Ирина Глебова - Кровная добыча
– Да, – ответил он, не отводя от нее глаз и мечтая, чтобы она не отнимала руку. – Я прилетел на самолете, с летчиком Ермошиным.
– Правда! – Катя радостно захлопала в ладоши. – Сережа прилетел! Папа, мама, Сергей Ермошин прилетел на самолете! И Лодя Берестов с ним!
– Да, да, – тут же пришел в себя Всеволод. – Мне срочно нужен Викентий Павлович! Он дома?
Когда на быстрой пролетке Петрусенко с юным Берестовым подкатил к воротам ипподрома, туда как раз въезжала карета «Скорой помощи». Петрусенко и Ермошин радостно обнялись, но разговаривать времени не было. Все вместе проводили Николая Кожевникова в городскую больницу, где был оборудован и военный лазарет. Тот самый, кстати, где Николай залечивал раны в шестнадцатом году.
– А говорят, нельзя войти в одну и ту же реку, – пошутил Кожевников, когда его несли на носилках по больничному коридору. – Тут почти ничего не изменилось. Почти…
Через полчаса на машине приехал начальник штаба Юго-Западного фронта Александр Егоров, быстро прошел в отдельную палату, куда поместили Кожевникова. Их разговор явно был не для посторонних ушей, вот тогда Викентий Павлович и увез всех домой.
Викентий Павлович и Людмила Илларионовна уже знали, что Митя с Сашей, а с ними Елена возвращаются в Харьков – Всеволод успел рассказать. Их встреча в Новороссийске поразила Людмилу, но Петрусенко сказал философски:
– Судьба – это магнит, который притягивает к себе родственные души. – Засмеялся: – Как афоризм? Сам придумал!
Они сидели за столом в гостиной, ужинали, и Всеволод теперь подробно рассказывал, как Николай Кожевников узнал в Дмитрии своего харьковского друга, как Елена и он сам догадались, что Митя – из семьи Петрусенко, как появился Саша. Викентия Павловича особенно порадовало то, что Дмитрий сам вычислил Уржумова-Скулу.
– У него отменный разыскной талант! Я совсем недавно говорил об этом. Помнишь, Люся, – Артему. Мы еще поработаем с Митей, поработаем!
Саквояж Уржумова стоял здесь же, в комнате, на бюро. Викентий Павлович уже открыл его, сбив замки. И все увидели, что он набит ювелирными украшениями – в футлярах, мешочках и просто россыпью. Блеск золота и камней при электрическом свете поражал. Но Викентий Павлович сразу же увидел иное. Радостно вскрикнув, он достал из саквояжа маленькую икону в киоте, отделанном серебром и жемчугами, оглянулся на жену:
– Люся, посмотри! Это же миниатюрная копия «Богоматери Иерусалимской» Кирилла Уланова! Та, которую он сделал, когда уже стал монахом и принял имя Корнелий. Я ведь не ошибаюсь?
Людмила Илларионовна взяла в руки икону, вздохнула, прикрыв глаза:
– Да, Викеша, это она. Я хорошо помню, как Павел Иванович показывал ее нам в Настасьевке, говорил, что это – жемчужина его коллекции. Начало восемнадцатого века.
– А вот еще… Ребята! – теперь Викентий Павлович обращался ко всем. – Какая уникальная вещь: старообрядческая панагия-складень! Видите, деревянные створки не овальные, а четырехгранные, в них – меднолитые иконы. Это – святые Зосима и Савватий Соловецкие. Техника поморских старообрядцев, тоже восемнадцатый век. А вот восьмигранный меднолитой старообрядческий крест с цветными эмалями. А вот чудесная панагия в золотой оправе, с изображением Богоматери на агатовой камее. Знаете, Павел Иванович Христоненко подозревал, что это та самая панагия, которую священник не захотел отдать Дмитрию Самозванцу – очень ему хотелось в это верить. Да… Это реликвии из его коллекции. Какие вы молодцы, Сергей, Лодя! И, конечно же, Митя, Саша, Алена. Помещик Христоненко, собирая эти произведения древнерусского искусства, хотел сделать их всеобщим достоянием. Что ж, так теперь и будет. Я напишу Артему, то есть – Федору Андреевичу Сергееву, и лично передам все ему. Пусть решит, в каком музее эта ценность будет храниться.
Отделенные от ювелирных изделий, теперь эти древние вещи лежали на бюро. Ужин закончился. Людмила Илларионовна разливала чай, на столе по-явились мед и крендели.
– Помнишь, Сережа, – обратилась она к Ермошину, – как в Баден-Бадене, в «Целебных водах», мы сидели на веранде и господин фон Кассель рассказывал о жизни в Южной Африке, на берегах Оранжевой реки.
– Да, дорогой, – подхватил Викентий Павлович, – а теперь ты расскажи нам о своей жизни на тех же берегах.
– Готов! – Сергей со смехом поднял руки. – Вы знаете, что мы с Эльзой там уже почти пять лет. Эрих и Труди уехали туда еще в тринадцатом, сразу, как окончили учебу и поженились. А через два года и мы присоединились к ним.
Катя, сидевшая рядом с Всеволодом, тихонько поясняла ему, кто есть кто.
– Эльза – жена Сережи, он называет ее Лизой. Эрих – ее брат, а Труди – его жена. Разобрался? Я их всех хорошо помню, хотя мама и говорит: «Нет, ты не можешь помнить, тебе было только четыре года». А вот помню! Эрих и Труди тогда были еще совсем молодые, ей – шестнадцать, а ему – восемнадцать лет… Ну, это мне, конечно, уже мама говорила… Они любили друг друга, а потом поженились и уехали в Южную Африку. Труди, она ведь там родилась…
Ермошин рассказывал о городке Грааф-Лейке.
– Прекрасный городок, кусочек старой Европы среди африканских просторов! Представляете: мощеные улицы, белые особняки – в основном одноэтажные, но такие просторные и красивые. Деревья ровными рядами, клумбы, подстриженные цветущие кустарники. Поначалу мне все казалось ненастоящим, а теперь… Я полюбил и городок, и его жителей. Теперь это называется провинция Оранжевое Свободное государство, входит в Южно-Африканский Союз. Уже легко говорю на африкаанс…
– Это что, язык такой? – удивилась Катя.
– Да, Катюша, это местный язык. Ему уже лет двести, наверное.
– Он трудный?
– Нет, если знаешь немецкий, совсем не трудный. Потому вся наша семья им свободно владеет, и мои сыновья Ваня и Вася болтают, как на родном.
– А русский они знают? – спросил Викентий Павлович, прищурив глаз.
– Конечно! – Сергей, казалось, удивился. – Как иначе. Мы с Лизой дома говорим только по-русски.
Оказалось, что Ермошины купили дом в городе, живут там, а молодые Лютцы – Эрих и Труди – обзавелись фермой в долине Оранжевой реки.
– Это, в общем, недалеко, – объяснил Сергей. – Лиза часто с мальчиками гостит у них и малышки Николетты. Ребята разводят коней и коров, поголовье пока небольшое. Но у них есть мечта: открыть свой заповедник, пусть и маленький. Частный заповедник, в котором больных животных будут лечить, в котором нельзя будет охотиться. Сейчас знаете сколько охотников едет в Африку? Никогда раньше такого не было!
– А ты, Сережа, чем занимаешься?
– Я, Людмила Илларионовна, как всегда – летаю. При нашем городе у меня аэродром – уже три самолета. Обучил себе смену, двух молодых летчиков, и мы развозим почту по фермам и другим городкам, людей, грузы. Ну и время от времени летаю на соревнования. Вот как этот раз в Англию.
Взрослые заговорили о беженцах, о тифе, об эвакуации. Катя увела Всеволода в сторону, села рядом с ним на кушетку.
– Ты хочешь мне что-то сказать? Или мне кажется?
Он помолчал, пристально глядя на девочку, кивнул:
– Да… Как ты смогла меня сразу узнать? Ты же была совсем маленькой.
– Ты совсем как моя мама: «Тебе было пять лет, ты не могла помнить». А я помню! Ты подарил мне цветочки.
Всеволод улыбнулся:
– Мне тоже было только семь лет, я сам бы не додумался, потому что ехал прощаться с другом. А сестра сказала: «Там будет девочка, давай соберем ей букет». Вот и собрали. Но, честно говоря, я тебя и не запомнил. А ты… запомнила?
Катя состроила забавную гримасу, заговорила наивным детским голоском:
– Я была маленькая, глупая девочка и потому считала тебя очень красивым!
Всеволод смутился, его щеки залил густой румянец. Но он не отвел взгляда от развеселившейся девочки, спросил тихо:
– А сейчас?
– Сейчас я большая и умная! – торжественно провозгласила Катя. И добавила, тоже понизив голос: – Поэтому считаю тебя очень красивым. И храбрым! Ты спас раненого друга моих братьев, ты летел на самолете, ты привез украденные драгоценности! Я так и считаю, Лодя, – закончила уже совершенно серьезно, – ты красивый и смелый.
… Сергею постелили в комнате Мити, Всеволода уложили в спальне Саши. В доме наступила тишина, Викентий Павлович и Людмила остались в гостиной одни. Людмила села на кушетку, по давней привычке положив голову на плечо мужа и поджав ноги.
– Славный мальчик вырос князь Берестов, – сказал Викентий.
– Не такой уж и мальчик, – Людмила улыбнулась. – С Кати глаз не спускает.
– Разве?
– Не хитри, Викеша, ты тоже заметил.
– Верно, верно… А Катенька такая оживленная была, вроде бы и не смотрела на него, но так красноречиво. Это что, женское кокетство?
– Викеша, – Людмила отстранилась, заглянула ему в глаза. – Мы все время говорим не о том, о чем думаем! Когда Сергей и Лодя улетали из Новороссийска, они не знали, что сталось с Уржумовым? Что он предпримет? Чует мое сердце, он так ребят наших не оставит!
