Джулио Леони - Закон тени
— Какой Академии?.. — удивился Пико.
В Италии существовало много разных групп, которые называли себя именем античной школы Платона. Самой известной из них руководил во Флоренции Марсилио Фичино. Но он не помнил, чтобы какая-либо из них занималась архитектурой.
— Академия Леона Альберти называлась именем его учителя Витрувия, одного из величайших римских архитекторов.
— И кто в ней состоял? Тоже архитекторы?
— Витрувианская академия была не просто цехом архитекторов. Она объединяла художников и мыслителей, всех, кто занимался изучением пропорций прекрасного. В ней состояли знаменитые медики и астрономы, а в особенности писатели и любители старины, антиквары. Но костяк Академии составляли те, кто занимался строительными искусствами, начиная с архитекторов и кончая самыми скромными каменотесами. Альберти со всеми беседовал, оценивая преданность каждого ремеслу, а потом самых верных отбирал для своего проекта. Мне об этом рассказывал отец, который был его другом и работал с ним.
— А что это был за проект?
— Альберти мечтал поднять античный Рим из развалин во всем его былом великолепии. Собрания Академии проходили здесь, — сказал Колонна, с горькой усмешкой обводя глазами своды потолка. — Мой дед тоже увлекся этой идеей. Он предоставил для собраний свой дворец и, пока был жив, мужественно защищал Академию от подозрений и нападок.
— От подозрений в чем?
— В том, что Академия пригрела язычников и каббалистов, что под прикрытием любви к античности там возрождались древние культы и даже заключались сделки с демонами. Альберти тоже не избежал сплетен — скорее всего, из-за своего интереса к развалинам храма Фортуны в Палестрине. Он часто приезжал туда, долгие часы проводил на руинах, снимал размеры обломков, делал зарисовки, а потом все это обрабатывал по ночам.
— Храм Фортуны… Место, где возможно было общаться с царством мертвых. Получается, что Леон Баттиста верил в такую возможность? — спросил Пико, с волнением переводя разговор на ту тему, которая целиком его захватила.
Франческо с сомнением пожал плечами.
— Я мало об этом знаю: отец избегал говорить о таких вещах. Во всяком случае, чем бы ни занималась Витрувианская академия, она прекратила свое существование со смертью кардинала Просперо. После этого Леон Баттиста только однажды приходил к моему отцу. А потом я узнал, что он умер.
— А его имущество? Документы? Какова их судьба?
— Не знаю. Но здесь, в башне, есть кое-что из его наследия. Хотите взглянуть? — В глазах Колонна блеснул хитрый огонек. — Пойдемте.
Они поднялись на верхний этаж, в абсолютно пустую комнату. По каменным стенам были развешены яркие холсты и большие листы бумаги, соединенные друг с другом, чтобы вместить крупные рисунки.
Пико подошел к гравюре, висевшей между двух выгоревших пыльных гобеленов с батальными сценами.
— Вам нравится, Пико? Это жалкие останки былого величия нашего дома. Мои предки привезли гобелены из Фландрии, их выткали лучшие мастера. Теперь в Италии много говорят о вашем Медичи. А семья Колонна веками представляла собой бастион величия Рима. Может быть, наша беда в том, что мы вовремя не постигли искусства торговли. — Он склонил голову, потом гордо ее поднял. — В конце концов, доблесть Вечного города всегда определялась лезвием меча, а не чашами торговых весов. Мы скотоводы и крестьяне, почва Палатина взрыхлена плугом землепашца. Земля у нас в крови, а монет земля не родит.
Пико рассеянно слушал меланхолические пассажи собеседника и разглядывал гравюру. Это была карта с улицами и зданиями, изображенными в очень необычном ракурсе. Художник словно смотрел на них сверху, в перспективе, недоступной для человека. Франческо Колонна подошел и тоже взглянул на гравюру.
— Нравится?
— Карта огромного комплекса зданий… и начертана с необыкновенным мастерством. Интересно, как это удалось художнику?
— Это рука Леона Альберти, реконструкция древних форумов, той части, что построил император Траян. Вид с верхней точки колонны Траяна.
Пико охватила дрожь волнения: перед ним висела работа великого мастера.
— Это он нарисовал? А кто резал клише?
— Один из его сотрудников, который сделал множество гравюр с рисунков Леона Баттисты. Некто Фульдженте. Видите?
Франческо указал на карте место, окруженное портиком.
— Здесь стоит огромная колонна, ее видно из окон. От нее и произошла наша фамилия. Все земли, дома и крепости до самого Квиринала когда-то принадлежали нам.
— Ага, это колонна… Значит, мы находимся приблизительно здесь, — заметил Пико, посмотрев на карту. — Точно там, где мы стоим, когда-то был огромный храм.
— Да, башню построили на развалинах храма Траяна, в восточной оконечности форума, носившего его имя. Иногда я спрашиваю себя, не витает ли призрак императора в этих местах и не хранит ли мою семью, которая своим именем воздает ему почести. Знаете, говорят, что он будет единственным воскресшим язычником, и возможность воскреснуть он заработал на Небесах исключительно своей справедливостью. А вы в это верите? — спросил Колонна, неожиданно вспыхнув. — Верите в возможность воскресения мертвых?
Пико помедлил, глядя ему прямо в глаза.
— Кто эта женщина?
— Какая? Вы о ком?
Юноша подошел к нему вплотную.
— На празднике у Риарио она исполняла роль Эвридики. Та, с которой вы говорили во время танца, а теперь не желаете признавать, что с ней знакомы.
— Я? Знаком с танцовщицей?..
Франческо Колонна застыл в нерешительности.
— Ладно, я солгал, — заявил он смущенно. — Я был не в себе. Конечно, такая красота смутит кого угодно. Даже под маской ее не спрячешь. А зачем вам о ней знать?
— Что же она вам такое сказала, что вас так потрясло?
— Она назвала меня по имени, так, словно была со мной знакома, — отозвался Колонна, и в голосе все еще звучало изумление. — А потом прошептала слова, которых я не понял, сказала, что вскоре отец и дочь воссоединятся.
— Она так сказала? — наступал на него Пико. — И больше ничего?
— Только это. А вы ее когда-нибудь видели? — спросил Колонна нарочито безразличным тоном, и у Пико не осталось сомнений в том, что Франческо питал к незнакомке гораздо больший интерес, чем хотел показать.
— Да, я встретил ее на дороге, — ответил он, опустив реальные обстоятельства встречи, — и шел за ней, пока она не исчезла, как мираж. И я тоже видел нечто такое, что не поддается объяснению.
И он коротко рассказал о странном обряде, свидетелем которого оказался в пустынном уголке Рима. Франческо Колонна внимательно слушал описание его передвижений и, видимо, пытался в уме сложить карту тех мест.
Услышав об огромной мраморной ступне в углу маленькой площади, он вздрогнул:
— Дом Стефано…
— Стефано?
Колонна снова уставил глаза в гравюру и спросил, не поворачиваясь:
— Что вам известно о нашем великом земляке Стефано Поркари?[60]
Пико удивленно поднял голову. Сначала это имя не вызвало у него никаких ассоциаций, но потом включилась его феноменальная память, и перед глазами возникла яркая картина. Площадь перед замком Мирандола, гвардейцы упражняются во владении оружием под присмотром старого инструктора.
Один из солдат выделялся статью и силой. В перерыве тренер подошел к нему и внимательно оглядел.
— Ты римлянин? — раздался в ушах Пико его голос. — Сколько тебе лет?
Услышав ответ, старик подумал и сказал:
— Ты родился как раз в тот год, когда Стефано Поркари плясал с демонами на зубцах замковой стены. Если в тебя вошла хоть одна искра из того шлейфа, что летел по ветру, военное ремесло принесет тебе славу.
Джованни тогда бросился всех расспрашивать. При имени Поркари кто-то начал говорить о мятежнике, но ничего конкретного не сказал. А старый наставник после того эпизода отказывался возвращаться к этой теме. Потом Пико услышал это имя в Болонье, когда Папа Сикст наложил на город запрет за неподчинение своей воле.
— Эх, если бы Стефано Поркари тогда все удалось! — кричали на улицах.
А теперь — снова имя Стефано Поркари.
— Кое-что известно, — ответил он на вопрос Колонны. — Злоумышленник из племени Катилины. Затеял мятеж против власти Папы, кажется, во времена Николая Пятого.
Франческо покачал головой.
— Злоумышленник? Может, кому-то это определение и подходит. Например, Кола ди Риенцо, плебею, опьяненному собственной простотой. Или этому вашему монаху Савонароле, который воспламеняет амвоны во Флоренции, суля всем то ад, то рай. Но только не великому Стефано, в чьих венах течет кровь Порция Катона! — Голос его прервался. — Его историю рассказал мне мой дед Просперо. Он посадил меня на колени и велел вслушаться в порывы ветра, который приносил голоса наших героев. «Ты слышишь? Голоса Муция Сцеволы, Цинцинната, Фабия Максима? А Стефано Поркари слышишь?» И рассказывал мне, как с самых юных лет в Поркари кипела любовь к Риму, как он постепенно открывал для себя его былое величие, как папская тирания унижала и лишала свободы наш народ.
