Игорь Середенко - Иконописец
Герман знал о том, из какого материала будет построена часовня и все ее убранство, но он не ожидал того, что увидел. Одно дело представлять, говоря просьбу, и другое — видеть, во что превратилась его просьба.
Алтарь представлял собой груду человеческих черепов, собранных в форму пирамиды. На стенах, потолке, всюду виднелись украшения из человеческих останков. Даже огромная люстра, висевшая посредине зала, была сделана из десятков тысяч костей и черепов. Герман ужаснулся этому строению. Его окружали лишь кости. Многие черепа были маленьких размеров, по-видимому, они принадлежали детям. Смерть не щадила никого, она не видела разницы между сильным и слабым, мужчиной и женщиной, взрослым и ребенком. Чума, преданно служившая ей, косила всех, оставив лишь кости и черепа — в устрашение и память о себе. Герман с ужасом оглядывался, стараясь не пропустить ничего. Эти кости принадлежали его знакомым, друзьям, горожанам его родного города. Единственно, что он точно знал — что здесь нет костей его детей и жены. Ведь они похоронены им за его домом, в саду.
Герман помнил об уговоре с Дьяволом. Он открыл книгу, освещенной призрачным светом, на первой попавшейся странице и был удивлен. Ей оказалась 290-я страница. Она по-прежнему была пуста, как и те восемь страниц, о которых он был предупрежден. «Что же хотел Он сообщить мне? — подумал Герман. — Книга мной написана и завершена моя работа».
Эти мысли были услышаны и в часовне раздался раскатистый громовой голос. Он шел, словно из ниоткуда. На этот раз пол не раскололся, не появился монстр из недр земных. Лишь его голос возвещал Герману о его незримом присутствии.
— Еще нет, — говорил голос. — Ты будешь дописывать эту книгу вечно, ибо ты теперь служишь мне.
— Я помню, — почтенно согласился Герман.
— У нас был договор, и теперь твоя душа принадлежит мне: сообщать о грехах людских — до окончания рода человеческого. За это жить ты будешь столько, сколько отвел Господь роду людскому.
Книга, словно ожила. Герман отвел руку со страницы и отпрянул назад. Та страница, что была пустой начала светиться, как бы изнутри. Тусклый свет пробивался сквозь толстую книгу наружу. На листе начали появляться линии, дуги. Еще мгновение и кривые соединились, образуя отчетливую форму. В этом образе, появившемся на 290 странице, Герман узнал существо, которое видел здесь живьем. Это был автопортрет Дьявола.
Пытаясь соединить слова, для озвучивания своей мысли, Герман трепещущим голосом произнес:
— Ты изобразил себя.
— Мне понравилась твоя работа, — сказал Дьявол. — Впрочем, я и не сомневался в результате.
— Ты сказал, что я буду жить долго. Для меня это целая вечность… Но зачем я нужен тебе, ведь книга написана. — И тут Герман вспомнил о восьми недописанных листах.
За алтарем, у стены находилась целая куча черепов. Словно из мрака зажглись белым светом два глаза одного из черепов. Кости затрещали, посыпались вниз несколько мелких черепов. Это действо вновь испугало Германа, посеяв в нем семя тревоги. Он не боялся смерти, ибо она его не тронула. Его детей уже не вернуть, и он это знал. Лишь Господу дано возрождать жизнь. Но Дьявол силен и могуч, он может передумать и отнять жизнь других людей…
Череп со светящимися глазами поднялся над кучей костей. И только теперь он заметил, что этот череп был присоединен к цельному скелету. Здесь были кости рук, позвоночник, тазовые кости и кости ног. Скелет словно ожил и стоял перед Германом, управляемый чей-то невидимой силой.
— Теперь ты меня можешь видеть, — сказал голос, и эхо разнеслось над потолком часовни.
Герман никак не ожидал появления Дьявола в обличии скелета. Видимо, Дьявол хотел этим появлением предупредить Германа — чем может закончиться для человека неразумное его поведение. Герман сразу понял это и с почтением посмотрел в, казалось бездонную, светящуюся пару глаз.
— Я слушаю и повинуюсь, — только и сказал Герман, затаив дыхание перед силами недостижимыми для простого смертного.
— И поставлю я печать силы своей на каждом твоем творении, — Герман слушал слова Дьявола и шепотом проговаривал их, чтобы лучше запомнить каждое его слово. — И пусть души невинных, чей лик изображен тобой, замолят прощение за палачей и убийц своих, или изложат ненависть и проклятие свое к ним. И будут печати раскрыты, и свершиться пророчество мое.
После этих слов глаза скелета погасли, а он сам распался на отдельные кости, словно никогда не висел в воздухе и не произносил никаких слов. Он стал обычным скелетом.
Герман же после этих слов, будто управляемый чей-то силой и волей, раскрыл книгу на последних восьми страницах, вырвал их из книги, сложил в трубочку и удалился из часовни. Его темный силуэт растаял во мраке улиц, ибо белый луч луны уже не освещал улицы, его покрыла черная беспросветная туча.
Глава 19
Кто-то тормошил его тело. Он почувствовал острый запах нашатырного спирта, который сразу же привел его в сознание. Руперт открыл глаза. Он был не один. Врач помог ему подняться.
— Как вы себя чувствуете? — спросил врач.
— Спасибо, уже лучше, — ответил Руперт Коу. — Только голова болит.
— Он оглушил вас, — сказал полицейский. — Двух ранил. Это был похититель.
— Вы полагаете? — сказала какая-то женщина лет тридцати. — Мне он показался безумцем, просто сумасшедшим. У него глаза дьявольски горели.
— Теперь все позади, — сказал полицейский. — Он обезврежен.
— Я видела у него оружие, — сказала женщина. — Что ему было нужно?
— Наверное, хотел что-то выкрасть, — предположил полицейский.
— У вас легкое сотрясение мозга, — сказал врач Руперту. — Вы можете идти?
— Да, спасибо.
— Присядьте вот на этот стул, — предложил врач, и он помог Руперту дойти до стула.
— Вы уже определили, кто он? — поинтересовалась женщина у полицейского.
— Он иностранец, кажется, из России. Мы сейчас определяем это более точно.
— Боже, как же он смог прийти сюда с пистолетом, — не унималась женщина.
К ним подбежал сотрудник библиотеки и обратился к полицейскому:
— Там, в одной из комнат мы обнаружили труп молодого мужчины. Ранение в живот.
— Что? — сказал врач. — Он точно мертв?
— Как будто.
— Я должен идти, — сказал врач, спешно отходя от Руперта. — Вы сможете идти?
— Да, вполне, спасибо, — ответил Руперт. Он остался один.
Только теперь, находясь наедине с собой, когда все поутихло, он стал вспоминать последние события. Он вспомнил Царева, его внезапное безумство, странные слова, сказанные им, серию страшных выстрелов и последующие, за этим, крики людей.
«Он обезумел, — подумал Руперт. — Неужели это опять действие этого проклятого галлюциногена, которым кто-то обработал картины». Теперь было ясно, что это дело рук не Царева. Стал бы он так рисковать, даже если бы был фанатиком сатанизма. Нет, определенно нет. Но тогда, кто это мог сделать? На подозрение были все те же лица: Владимир Лупов — бывший директор тюрьмы и Герман Кухта — художник. Но оба подозреваемых были мертвы. Руперт вспомнил, что Царев отдал ему название галлюциногена. Что это? Надо проверить. Он решил обратиться за помощью к своему приятелю и другу Брайану Уэббу. И тут он вспомнил еще одно лицо. Его тоже нельзя было вычеркивать из подозреваемых. Он вспомнил, как выходил из балкона, и кто-то сильно оглушил его ударом по голове. Кто он? Руперт вспомнил, как видел этого незнакомца, удаляющегося прочь. «Полотна! — вспомнил Руперт. — Они пропали. Он похитил их. Кто же этот третий?»
Руперт покинул Королевскую библиотеку и направился нетвердой походкой в гостиницу. Здесь он заказал ужин в уютном кафе, располагавшемся на первом этаже. Затем заказал звонок со своего номера в Лондон. Трубку поднял Уэбб.
— Привет, это я, Коу.
— Привет, Коу, — ответил Уэбб. — Как твои дела?
— Мне нужна твоя помощь.
— С удовольствием помогу, — ответил Уэбб.
— Переведи, пожалуйста, с латыни, следующие две фразы. Первая: «unitatem carnis et spiritus», и вторая: «Indulgentiam, pro abstinentiae». Сколько тебе нужно времени для перевода, Уэбб?
— Это несложные слова, — произнес Уэбб, раздумывая. — Попробую сразу. Начнем со второй фразы: «Indulgentiam, pro abstinentiae». Это означает дословно: «Притворство вместо воздержания».
— Черт. Я так и думал.
— Что?
— Он не дал мне названия галлюциногена. Вот сволочь. Что означает эта фраза?
— Понятия не имею. Ты можешь поискать в Интернете.
— Хорошо, — сказал Руперт. — Может она и ничего не значит. А первая, что означает?
— Первая, — Уэбб вновь задумался. — Это просто, слушай: единство плоти и духа.
— Что, и это все? — удивился Руперт.
— Да, все. Я надеюсь, что это тебе поможет в твоем расследовании.
— У тебя остались снимки икон?
