Рафаэль Кардетти - Слезы Макиавелли
— Не очень-то учтиво так разговаривать с женщиной. Может, лучше нам все обсудить с глазу на глаз?
— Как пожелаешь, — ответил карлик, вынимая из-за пояса кинжал. — В конце концов, какая разница, кого я прикончу первым.
Тут на его лице появилась кровожадная ухмылка.
— Погоди-ка! Я тебя узнал: это ты мочился на меня тогда вечером. Давно пора за это ответить, мой мальчик.
Забыв на время о Боккадоро, он бросился на юношу. Вынужденный отступить под градом ударов, Веттори осознал, какая опасность ему угрожает, если он не сумеет отбить этот яростный натиск. Еще два шага, и он будет прижат к стене часовни. Он воспользовался неудачным выпадом противника, чтобы вырваться, и в свою очередь бросился на него, целясь прямо в лоб.
В тот миг, когда клинок должен был его поразить, карлик сделал шаг в сторону. Увлеченный своим броском, Веттори проскочил мимо, открыв бок, и кинжал карлика вонзился ему в нижнюю часть живота.
Пораженный быстротой, с которой был нанесен удар, юноша вскрикнул от боли и рухнул. Широкое красное пятно расплылось по его рубашке. Ценой невероятных усилий ему удалось подняться. Он попытался встать в боевую позицию, но был вынужден опереться на шпагу, чтобы не упасть снова.
Убийца медленно приближался к юноше, готовый его прикончить. Он провел кончиком пальца по лезвию кинжала и со злорадством посмотрел на свою жертву.
— Нечего было лезть не в свое дело. Я еще ни разу не проигрывал дуэли.
— Все когда-то бывает в первый раз, — возразил, скривившись, Веттори. — Подходи и узнаешь!
— Как же ты намерен защищаться? Забросаешь меня проклятьями?
Продолжая смеяться, карлик приготовился нанести удар, но его победная улыбка внезапно превратилась в гримасу изумления. Он выронил кинжал, и тот с глухим стуком упал на землю. Из угла его рта вытекла капля крови, затем тонкая струйка побежала по подбородку.
Еще какое-то мгновение он пытался понять, почему тело его не слушается. Он ничего не чувствовал, но все силы покинули его.
Невероятная боль пронзила его под лопаткой, и он рухнул на колени к ногам Веттори. Солнце все сильнее слепило его, пока не превратилось в огненный шар.
Он понял, что умирает, и подумал о всех тех, кого убил сам. Испытали ли они такое же чувство глубокого покоя в свои последние мгновения? Не судьба ему провести остаток своих дней в монастыре за выпивкой, в окружении роскошных женщин, как он надеялся.
В глубине души он ощущал облегчение. Такой конец был не для него.
Боккадоро наклонилась над трупом, взялась за рукоять ножа и резко выдернула его из раны. Затем она бросилась к Веттори и помогла ему лечь на землю.
— Как ты себя чувствуешь?
— Не очень хорошо.
— Дай я посмотрю.
Она осторожно приподняла подол его рубашки.
— Это серьезно?
— Нет, не очень. Лезвие скользнуло по поверхности и вырвало у тебя кусочек жира. Отделаешься боевым шрамом.
— Ты хочешь скрыть от меня, что я умру?
— Да нет же, дурачок! — смеясь, возразила девушка. — Будь это так, я бы сейчас рыдала.
Веттори, казалось, ожил:
— Значит, я тебе небезразличен?
— Сам догадайся… — сказала она, наклоняясь к нему.
— Вот те на, не может быть! Скажите мне, что я сплю!
Гвиччардини не мог прийти в себя: Боккадоро целовала его лучшего друга!
— Никколо, у меня кошмар?
— Боюсь, что нет. Тебе остается лишь прикончить их обоих…
— Желания у меня хоть отбавляй! И как только Господь попускает такое!
Широко улыбаясь, Марко похлопал его по спине:
— Придет и твоя очередь, Чиччо. Франческо, она тебя еще не задушила?
Немного смущенный, Веттори высвободился из объятий Боккадоро. Он задрал рубашку, гордо демонстрируя всем свою рану.
— Я больше страдаю от этого! Гвиччардини подошел и стал разглядывать рану с лукавым видом.
— Ты ведь не станешь требовать, чтобы мы рыдали из-за такой царапины! Заметь, придись удар чуть левее, и ты бы лишился мужского достоинства! Ты еще счастливо отделался!
Боккадоро бросилась обнимать Аннализу, а затем указала на старуху:
— А это кто?
— Ключ к разгадке тайны. Мы тебе расскажем по дороге.
— Кстати, — заметил Гвиччардини, — не пора ли нам в обратный путь?
— Ты прав, — согласился Макиавелли. — Франческо, ты можешь ехать с нами?
Стиснув зубы, Веттори покачал головой:
— Я буду вас задерживать. Вы с Чиччо езжайте вперед. А я вернусь с девушками и монашкой.
— Так будет лучше, Никколо, — подтвердила Аннализа. — Дядя подождет меня еще немного!
Макиавелли потупил взор. Он так и не набрался решимости сообщить подруге печальную новость. И теперь он не отважился лишить ее последних часов беззаботной жизни.
— Решено. У нас теперь есть свидетель, который снимет обвинения с Савонаролы. Осталось только загнать в ловушку этого монаха. Когда вы вернетесь, все будет уже кончено. Чиччо, ты уверен, что хочешь ехать со мной?
— Что за вопрос? Уж не думаешь ли ты, что я дам тебе повеселиться одному?
18
Вынесенный глубокой ночью приговор был окончательным. По завершении процесса, длившегося всего три часа, трибунал под председательством кардинала Сен-Мало признал Савонаролу виновным в убийствах и приговорил к сожжению заживо на площади Синьории перед зданием Палаццо Коммунале. Как всегда в таких случаях, приговор приводился в исполнение в течение дня.
Зная, что он приговорен заранее, доминиканец даже не пытался защищаться. Один только Содерини выразил протест против предвзятости такого судебного решения, вынесенного священнослужителями, находящимися на службе у папы и короля Франции.
Кардинал Сен-Мало дождался, пока гонфалоньер закончит свою речь, и затем приподнял свое грузное тело, облаченное в пурпурные одежды.
— Как князь Церкви, я должен защитить честь данного трибунала, который вы, кажется, презираете, Эччеленца. Я выступаю как представитель короля Франции, но также и от имени Его Преосвященства папы, самым верным поверенным которого я являюсь. Савонарола — монах, и судить его за его преступления могут только служители Церкви.
Было видно, какое удовольствие доставляет ему еле сдерживаемое бессилие гонфалоньера. Желая насладиться каждым мгновением своего торжества, он медленным шагом приблизился к креслу, в котором сидел Содерини.
— Не так давно в этом самом зале я советовал вам остерегаться. Колесо судьбы вращается быстро, Эччеленца, а здесь быстрее, чем где-либо еще. В этой плачевной истории замешан один из ваших главных советников. Вам остается только сложить с себя полномочия… или голову.
— Никогда я не позволю такому негодяю, как вы, указывать мне, что делать! Ступайте к черту!
Широкая улыбка прелата ясно показывала, насколько он уверен в победе.
— Нет, Эччеленца… Из нас двоих вы ближе подошли к вратам ада. После этого проклятого монаха, разумеется!
Словно готовую выстрелить аркебузу, он направил на противника свой толстый палец:
— У меня долгая память, вы же знаете. И признаюсь, прощение — чувство, совершенно чуждое моей натуре. Вы падете, Содерини, а я уж постараюсь, чтобы ваше падение было весьма болезненным!
Прежде чем Содерини смог его удержать, Малатеста вскочил со своего места. Кардинал отпрянул, но наемник только плюнул под ноги толстого прелата.
— По крайней мере, сойдемся на том, Ваше Преосвященство, что те, кто падет, уже не поднимутся. Помните об этом!
Собор Санта-Мария дель Фьоре гудел от голосов верующих, которые надрывались, вероятно, для того, чтобы Господь им простил, что они приговорили к костру одного из Его праведников.
Сидя на скамье, Макиавелли разглядывал маленькое «Распятие» Донателло, украшавшее кафедру, с которой Савонарола произносил свои проповеди. Убийцы назначили ему встречу в самом логове поверженного монаха. Символ был ясен: место его триумфа должно стать местом его поражения.
Христос, словно живой, взирал на пустующую отныне кафедру. Надежда на то, что доминиканец сможет снова взывать к своей пастве с высоты этой трибуны, была ничтожной, но Макиавелли твердо решил ее не упускать.
В его мозгу все еще звучали слова Корбинелли:
— Это наша последняя возможность спасти Савонаролу, Никколо. Кем бы ни был тот, кто скрывается под личиной монаха, нам он нужен живым. Ты хорошо меня понял?
Макиавелли утвердительно кивнул, а врач продолжал:
— Я спрячусь здесь, в исповедальне. Как только этот ублюдок появится, я его схвачу.
— Но почему не окружить церковь людьми Малатесты?
— Он тут же это поймет. Если мы хотим захватить его врасплох, надо действовать как можно более скрытно. Не беспокойся, у меня к нему слишком большой счет, чтобы дать ему ускользнуть!
Даже не видя Корбинелли, Макиавелли ощущал его присутствие в нескольких шагах от себя. Он физически чувствовал исходящую от него ненависть.
