Дункан Кайл - Черный Камелот
– А второй способ? – спросил полковник. – Нет, погодите, я угадаю сам. Вы выбираете трудный путь и карабкаетесь по склону с западной стороны?
Раш кивнул.
– Обрыв почти отвесный, но вскарабкаться по нему можно, к тому же склон порос деревьями и кустарниками.
– А минные поля?
– Раньше их не было. И не думаю, что склон с тех пор могли заминировать.
– Ну хорошо, вскарабкались вы по склону, дальше что?
– В западной стене замка расположены металлические скобы, к которым крепятся ставни, когда их открывают. Хоть сами ставни будут на запоре, но скобы можно будет использовать для того, чтобы закрепить на них веревки.
– А из какого материала изготовлены ставни?
– Из дерева. Они дубовые.
– Вы собираетесь подняться по веревкам на стену и вышибить ставни? Только и всего?
– Не забывайте, что мы будем висеть в пятидесяти метрах от уровня земли. Ставни очень крепкие, точки опоры почти никакой. Но есть и еще один вариант. Вот смотрите, – он показал на одну из открыток, – видите, в одном месте тут нечто вроде маленькой башенки. Я забыл, как это называется. Нечто вроде эркера. Именно здесь находится комната Генриха Первого, личные покои рейхсфюрера. – Раш выдержал паузу. – Можно при помощи взрывчатки сковырнуть этот нарост и потом ворваться внутрь через брешь.
Полковник К. встал, подошел к доске, внимательно изучил карту и открытки. Потом он стал задавать вопросы – казалось, этому не будет конца, но Раш уверенно отвечал на любой вопрос.
В конце концов полковник сказал:
– О'кей. Я вижу, вы свое дело знаете.
– Когда-то, томясь от безделья в замке, я разработал план нападения, – сказал Раш. – Вот уж не думал, что мне придется его осуществлять.
– Сколько у вас людей – четверо?
– Нас пятеро и будет еще шестой.
– Кто это?
– Не обижайтесь, полковник, но это не ваше дело, – ответил Раш.
– Хорошо, поговорим о ваших пяти. Они достаточно опытны?
Раш криво улыбнулся.
– Лучшие образцы эсэсовской военной машины. Может быть, вам СС и не нравится, но, думаю, вы не станете спорить, что эсэсовцы – хорошие солдаты.
– "Хорошие" – не то слово, – ответил полковник. – Я бы сказал так: «эффективные».
– На войне это одно и то же, – заметил Раш. – А теперь расскажите вы, полковник, как вы собираетесь нас туда доставить.
Глава 13
Просидев несколько дней в психиатрической лечебнице, Конуэй окончательно пал духом. Охранники делились на две категории: одни не обращали на него ни малейшего внимания, другие изводили придирками и издевательствами. Но хуже всего было то, что Конуэй был предоставлен самому себе – дни напролет сидел в камере и любовался на решетку. Кроме того, ему постоянно хотелось есть. Один из «злых» охранников мстительно сообщил ему, что рацион заключенного не может превышать двух третей рациона среднего британского гражданина.
Кроме того, готовили в тюрьме отвратительно, а пищу почти всегда подавали холодной.
Странный посетитель подарил Конуэю пачку сигарет, но они давно кончились. Если бы репортер знал, что в рацион заключенного табак не входит, он тратил бы курево более экономно. Но, находясь во взвинченном состоянии, Конуэй курил сигареты одну за одной, и пачка в два счета опустела. Потом выяснилось, что курить в камере нельзя. Должно быть, охранники, подглядывая в камеру и видя, что заключенный курит, злорадно потирали руки: то-то помучается, когда последняя сигарета кончится, а других не будет.
Голод и отсутствие табака были мучительны, но еще больше Конуэй страдал от скуки.
– Мне дадут что-нибудь почитать? – спросил он у охранника, принесшего ему завтрак.
– Нет.
– А колоду карт?
– Зачем?
– Ну, чтобы убить время.
– Вы здесь сидите не для того, чтобы развлекаться, – ощерился охранник. – Скажите спасибо, что вы все еще живы.
– Что вы хотите этим сказать?
Охранник не ответил, и Конуэй остался наедине с собой – рассуждать о приятной подоплеке этой зловещей фразы. Неужели они собираются его убить? Но ведь он ничего особенного не сделал! Конечно, шантаж – тяжелое преступление, но ведь не казнить же за него! Хотя, с другой стороны, шантаж был не простой, а затрагивающий интересы государства. В таких делах приговор бывает более суровый, чем в случае обычного уголовного преступления.
Не нужно забывать, подумал Конуэй, что как-никак он – представитель нейтральной страны. К тому же никаких секретов врагу он не передавал. Господи, они просто не имеют права повесить его или расстрелять!
Шли дни. Конуэй сидел в камере, смотрел через решетку на голые деревья и унылые поля Бэкингемшира и мучился неизвестностью.
Потом, безо всякого предупреждения, вновь появился Маугли. Конуэй встретил его с огромным облегчением. Маугли предложил узнику сигарету, чиркнул спичкой и подождал, пока репортер жадно вдохнет табачный дым. Конуэй чуть не задохнулся, потом закашлялся.
– Какой-то вы нервный, – заметил Маугли.
– Что меня ожидает? – умоляюще спросил Конуэй.
Маугли пожал плечами:
– Все в руке божьей. В один прекрасный день кто-нибудь посмотрит ваше досье и примет решение.
– Кто? И на каком основании?
Конуэй не хотел даже упоминать слово «наказание», не говоря уж о смертной казни. Ему казалось, что стоит ему произнести эти слова – и кара станет неотвратимой.
– Я и сам не знаю. То есть мне, конечно, известно, почему вы здесь находитесь, но всякие подробности – вне моей компетенции. Сейчас трудно что-либо сказать. За вами тут хорошо ухаживают? – спросил он так, словно Конуэй остановился в каком-нибудь отеле.
– Ухаживают! – вскинулся Конуэй. – Нет, черт подери, отвратительно!
Маугли улыбнулся:
– Могу себе представить. Кормежка, наверное, паршивая. Вся беда в том, что вы привыкли в своей Швеции к роскошной жизни.
– Придумайте для меня какую-нибудь работу, дайте мне что-нибудь почитать.
– Так вы скучаете? А вы подумали над моими словами?
– Я рассказал им все, что знал. Больше у меня ничего нет. Честное слово.
– Это вам так кажется. – Маугли достал пачку сигарет. – Надо же, осталось всего четыре штуки. Так и быть, оставлю. А тем временем... – Он оценивающе посмотрел на Конуэя. – Знаете что, чтобы вам не было скучно, напишите-ка мне все, о чем с вами говорили. Вам передадут бумагу и карандаш.
– А нельзя пишущую машинку? – с надеждой спросил Конуэй. Он терпеть не мог писать от руки.
– Увы, запрещено. В пишущей машинке слишком много острых металлических деталей. Вдруг вы решите нанести своему организму непоправимый ущерб?
– Покончить с собой? Да вы с ума сошли...
– Я-то понимаю. Но, знаете, эти бюрократы... Итак, вам передадут бумагу и карандаш. Изложите мне все на бумаге, договорились?
– Договорились.
Маугли дружелюбно кивнул.
– Когда закончите, я вам перешлю еще пачечку сигарет. Кстати, уж заодно напишите и про Стокгольм. Интересно будет почитать.
Конуэй наморщил лоб:
– Что именно вас интересует?
– Ну, разные вещи. Столица нейтрального государства, так много всякого пестрого люда, должно быть, вы выяснили там немало интересного. Кто на кого работает и так далее. Всякие искатели приключений, случайные люди, сотрудники посольства. Кто за кем следит и тому подобное. Сделаете? Пишите все как есть, называйте всех своими собственными именами. Вам не о чем беспокоиться, ведь никто не узнает, что информация поступила от вас.
Маугли улыбнулся и вышел. Через несколько минут принесли бумагу и карандаши, а в придачу – чашку горячего кофе.
– Надо же, прямо как в гостинице «Дорчестер», – с нехорошей улыбкой прокомментировал охранник. – Ладно уж, пей, пока дают.
Конуэй погрузился в работу. Он чувствовал себя совсем неплохо. Писал он не останавливаясь. Ирландец всегда отличался способностью свободно говорить и свободно писать. Конечно, он не испытывал иллюзий по поводу своего журналистского таланта, но работал всегда очень быстро. Профессиональный опыт газетного репортера помогал излагать факты сжато и ясно. Впервые с момента ареста Конуэй почти наслаждался жизнью. Он еще раз изложил историю про Раша и немецкие документы, почти дословно повторил свои показания на допросе. Мысленно Конуэй адресовал свои записки Маугли, но часто спрашивал себя: для кого они на самом деле предназначены?
Когда с отчетом было покончено, Конуэй перечитал рукопись, немного подумал, кое-что добавил. Потом выкурил две сигареты, зажег третью и стал думать про Стокгольм.
Первый документ он писал в виде свободного рассказа – так ему было легче. Со Стокгольмом нужно было придумать что-нибудь другое. Например, для начала составить список имен.
Конуэй долго прожил в Стокгольме, и задание не представляло для него никакого труда. Он переписал все имена, могущие представлять интерес, потом напротив каждого имени поставил национальность, занимаемую должность, добавил связи и знакомства. Строча карандашом по бумаге, Конуэй все пытался вспомнить, где он видел Маугли раньше. Кажется, это было в Испании или во Франции. Однако вспомнить так и не удалось – ни где это было, ни при каких обстоятельствах. Лицо Маугли в памяти запечатлелось очень хорошо, но поместить его в какой-либо интерьер не получалось. Временами Конуэй начинал сомневаться – может быть, ему померещилось. Ведь у Маугли было очень типичное английское лицо – такие можно увидеть на любой фотографии, где запечатлена крикетная команда или свадебное торжество.
