Девятый круг - Валерий Георгиевич Шарапов
– Сомневается – это правильно, – сказал Вишневский, – с нашим братом – как не сомневаться? Я тоже кое-что нарыл, товарищ майор. Юлия Малиновская, дочь Мышковец, характером, слава богу, не в маму. Известие об утрате встретила горькими слезами. Но я вел себя чутко, успокоил, как мог, и в итоге мы поговорили. Пятилетнюю дочурку временно отвели к соседям. Брак у Юлии развалился, толком не начавшись, есть молодой человек, но там все сложно. Живет в Дзержинском районе, работает преподавателем рисования в художественной академии. Отношения с матерью были неровные, но общались, и своих девчонок Мышковец любила. Мать в последний месяц была задумчивой, часто уходила в себя. Ее что-то тревожило, но на вопросы она отвечала, что все в порядке, устает на работе. У Юлии свои заботы, поэтому она сильно не приставала. Общались в основном по телефону. Пару раз Мышковец приезжала к ним в гости. Случившееся с матерью стало полной неожиданностью. Не может поверить, что мать покончила с собой.
– С дочерью в последнее время ничего не происходило?
– Я спросил. Девушка напряглась, но отнекиваться не стала. В подъезде три дня назад ее сильно напугали. Свет не работал, кто-то гнался за ней по лестнице. Добежала до квартиры, ключи уже в руке – и нет никого, тишина. Чуть кондрашка не хватила. Влетела в квартиру, заперлась. Больше ничего. В милицию заявлять не стала: они же люди занятые, им не до буйных фантазий граждан. А позавчера с дочерью дорогу переходила – чуть машина не сбила. По переходу шли, ничего не нарушали. Лихач на «Жигулях» дал по газам – и резко встал, едва их не ударив. Словно нарочно это сделал. Малышка – в слезы, Юлия – в крик. Перепугались – не описать. А водитель сдал обратно, объехал их и – в ближайший переулок. Лица она не разглядела, номер не запомнила. Полчаса еще трясло, дочку успокаивала. Матери обо всем рассказала в тот же вечер по телефону…
– Пока укладывается в версию, – кивнул Кольцов.
– В какую? – насторожился Вишневский. – Почему у нас нет этой версии? Я, кстати, не закончил. Считалось, что Борис Фирсов – сын Мышковец от первого брака – проживает в Венгрии. Информация устарела, в данный момент он проживает в израильской Хайфе. Переехал туда с новой семьей отца четыре месяца назад. Информация в ОВИР, кстати, не поступила, добывали по ведомственным каналам.
– Интересно, – удивился Кольцов, – но не думаю, что дело связано с антисоветчиной. Мышковец бы за это не наказали и не факт, что уволили бы с работы. Она не отвечает за бывших родственников. Вряд ли сын писал ей из Израиля – такие письма обязательно проходят через наше ведомство. Ее бы вызвали на беседу. Но ничего такого не было.
– Не было, – подтвердил Вишневский. – Но факт есть, и он прямо вопиет. Кстати, известно, что Бориса вызывали в израильскую полицию и пытались инкриминировать связь с русской мафией. Это, конечно, вздор. Когда бы успел? Но кто-то настучал, а сигнал обязаны проверить. Бориса отпустили, но посоветовали далеко не отдаляться. Парню, кстати, 28 лет. Его сестре Юлии – 24. Отец непрост, раз ухитрился отвоевать опеку над сыном.
– Горжусь нашими органами, – усмехнулся Кольцов. – Мы за считаные часы узнаем, что происходит в другой стране с интересующими нас людьми. Осталось научиться выяснять, что происходит у нас под носом.
– Мы работаем над этим вопросом, товарищ майор, – с важным видом сообщил Вадим Москвин. – У Мышковец была терминальная стадия рака желудка.
Новость была настолько значимой, что наступило продолжительное молчание.
– Умолчим, сколько инстанций пришлось обойти и на кого надавить, – продолжал Москвин, – но зато имеем факт. Болезнь развивалась второй год, Мышковец держала свой недуг в секрете. Даже от дочери. Наблюдал ее знакомый врач, поэтому информация не просочилась. От химиотерапии Галина Сергеевна отказалась, но перепробовала массу других средств, включая колдуна. Тот ее лечил, но не вылечил…
– А кто-то еще верит в это мракобесие? – проворчал Вишневский.
– Ты удивишься, – хмыкнул Швец, – верят многие. Иные даже считают, что им помогло.
– Врачи дали Мышковец два месяца, – добавил Москвин. – Потом метастазы – и все. Болезнь, увы, неизлечимая. А свой лимит ремиссий она уже выбрала.
– Минуточку, – нахмурился Кольцов, – Галина Сергеевна не производила впечатления смертельно больного человека.
– У всех по-разному, – пожал плечами Москвин, – еще немного – и все бы проявилось. До этого не дошло, и люди запомнят Галину Сергеевну здоровым человеком.
– У кого-то остались сомнения? – Майор обвел присутствующих испытующим взглядом. – Мышковец – не первая, кого нам подставляют. Принимаем по умолчанию: Штейнберг и его хозяева также владеют полной информацией. Назначается встреча – не знаю, каким образом, да это и не важно. Штейнберг избавляется от слежки и берет такси. Способ спорный, но, с другой стороны, его видит только водитель, а так бы увидели многие. То, что будут следить за Мышковец, он не учел. Такое случается даже с опытными людьми. Они остаются в машине, происходит диалог. Не знаю какой, но предлагаю версию: «Вам осталось немного, Галина Сергеевна, примите сочувствия. Не спрашивайте, кто мы и откуда знаем. Вы человек неглупый, сами догадаетесь. Зачем вам умирать в мучениях? Сделайте это в расцвете сил, прямо сейчас. Признайтесь в работе на американскую разведку и отразите этот факт в предсмертной записке. И уходите из жизни любым удобным для вас способом. Вашу дочь и внучку оставят в покое, даже подкинут деньжат. И у сына в Израиле будет меньше проблем. Подумайте хорошенько, Галина Сергеевна. Все равно вы умрете. Можете отказаться. Но тогда за будущее ваших близких никто не поручится. И несчастья с ними будут происходить на ваших глазах. Один лишь шаг, Галина Сергеевна, и всем станет хорошо. Это несложно. Вы все равно под подозрением, за вами следят. Не забудьте про признание в записке – без подробностей, комитетчики поймут. И вот эту пачку с сигаретами возьмите, только не курите. Спрячьте в доме, но не очень далеко. И не надо ее разбирать, чтобы посмотреть, что там внутри. И не тяните резину. Лучше это сделать в предстоящие выходные». Примерно так, друзья мои. В милицию или к нам Мышковец, конечно, не пошла: от рака мы не лечим. Уверен, Штейнберг
