, звон опрокинутой посудины и чьи-то замиравшие шаги вплелись в мой сон, где меня обнимала Ная. Я даже не удивился, что она сумела выбраться из своего хрустального «гроба» и, мокрая от «родовых вод», пришла ко мне. Это мгновение близости было мне дороже всей моей последующей жизни. Кто так жестоко и сладостно обманывал меня, ангел или демон?
– У-у-у! – лабораторию потряс звериный вой.
Через мгновение крик захлебнулся. Что-то грохнуло, рассыпалось по полу со стеклянным звоном, лопнуло под осевшим телом. Я резко дернулся на звук, забился, разрывая паутину клемм и проводов. Ноги онемели и не слушались.
Черное существо на четырех коротких лапах выло и стучало об пол головой. Оно приподнялось, распрямилось в спине, по-человечески встало на ноги и вновь упало на четвереньки: к Нае на коленях полз Вараксин! Выпученными глазами он смотрел внутрь колбы, рот его раскрылся в беззвучном вопле, скрюченными пальцами он тянулся к ней.
– Нет! – прохрипел я.
Я сгреб его, повалил и начал душить. Он не сопротивлялся, но потом очухался и намертво вцепился в меня. Мы катались по битым стеклам, в лужах жгучих кислот, сбивая штативы, трубки, круша оборудование. Неожиданно он оказался сильнее, насел на меня, и теперь уже он яростно сдавливал мое горло.
Я задохнулся и на миг потерял сознание. Он отпустил меня, дал отдышаться. Из порванного пиджака он достал крошечный, почти дамский пистолет и приставил к моему лбу.
– Ты убил ее, – выдавил я, – ты развратил, а потом убил ее…
– Нет, нет! – Он, как глиняный болванчик, тряс головой, уронив руку с пистолетом. – Я любил ее! Я страдал… Но не смог бы ее убить. Ты же видишь, я плачу… Верни мне ее… Любые деньги…
Он говорил горячо и бессмысленно, как в бреду. Я отчетливо понимал, что он не убивал. Не он, тогда кто же? Кто?
Я встал и завесил колбу простыней. Мой властный жест взбесил Вараксина. Я ударил его в незажившую рану, в память. Он вновь поднял руку с пистолетом и наставил на меня дрожащее дуло. Я медленно пошел на него.
Зверь, который сидел во мне, все годы мечтал об этой схватке.
Сейчас я задушу его и после растворю его тело в серной кислоте, через сутки не останется ничего, даже пряжки от его ремня. Еще один оборот Земли, и моя любовь будет со мной. Мне были нужны всего эти сорок часов, чтобы вернуть ее.
Но он успел прочесть свою участь. Мы сошлись слишком близко. Он выстрелил. Я помню, как, раскинув руки, я пытался остановить, поймать пулю своим телом. Я видел все, как в замедленной съемке. Хрустальная колба пенилась и медленно, торжественно разлетелась на осколки. Вода вскипела от выстрела, недоверчиво помедлила, потом с ревом обрушилась на пол. Разноцветные трубки бились в агонии, выплескивая радугу растворов.
Девушка, жившая за стеклами, улыбавшаяся мне, доверчиво протягивающая руки, исчезла.
Как сомнамбула я брел по парку. Была глубокая ночь, но в усадьбе было шумно и беспокойно. Дворец был освещен от нижних этажей до чердака, в проемах окон мелькали тени. На дворе и в парке суетилась охрана. Где-то на въездных воротах вопила сирена. Вскоре к подъезду подкатила карета «скорой помощи» с фиолетовой мигалкой. Я тупо наблюдал беспорядочное движение, не понимая его смысла. Но оно увлекало меня своей сосредоточенностью и почти праздничным оживлением. Из парадных дверей шестеро охранников выволокли носилки. На них подрагивало что-то маленькое, завернутое в черный целлофан. Следом выбежала бледная, в наспех накинутой шубке Денис, и выплыл нарочито спокойный Абадор. Я понял, что Вараксин мертв.
– Застрелился…
– А кто знает? Может, убили…
– Потише… Вон несут уже…
Я сел на снег, прижавшись спиной к дереву. Ночное оживление, вскрики и гомон заразили меня. Я плакал и вытирал лицо свежим снегом. Постепенно толпа рассеялась, все стихло. Загребая ногами снег, я брел вокруг дворца, пока не добрался до беседки на берегу ледяного пруда.
Лед подо мной гнулся и потрескивал, когда я шел к широкой черной полынье, посреди нее юлила под ветром маленькая кожаная лодка. Сидя в лодочке, Ная смотрела на меня с укором, плескала в меня водой и взмахами рук звала к себе. Волосы были распущены, их концы намокли и плавали в воде. Я шагнул в обжигающий холод, и ледяные челюсти сомкнулись над моей головой. Олень и черный пес, задыхаясь, бились головами об лед. Они не бросили меня, они подталкивали меня к темной спасительной полынье, и я вынырнул, хватая ртом воздух.
– Керлехин!
Оскальзываясь и падая на хрустком льду, ко мне бежала Диона. Шубка слетела с ее плеч. Она бросилась грудью на лед и, протянув руку, ухватила меня за край свитера. Я хотел оторвать ее руки, но вместо этого подтащил ее по тонкой кромке к полынье, и каждое мое движение затягивало ее в воду. Лед обламывался, едва я пытался опереться на него, и я с головой уходил под воду. Она отползла от проруби и бросила мне шубу. Ухватившись за рукав, я подтянулся и выбрался на твердый край.
Очнулся я от бодрого рева воды. Золотые львиные пасти изливали дымящиеся струи. Диона выволокла меня из бассейна, запихнула в халат, уложила на диван и влила мне сквозь сжатые зубы несколько обжигающих глотков.
– Зачем вы так, Керлехин?
Она сидела рядом, крепко удерживая мою руку. Я разлепил глаза, повернулся к ней, всмотрелся в светлое пятно ее лица. Оно медленно проступило из алого жидкого марева. Эти глаза, и горькие искусанные губы, и страдальчески выгнутые брови не могли лгать. Зубы ее постукивали то ли от холода (рукава ее платья были мокрыми), то ли от пережитого ужаса. Я взял ее руки и, уткнувшись в нежные, душистые ладони, рассказал ей все.
Я видел близко ее огромные темные глаза. В одну ночь ее и мой мир потерял свою устойчивость и грозил обрушиться и похоронить нас под своими обломками, на краю неизвестности она предлагала свою дружбу.
– Я увидела вас из окна кабинета и, если бы случайно не бросила взгляд…
– Случайностей не бывает, Диона…
Она была так близко, что я предательски напрягся, ожидая знака, вернее, проблеска ее женского безумия. Но сегодня она была совершенно добродетельна и бесплотна, как ангел. А может быть, это была гениальная игра, и ей нравилось мучить и примерять маски. Наша взаимная истерика закончилась под утро. Она встала, пошла переодеться. Я напряженно слушал шорох и шелковый шелест в спальне. Она оделась строго, траурно и сразу отдалилась от меня, словно решила соблюдать королевскую дистанцию.
– Мне надо вернуться в кабинет. Прошу вас, пойдемте со мной…
Мы прошли по мраморной, покрытой бесшумным ковром лестнице в кабинет Вараксина.
– В кабинете – ни слова, там наверняка прослушивают.
Я молча кивнул. В кабинете было жарко натоплено и приторно душно. Пахло пороховой гарью, кровью и резким цветочным запахом. Так же пахло в апартаментах Лины, в ее агентстве. На светлом ковре чернело подсохшее пятно крови и обведенный мелом силуэт лежащего тела. Стараясь не наступать на распластанный контур, Диона прошла к черному сейфу, набрала шифр и достала небольшой футляр-шкатулку. В таком могли быть ключи или драгоценности.
– Что там? – спросил я, когда мы оказались вновь в ее комнатах.
– Там ключ. Ключ от «Небесных врат», летающего города.
Она раскрыла футляр, развинтила платиновую тубу. Пусто! Диона растерянно провела пальцами по черному бархату крышки, перевернула тубу.
– Его нет…
– Как он выглядел?
– Это был изумруд особой огранки. В кристалл вписана лазерная шифрограмма.
– «Изумрудные скрижали Гермеса Трисмегиста»? Как у древних египтян?
– Да… Это «царский ключ». Его невозможно подделать. Он не имеет дубликата…
– Значит, похищен?
– Да… Керлехин, все очень серьезно. Всего я не могу объяснить, но мне будет нужна ваша помощь.
На прощание мы договорились как можно меньше общаться на людях. Если ей нужно будет встретиться, она дважды позвонит мне по телефону и будет ждать меня в верхней оранжерее дворца.
Напялив мокрую одежду, я ушел во флигель. Как хотелось мне боготворить эту женщину. Я готов был забыть все, чему был невольным свидетелем, простить ее, придумать тысячи оправданий, чтобы без остатка довериться ей.
Диона не просто оставила меня в живых, этой ночью она подняла из глубин затопленный остров, спасительную землю. Сквозь скорбь и отчаяние я помнил, что в мире есть красота и светлое сострадание. Ради этих проблесков света стоило ежедневно просыпаться, делать что-то, просто жить.
Через два дня хоронили Вараксина. Следствие установило, что около двух часов ночи он застрелился в кабинете, не оставив ни предсмертной записки, ни завещания. Наследницей его империи становилась Диона. Абадор отныне исполнял обязанности генерального директора и распорядителя многочисленных нефтедобывающих кампаний и всех богатств Вараксина.
