Георгий Метельский - Тайфун над пограничной заставой
— Панкратов... Нет, не уехал. Дежурит на кухне.
— Не возбраняется, — разрешила Мария Петровна.
Майор, наверно не без умысла, отстранил Степана от боевой операции, а оставил на заставе. Степан обиделся. Он считал в душе, что вся история с нарушителем, с возможной поимкой этого нарушителя началась благодаря ему, Степану, и что он имеет моральное право принять участие и в финише.
Это было действительно обидно — столько ждать настоящего дела, боевой, а не учебной тревоги, и остаться вместо повара на заставе. По малости прожитых на свете лет он еще не боялся риска, с которым связана каждая боевая операция на границе. Правда, сегодня опасность представлялась минимальной, слишком неравны были силы, к тому же пограничники знали то, чего не знал нарушитель. И все-таки, пытаясь перейти кордон, берут с собой не букет роз, а пистолет, может быть действительно бесшумный, как об этом не раз напоминал замполит в своих беседах.
И в то же время, оставшись на заставе, он мог увидеть Ингеборг, да что мог, он обязан был ее увидеть! Мысли его раздваивались: то он представлял в воображении машины, своих товарищей, которые, возможно, сейчас уже лежат, затаившись среди камней, то Ингеборг, которую час назад нес вот этими руками. Он с изумлением, даже почтительно посмотрел на свои руки, вспоминая в подробностях и переживая вновь и вновь, как он держал Ингеборг, стараясь не поскользнуться на покрытых слизью валунах.
Ингеборг была совсем рядом, в соседнем доме, и это заставляло Степана пребывать, когда он думал о ней, в каком-то непонятном, блаженном состоянии. На кухне стоял телефон, и Степан часто надоедал дежурному, справляясь, нет ли чего нового от ребят и не отпустил ли замполит норвежку.
...Степан не ожидал ее здесь. Когда она вошла вслед за женой майора, он ахнул от радости, которая тут же сменилась смущением: ему не хотелось, чтобы Ингеборг видела, как он чистит картошку и моет бак из-под кислых щей.
— А мы к тебе в гости, — сказала Мария Петровна, с опаской поглядывая — все ли чисто на кухне. — Примешь?
Лицо Степана расплылось в улыбке.
— С удовольствием, Мария Петровна. Как не принять!
— Вот гостью тебе привела...
— Вижу...
Он говорил с женой майора, а сам смотрел только на Ингеборг, и она тоже смотрела только на него, не опуская глаз и улыбаясь точно так же, как на берегу, смущенно и радостно.
— Я пришла принести тебе мое спасибо... нет, благодарность лучше говорить по-русски, — сказала она тихо.
— Это я тебя должен благодарить, Ингеборг. От всей заставы...
Она улыбнулась.
— Мое имя Виктория. Не Ингеборг... А твое?
— Мое — Степан... Мы тебя на заставе все звали Ингеборг.
Она стояла перед ним, тоненькая, в старомодном с чужого плеча халате, который был невероятно широк, просторен, и ей пришлось чуть не дважды завернуться в полы. Пояс почему-то отсутствовал и, когда Виктория в разговоре взмахивала руками, подкрепляя жестом не найденное русское слово, халат распахивался, и Степан снова видел ее стройную загорелую фигуру в набедренной повязке.
— Мы на минутку к тебе, — сказала Мария Петровна. — Домой собрались, обедать.
— А зачем домой? — удивился Степан. — У Меня тоже обед готов.
— А вкусный? — спросила Мария Петровна.
— Конечно! Борщ с мясом. Каша гречневая, с грибами между прочим. Компот...
— А я для гостьи куриный бульон сварила. Блины завела...
— Нет, нет! — Виктория даже замахала руками перед собой, чтобы подкрепить это свое «нет-нет!». — Лучше здесь, кухня! Можно? И Степан тоже рядом. Можно?
— В самом деле, давайте тут... — в его голосе было столько нежной просьбы, что Мария Петровна улыбнулась и сдалась.
— Будь по-вашему... Только ты позвони-ка сперва дежурному, может что слышно.
— Это я мигом, — обрадовался Степан. — Вы не беспокойтесь, Мария Петровна. Все будет хорошо.
Она тихонько вздохнула.
— Дай-то Бог!
Степан крутанул ручку аппарата.
— Ну как дела там? Ничего нового? Ясно. Мария Петровна интересуется. Если что, брякни на кухню... Обедом кормить буду... — он положил трубку. — Новостей пока нет...
Обед понравился. Тарелка с огненным борщом аппетитно дымилась, и Виктория, увидев кухонную деревянную ложку, затребовала именно ее, а потом смешно дула на эту ложку, прежде чем сделать глоток.
— Ой, как вкусно! — повторяла она каждый раз.
Она сидела наклонясь над тарелкой, и ей приходилось высоко поднимать глаза, когда она смотрела на радостно улыбающегося Степана.
Мария Петровна тоже хвалила повара, хотя и более сдержанно, особенно за кашу с грибами, которую майор не любил, а она любила, но не варила из-за мужа.
После обеда она сама помыла посуду, потом позвонила дежурному и, вздохнув, начала ходить по столовой взад-вперед, а Степан и Виктория все сидели, разговаривали и смотрели друг другу в глаза.
— Уж не влюбилась ли ты, моя милая, в нашего Степана? — спросила Мария Петровна и растерялась, услышав в ответ.
— Влюбилась... с первого глаза... нет, взгляда... Всегда забываю, как надо правильно.
Марию Петровну поразили не сами эти слова, которые также можно было принять за шутку, за шалость, а то, каким голосом их сказал Виктория.
— Вот тебе и на! — озадаченно подумала Мария Петровна и замолчала, поверив.
...Три часа подошли к концу, а на заставе все еще не знали, закончилась ли операция. Связи с секретом не было, она прекратилась в то время, когда наряд занял исходную позицию. Трижды за это время капитан самолично разыскивал по телефону Марию Петровну и справлялся, как себя чувствует фрекен Виктория.
К исходу четвертого часа его снова вызвала «Пантера» и полковник сообщил, что операция прошла успешно. Капитан хотел было получить указание, что делать с норвежкой, но на той стороне провода положили трубку, и он остался со своими мыслями, трудно переживая теперь уже очевидный факт, что оказался прав не он, а майор и даже какой-то там рядовой Панкратов, который не заканчивал ни академии, ни погранучилища даже, да к тому еще и служил на границе без году неделю.
Виктория сидела на квартире майора, и Степан упросил дежурного не звонить Марие Петровне, а помчался туда сам, чтобы первому сообщить новость.
— Можно?
По его восторженному виду Мария Петровна все поняла и без слов, и все же Степан выпалил, вытянувшись перед женщинами, как перед командиром.
— Операция прошла успешно! Только что позвонили...
Виктория бурно захлопала в ладоши, но вдруг подбежала к Степану и, не стесняясь майорши, обняла, прильнула к нему да так и замерла.
Мария Петровна посмотрела на обоих, показала головой и грустно вздохнула. «Что ж дальше будет с вами, бедные вы мои!»
В отрогах Гиндукуша
Вот уже две недели, как я жил на пограничной заставе на самом юге страны. Просыпаясь, я видел из окна сплошь покрытые красными тюльпанами сопки, а за ними голубоватые с белыми прожилками льда горы Гиндукуша. Это уже был Афганистан.
Пока солнце не начинало жечь и не поднималось слишком высоко, оно подсвечивало тюльпаны сбоку, и тогда и без того чистые краски их приобретали неправдоподобно яркий цвет. Казалось, что склоны холмов объяты холодным пожаром.
Возвращающиеся с нарядов пограничники приносили с собой по охапке цветов, и на заставе не осталось ни одного подоконника, на котором бы не стояли тюльпаны.
— Будьте осторожны, — предупредил меня капитан Иван Петрович Свиридов, — вместе с тюльпанами оживают змеи.
На заставу змеи пока не заползали, но капитан сказал, что все еще впереди и не было лета, чтобы кто-либо из пограничников разок-другой не обнаружил в казарме то гюрзу, то кобру.
Старшина Сидоренко, сочувственно улыбаясь, принес мне со склада сапоги и сказал, чтобы я их обязательно надел, если собираюсь идти в сопки.
— Гюрза, коли подскоче, выше колена може цапнуть, — заявил он со знанием дела.
Я натянул сапоги, взял в целях самозащиты саксауловую палку и вышел за ворота заставы. Палку я выбрал на дровяном складе. Она оказалась тяжелой и такой твердой, что, когда я попробовал чуть заострить конец, топор отскакивал от нее, как от камня.
На границу я приехал на все лето. Я занимался в университете и проходил свою первую производственную практику. Много лет назад наш профессор Олег Петрович Соколовский служил здесь на границе, а потом не раз бывал в экспедициях в этих краях. Он утверждал, что нет другого места на земле, где было бы такое удивительное сочетание пустынной и степной растительности, и добился, чтобы меня послали именно сюда.
