Николай Свечин - Пуля с Кавказа
– Военный совет, на который мы так надеялись, не помог. Нам остаётся только бой. Единственный козырь в наших руках – это секретная тропа в котловину. Предатель не знает, что нам о ней известно. Когда повернём туда отряд, он должен себя выдать.
– Ой ли? – усомнился Лыков. – Нервы у него, видать, железные. Застрелил человека у меня на глазах, бросил револьвер в конюшню и, как ни в чём не бывало, вышел покурить во двор. Нет, этот выдаст себя только в самый последний момент. Но мне уже надоели эти ребусы. Пойдём, перебьём их всех нахрен!
– Перебьём… Это легче сказать, чем сделать. У них численный перевес.
– Не думаю. По всем сводкам, у Малдая в шайке было человек двадцать пять, может быть, тридцать. Значительную их часть мы уже постреляли по пути сюда. Думаю, на горе сейчас не более десятка. От силы, дюжина. То есть, формально силы равны. Но за ними знание местности, а также выбор точки и времени боя.
– И предатель.
– И предатель. За нами – только эта несчастная тропа. Думаю, надо поступить так…
Похоронив войскового старшину, отряд готовился выступить на перевал. Но произошла неожиданная заминка. Мрачные, озлобленные терцы сначала шептались, потом что-то долго говорили своему уряднику. Наконец, тот решительно подошёл к Таубе и сказал:
– Ваше высокоблагородие! Казаки требуют, чтобы эти двое остались в ауле. Без оружия и под конвоем.
Подполковник нахмурился:
– Нижние чины уже начали ставить условия? Отставить! Вернись в строй. Иначе – я предупреждал…
Но урядник смотрел в землю и не двигался с места. Напряжение повисло в воздухе. Ильин отступил к своей лошади и взялся за винтовку. Даур-Гирей тоже держал одну руку на кобуре, а вторую на рукояти шашки. Отступать никто не собирался…
– Пойми, Недайборщ, – сказал барон, понизив голос. – Так надо. Мы с Лыковым ещё в Шуре знали, что в отряде имеется предатель. Но кто? Всю дорогу следили, искали. И не нашли. Хитрый, собака. Если сейчас офицеров отделим – так и не сыщем. Покажет лишь бой.
Урядник поднял глаза и слушал, ловя каждое слово.
– Понимаю, как опасно идти на гору с изменником внутри. Выхода нет. Мы солдаты. Пойдём и всё разнесём там к чёртовой матери, и тайны выясним. Командуй «на молитву»…
Недайборщ постоял ещё секунду, потом молодцевато козырнул и побежал к казакам.
– На молитву становись!
После молитвы Таубе прошёл вдоль строя, внимательно вглядываясь в терцев.
– Идём в бой, ребята, – сказал он без ложного пафоса, спокойно и доверительно. – Учить вас – только портить. Не дрефь, прикрывай товарища и помни долг – вот и вся наука. Только от нас зависит наказать разбойников. За Богом молитва, а за царём служба не пропадают. По коням!
Отряд выдвинулся из аула и пошёл по тропе к перевалу. Как-то само собой получилось, что и Даур-Гирей, и Ильин ехали в середине колонны. Казаки явно договорились между собой присматривать за офицерами. Ну и хорошо, подумал Лыков; лишние глаза не помешают, сложнее будет вредить.
Показался перевал. Проехали знакомый камень с тайником и двинулись дальше. Из-за тумана, сползшего с вершины Аддалы-Шухгелымеэр, было сумеречно и зябко. Люди ехали молча, настороженно поглядывая по сторонам и машинально трогая расчехлённые винтовки. Так прошло более двух часов. Волшебная гора осталась чуть сзади, когда появился ледник со стекающим по нему ручьём. Отсюда влево уходила едва заметная тропа. Таубе встал на неё и скомандовал:
– Сворачивай!
Лыков впился глазами в лица офицеров. Оба одновременно встревожились.
– Мы разве не идём в Цабадагару? – подъехал к подполковнику Даур-Гирей. – Что это за тропа?
– Она приведёт нас к горе.
– Зачем нам туда? На совещании сошлись ведь во мнении, что на горе жить невозможно. Мы потеряем время.
– Выполняйте приказ, – лаконично ответил барон.
Ильин молча пожал плечами и первый свернул на незнакомую тропу. Тут же два казака встали – один впереди, а второй позади капитана. Ротмистр сжал губы и последовал за остальными членами отряда.
Всадники растянулись на узкой и убогой тропе, соблюдая полную тишину. Через полчаса Таубе махнул рукой. Все остановились. Лыков спрыгнул с седла, передал винтовку Мелентию Лавочкину и кивнул уряднику. Тот тоже спешился и вручил свою «бердану» ближайшему казаку. Вдвоём они пошли по тропе дальше, не производя ни единого шороха.
Через двадцать минут ходьбы Лыков разглядел впереди завал. Сложенный из камней, он перегораживал дорогу, оставляя только узкий проход для всадника. Туман не рассеивался, а становился даже гуще. Лыков указал Недайборщу направо, а сам сошёл налево и стал пробираться по скальной гряде вдоль тропы к завалу. Он двигался в мягких ноговицах совершенно бесшумно. Довольно скоро коллежский асессор обошёл завал и осторожно высунулся из-за гряды. Два абрека, выставив вперёд винтовки, караулили проход, неотрывно вглядываясь в туман. Недайборщ, если и находился поблизости, никак себя не обнаруживал. Алексей вынул кинжал и стал подкрадываться к посту.
Они так и не почувствовали его. Когда до часовых оставалось два шага, Лыков прыгнул. Сунув булат одному качагу под лопатку, он мгновенно набросился на второго. Схватил за горло, чтобы не закричал, вырвал винтовку и повалил на землю. Разбойник извернулся и вытащил кинжал. Тут из-за плеча Лыкова протянулась рука, и тонкий клинок вонзился абреку прямо в глаз…
Всё было кончено. Алексей отослал урядника к отряду, а сам остался оборонять проход. Вскоре подтянулась вся партия. Караульные были без лошадей – это означало, что лагерь совсем близко. Таубе знаками приказал спешиться и идти дальше уже пешком.
Внезапно из тумана показались две бородатые фигуры. Смена часовых! Медлить было нельзя, и сохранить тишину уже стало невозможно. Лыков двумя выстрелами свалил абреков, и бегом бросился вперёд.
Котловина открылась ему быстро. Огромная, чуть не с версту в диаметре, она была залита рваным редким туманом, позволявшим видеть стоявший посредине холм. Действительно, будто шляпа с загнутыми вверх полями и высокой тульей! Опоясывавшее холм открытое пространство служило, видимо, элементом обороны лагеря. Когда казаки побежали вперёд, с холма по ним открыл огонь одиночный стрелок. Пятьдесят саженей неприкрытой местности дорого дались атакующим: один терец был убит и двое ранены. В конце концов Лыков догадался встать на одно колено и застрелил абрека. Когда отряд ворвался на холм, кроме единственного трупа, там не обнаружилось ни души.
– Да где же они все? – выдохнул разгорячённый боем Ильин, обежав лагерь и не найдя, с кем биться.
– Поджидают нас возле аула Цабадагара, – ответил Таубе и выразительно поглядел на Даур-Гирея.
– Да, – сказал Лыков, осторожно опуская раненого в плечо Зеленова на землю. – Если бы они были здесь в полном составе – всех бы нас положили. Идеальная позиция!
Действительно, осмотр укрепления показал его высокую инженерную подготовку. Вершина холма была срезана и выровнена. Образовалось круглое плато диаметром в сто саженей. На этом пространстве были поставлены четыре каменных горских дома, провиантский склад, большая утеплённая конюшня с каминами внутри, а также рубленная русская изба с отдельно стоящей баней. В самом центре возвышалась мечеть; подле неё в каменный жёлоб бил прямо из-под земли родник с чистейшей водой. Лагерь был окружён по периметру каменной стеной с бойницами; в стене имелся единственный проход.
– Все условия для упорной обороны, – констатировал Таубе, завершив осмотр укрепления. – И, кстати, открылась тайна, как абреки жили на таком холоде.
Действительно, во дворах строений лежали груды каменного угля. Видимо, разбойники обнаружили в окрестностях волшебной горы пласт, и тем разрешили проблему с топливом.
Отряд собрался внутри укрепления. Подполковник пересчитал наличных людей. Из дюжины казаков, выступивших из Темир-Хан-Шуры, осталось только семь. Причём, двое из них были ранены. С урядником, Лыковым и офицерами набиралось двенадцать ружей. Таубе устроил военный совет, в котором, впервые на равных, принял участие Недайборщ.
Барон заявил:
– К вечеру, не дождавшись нас возле Цабадагары, противники возвратятся. У нас есть пять часов, или даже меньше. Какие имеются предложения?
– Надо устроить засаду на тропе между перевалом и караульным постом, – предложил Ильин. – Рассыплемся цепью вдоль тропы за камнями. Когда голова колонны дойдёт до завала, открываем огонь. С двадцати саженей мы уничтожим всех первым же залпом.
Предложение было столь очевидно разумным, что Таубе тут же утвердил его, закончив на этом совет. Оставшееся до засады время каждый занимался своим делом. Лошади и ослы отряда были помещены в лагерь. Их накормили трофейным фуражом из склада, и напоили водой из родника. К завалу был выставлен часовой. Опытный в военных делах Лыков достал из вьюков батальонный хирургический набор и принялся перевязывать раненых. Таубе, Даур-Гирей и Ильин разбирали обширный архив, обнаруженный в русской избе. Видимо, тут проживал сам Лемтюжников. Переписка велась на арабском и турецком языках. Офицеры быстро просматривали бумаги и укладывали их в суконный чемодан. Барон больше наблюдал за подозреваемыми – не попытаются ли чего спрятать – нежели вникал в содержание бумаг.
