Николай Свечин - Между Амуром и Невой
— Шлёпнуть можно и здесь, — осторожно сказал Лыков.
— Можно, — согласился Саблин. — Пуля дура, она кого хочешь возьмёт. И господин Свищёв её заслужил, как никто. Но это целая война, требующая людей, денег, времени. А потом: вот, например, вы с Челубеем подловили его где-нибудь на лесной дороге (хотя он всегда передвигается с сильной охраной). Стрельнули. И что дальше? Такое начнётся — не приведи господь! Изменится же весь расклад. Кто заступит место покойника? Не станет ли только хуже? А ну, как возвысятся «духовые»? Тут двадцатью процентами не обойдешься — эти вообще пределу не знают. Я против!
— Анисим Петрович велел Бардадыма списать в расход, — лаконично сообщил молчавший до сих пор Челубей.
— Понятно, — только вздохнул Саблин; хотел что-то возразить, но промолчал.
«Какие же ты ещё получил инструкции, секретные от меня?» — подумал про себя Лыков, но вслух спросил другое:
— А по второму вопросу что полагаете, Иван Богданович? О пропавших «фельдъегерях».
— Определенно сказать трудно. Может, кто из желтугинских нагнал, чтобы продать потом это золото по второму разу. Там народ всякий… Может, «духовые» перехватили; места у слияния Аргуни и Шилки дикие и тамошней рвани никто не указ. А может, и Лука Лукич реквизировал.
— Понятно. Мы у вас поживем день-два; надо подготовится к поездке, транспорт заказать, оружие запасти…
— Транспортом займусь я, — второй раз открыл рот Челубей, — а Иван Богданыч мне поможет.
— Лады. А я пока познакомлюсь с Бардадымом.
Саблин с Недашевским переглянулись.
— Только уж поосторожнее там с Юсами, — сказал резидент и неодобрительно покачал головой.
Глава 24
Чеченцы и Бардадым
Утром следующего дня Челубей и Саблин отправились в Теребиловку договариваться о лошадях, а Лыков пошел покупать оружие. Пригородная слобода Нижней Кары, Теребиловка была главным во всем Забайкалье местом сбора контрабандистов, беглых, диких старателей, опиумных постащиков и прочего отребья. Этот огромный притон, с подпольными кабаками, «мельницами», публичными домами и потайными золотолитнями, держали нерчинские «иваны». За ними, если верить Саблину, тоже стоял Бардадым. Многие каторжники, бежавшие из-под стражи, жили в Теребиловке годами, ввиду своей тюрьмы и не собирались подаваться ни в какие столицы — им и здесь было хорошо… Из слободы, в частности, снаряжались транспорты в Желтугу по отлаженному маршруту, с секретными постоялыми дворами и всегда имевшимися наготове сменными экипажами. Маршрут доходил до казачьей станицы Игнашино, от которой до республики старателей оставались последние тридцать верст. Их предстояло идти уже по китайской территории: казаки только переправляли желающих на правый берег Амура, а сами в Желтугу никогда не ходили, боялись.
Саблин назвал Лыкову колониальный магазин Мордуха Сицкина. Хозяин, ссыльный еврей из Ковно, снабжал «шпалерами» весь район, и за хорошие деньги у него можно было купить настоящие английские и бельгийские модели и патроны к ним. Алексей не дошёл до магазина совсем немного, когда услышал за спиной грубый голос:
— Эй, малайка![134]
Он обернулся и увидал пролётку, а возле нее — четверых варнаков, которые прижали к забору молодого парня горской наружности и шедшую с ним девушку. Юноше было на вид не более двадцати лет. Стройный, гибкий, в ветхом архалуке и сбитых ноговицах, он пытался вырваться, но его уже крепко держали под руки с двух сторон. Лицо малайки показалось Лыкову как будто знакомым… Девушка же поразила Алексея своей притягательной хрупкостью: тоненькая, белокожая, с огромными черными глазами, она вцепилась в брата (а было очевидно, что это брат и сестра) и закричала в отчаянии:
— Помогите! Кто-нибудь, пожалуйста, помогите!
Её тут же, без церемоний, ударили по лицу, и этого Лыков уже не стерпел. Если бы мордовали только парня, пусть даже четверо одного, он бы отвернулся и ушёл. В чужом городе, в сердце каторги, имея трудные задания и от Лобова, и от Департамента полиции, он не мог себе позволить ввязываться в чужие беды. Но бить женщину Лыков, как солдат, не дозволил и сразу развернулся на крик.
Улица, разумеется, тут же опустела, редкие прохожие, отворачиваясь, быстро проходили мимо. Малайка скрипнул зубами и кинулся было на обидчика сестры, но ничего не мог поделать. Верзила с бычьей шеей, ростом не ниже Пересвета, схватил его за волосы:
— Не крути зенками-то! Лука Лукич таку честь вам оказал, бусурманам, деньги уж проплачены… Бери ноги в руки да чеши к братану за своей долей!
— Что брат? За какой долей? — спросила девушка звенящим от напряжения голосом.
— Братан твой согласие полное дал и деньги, пятьсот рублёв, уже получил, — терпеливо объяснил верзила. — Так что, мы тебя забираем не словно мазурики какие, а по праву.
— А я согласия не давал и не дам! — закричал малайка и рванулся изо всех сил. Но тут же страшный удар под дых свалил его на землю. Девушка закричала, кинулась подымать, но её схватили и потащили к пролётке.
Тут-то и подоспел Лыков.
— Бузуй, — окликнул старшего один из варнаков. — тут какой-то лезет…
Гигант оглянулся и сверху вниз пробасил:
— Чево, братское чувырло, суёшься? Сгинь сей же миг!
«Сашка-Бузуй, тот самый, — отметил про себя Алексей. — А Лука Лукич, стало быть, решил пополнить свой гарем черкешенкой».
— Я, дозвольте представиться, из комитета по утаптыванию мостовых.
— Чё? — смешался маз и тут же от мощного удара в челюсть влетел в забор. Проломил своей тушей несколько досок и завалился внутрь, так, что на улице остались только его ноги в огромных сапогах со щегольскими галошами. Трое варнаков бросились на Алексея, но одного, не вставая, ухватил за лодыжки и повалил — вот молодец! — кавказец. Оставшуюся парочку Лыков быстро разложил по дороге, и, хотя ему успели разбить губу, враг был повержен и обескуражен. Когда брат с сестрой и их неожиданный защитник уходили, варнаки со стонами ворочались в пыли, а Бузуй вообще не подавал признаков жизни.
— Пойдёмте быстрее, — тянула Лыкова за рукав девушка, испуганно оборачиваясь назад. — Они сейчас встанут и нас догонят!
— Не встанут, — со знанием дела отвечал ей Алексей. — А когда встанут, то уж точно не погонятся…
— Вы нажили из-за нас врагов, — сказал малайка, внимательно заглядывая сыщику в глаза. — Это очень опасные люди, они тут всем заправляют. Лучше вам уехать из города побыстрее; а за помощь спасибо!
Лыков отметил про себя, что и брат, и сестра говорят по-русски очень правильно, почти без акцента, что так редко встречается среди кавказцев. И подумал ещё, что девушка очень красива.
— Я так и так уеду отсюда завтра-послезавтра, за меня не беспокойтесь. Вы-то как дальше будете? Дело, конечно, не моё, но, кажется, ваш старший брат продал вашу же сестру Свищёву и уже получил за это деньги. Я прав?
Кавказец мгновенно покраснел, как свёкла, а девушка смущенно опустила глаза.
— Это он по глупости… я с ним объяснюсь, мы вернем эти деньги, — пробормотал парень.
— Да, да, это у него терпение уже кончилось, — подхватила с жаром его сестра. — Ему деньги очень-очень нужны, он их на Кавказ посылает!
— Пойдемте сядем где-нибудь, поговорим; возможно, я смогу вам чем-то помочь, — оборвал объяснение Лыков. И они пошли к ним домой.
Брат с сестрой жили на Говнюшкиной улице[135] в Юрдовке — еще одной слободе Нижней Кары, мало чем отличающейся от Теребиловки. Не случайно «юрдовками» по всему Забайкалью звали притоны «с обслуживанием»[136]. Пока шли — увидели две драки и встретили с десяток пьяных, а было только десять часов утра. Как она тут живет, думал Лыков, искоса поглядывая на девушку. Разве тут ей место? Брат хоть и смел, но еще очень молод — какая от него защита; а тот, второй, родную сестру за деньги продал! да…
Наконец пришли в какую-то развалюху с провалившейся гонтовой крышей, но внутри неё оказалось на удивление чисто. Представились друг другу: парня звали Имадин, а его сестру — Хогешат. Они оказались чеченцами и приехали сюда следом за старшим братом Самболатом, получившим три года каторги. Срок свой он уже отбыл, вышел на поселение и собирал теперь деньги, чтобы бежать на родину.
— Что он совершил?
— Он канлы.
— Канлы? А, понимаю. Он убил человека своего рода и общество его прокляло. Так?
— Да. Канлы — это… как по-русски? отверженный. Любой из тейпа может его убить. Дом наш сожгли, а нас с сестрой прогнали из аула.
— Вас-то за что? Обычно канлы распространяется только на убийцу.
— Обычно да, но Самболат убил не простого чеченца, а сына тейпанан хьалханга.
— Сына главы тейпа?
— Да. Брат очень вспыльчивый, особенно, когда выпьет слишком много бузы; вот и зарезал парня в драке. После этого ему, конечно, пришлось бежать. У нас в Чечне очень бережно относятся к своему народу. Все понимают: убитого уже не вернуть и кровь за кровь ничего не исправит, только уменьшит число чеченцев на земле. Поэтому родственники стараются примирить противников, а канлы пока скрывается в другом ауле. Это очень распространено: аулы буквально обмениваются такими беглецами, и почти в каждой деревне живет какой-нибудь канлы. Обычно примирение в конце концов происходит. Убийца, в саване и без папахи является в дом к старшему из рода убитого им человека и просит прощения. Дарит при этом коня, оружие, материю женщинам… Его прощают и он становится кон-кардашем — кровным братом. Он должен теперь чаще заходить на могилу своей жертвы, заботиться о его семье, с оружим в руках защищать его дом. Старики уже почти договорились о прощении Самболата, но он ранил ещё одного человека…
