Хроники преисподней - АНОНИМYС
– Именно, – кивнул Дерябкин. – Интуристы эти слетаются сюда тысячами, как мухи, я извиняюсь, на варенье. Винить их, конечно, нечего, многие хотят посмотреть, как замечательно живется людям в первой в мире стране социализма. Но, с другой стороны, есть и отрицательные моменты – особенно для нас, контрразведчиков.
Он помолчал несколько секунд, как бы давая лейтенанту время осознать всю тяжесть отрицательных моментов, потом продолжил.
– Алсуфьев этот, как мы предполагаем, член НТС. Знаешь, что такое НТС?
Воронцов знал. НТС, он же Народно-трудовой союз – подрывная белогвардейская контора, созданная для борьбы с коммунизмом и организации на территории СССР подпольных сообществ. При Гитлере поддерживала фашизм, сейчас кушает с руки ЦРУ. Так, во всяком случае, объясняли лейтенанту старшие товарищи.
– Есть нюансы, но в общем и целом верно, – кивнул полковник. – Сам понимаешь, если такая фирма шлет к нам своего эмиссара, то не за тем, чтобы он тут за доллары наших девушек танцевал и пил лучшее в мире советское шампанское. Наверняка есть у него конкретная и очень нехорошая задача.
– Терроризм? – осмелев, спросил старший лейтенант.
– Может, и так. А, может, и выше бери – организация антисоветского подполья. Словом, вряд ли он нам в подарок тульские пряники везет. Так вот, наша с тобой задача – приглядеться к нему поближе и не дать сделать то, за чем он едет. А в идеале – просто взять его на месте преступления. Смекаешь?
– Смекаю, товарищ полковник. Я вот только одного не пойму – почему этим делом мы занимаемся? Если он как турист едет, у нас же на этот случай восьмой отдел есть.
Взгляд у полковника потемнел. Не важно, сказал Дерябкин, как он в СССР въезжает, важно, что он американский шпион. А агентами американской разведки занимается именно их отдел. Это во-вторых. А во-первых, достаточно того, что он, полковник велел. Если начальство скажет, старлей не то, что туриста – самого папу Римского возьмет в разработку. Это ясно?
Это было ясно, и инструктаж продолжился. Алсуфьев должен был приехать в Москву в составе небольшой группы из трех человек.
– Ты при них будешь гидом, – объяснял полковник. – Культурная программа и все такое прочее – товарищи из «Интуриста» тебя проинструктируют. Но твоя главная задача – ни на секунду не выпускать его из виду. Он, конечно, рано или поздно попытается от тебя оторваться, но тут его примут ребята из наружки, которые постоянно будут вас пасти. Не скрою, дело очень важное, так что в случае чего звони мне прямо сюда. Всё ясно?
Ясно было не всё. В частности, как лейтенант будет не выпускать объект из виду по вечерам и особенно – ночью? Оказалось, полковник все предусмотрел. По легенде он, Воронцов, родом из Воронежа, в Москве у него жилья нет. Поэтому на ночь его будут селить в номере рядом с объектом. Придется, конечно, быть настороже все время, но такая уж у них служба… Кроме того, приглядывать за иностранцем будут и коридорные в гостинице, это, как говорится, тоже входит в их обязанности. Случись чего, тут же донесут Воронцову.
И еще одну важную вещь сказал полковник. О содержании этого их разговора не должен знать никто. Ни его непосредственный начальник майор Фетисов, ни девушка Воронцова, ни сам господь Бог. Фетисову полковник просто скажет, что забирает лейтенанта в свое распоряжение, так что все дела, которые он вел до этого, откладываются на неопределенный срок. Что же касается девушки и Господа Бога, тут Воронцов должен утрясти все сам.
Получив такое напутствие, Воронцов белым лебедем вылетел из кабинета и, не мешкая, направился в «Интурист». Его встретил тамошний куратор капитан Терёхин, стройный шатен с изящными манерами. Несмотря на сравнительно ранний час, он уже был здорово нализавшись.
– Иностранцы, гады, прохода не дают: выпей да выпей с ними, – так объяснил он свое состояние Воронцову. – И что велишь делать в таких обстоятельствах? Правильный ответ: пить, как лошадь. Но не для удовольствия и торжества алкоголизма, а чтобы не уронить престиж нашей необъятной Родины. И тут тебе первый урок. Если хочешь быть хорошим гидом – люби отчизну превыше всего. Иностранцы будут тебе разные провокационные вопросы задавать, типа: а чего это у вас в провинции люди сидят, положивши зубы на полку? А ты им в ответ: это, дескать, пропаганда ЦРУ! На самом деле у нас урожаи кукурузы по сравнению с 1913 годом выросли в шесть с половиной раз. И все так, чего бы ни спросили. Почему у нас машины ломаются, а у Форда нет? А потому что по сравнению с 1913 годом выпуск автомобилей вырос в сто раз. Лучше всего, конечно, было бы с 1812 годом сравнивать, но, боюсь, иностранцы нашего юмора не поймут.
Воронцов нахмурился: чего-то товарищ капитан как-то двусмысленно изъясняется… Какая-то гнилая ирония в словах сквозит. Как будто он сам попал под влияние западной пропаганды.
– Ты, старлей, понять меня не в состоянии, – отвечал товарищ капитан, отводя в сторону свои дымчатые с поволокой глаза. – Ты – черная кость, контрразведчик, топтун. А я раньше в разведке работал, в Первом главном управлении. Во Франции жил, в Италии, всю Европу объехал. Ты знаешь, что такое Нотр-дам-де-Пари? И не узнаешь никогда, потому что будешь сидеть своей тощей задницей на том стуле, который тебе укажут. А о том, что существует большой мир, ты только по радио будешь слышать, да в журналах читать.
Такое обращение Воронцову совершенно не понравилось.
– И чего же вас из Первого управления поперли, товарищ капитан, – за избыток таланта, надо думать? – ядовито спросил он.
Конечно, такой тон в обращении со старшим по званию был ему совсем не по чину, но капитан был сам виноват – нельзя так себя вести, тем более, что Воронцов ему даже не подчиненный.
Капитан, однако, не рассердился, только посмотрел на него с печалью и сказал:
– Будешь смеяться – но да, именно поэтому. А вовсе не потому, что я алкоголик. Ты запомни, старлей: у нас умные и талантливые первыми страдают. Они первые в очереди в тюрьму и на плаху. Если есть у тебя хоть немного мозгов – прячь их. Во всяком случае, до тех пор, пока сам в большие начальники не выбьешься. Но и тогда особо не усердствуй, такое мое будет тебе напутствие. Ну, а теперь давай-ка займемся инструктажем…
Возвращаясь домой, он все вспоминал не инструкцию почему-то, а эти вот слова капитана Терехина про умных и талантливых. Ну, как же можно такое говорить, да еще младшему по званию? – мучился Воронцов. Ведь он теперь просто-таки обязан донести об этом разговоре. Потому что если не донесет он, Воронцов, то может донести сам капитан. Вот проспится, схватится за голову – и донесет. А может, он и вовсе не такой уж пьяный был. Может, это проверка была, или, попросту сказать, провокация. И что тогда делать – прямо сейчас бежать докладывать? А кому? Неужели самому полковнику Дерябкину? И что ему на это ответит товарищ полковник? Я, скажет, тебя затем на задание отправил, чтобы ты мне на собственных товарищей стучал? Здесь тебе, скажет, не бериевские времена. Ты, скажет, лучше делом займись, сукин ты сын…
Так, он, пожалуй, и поступит. Будет работать с объектом, а если вдруг его спросят, почему на товарища капитана не донес, скажет так: некогда было, занят был сверх всякой меры. Очень довольный своей ловкостью и изворотливостью, старший лейтенант поужинал, почитал газеты, после чего улегся в постель и быстро заснул.
Когда спустя два дня он снова явился в Интурист, его там встретил уже другой человек – низенький, лысый, мрачный.
– А где капитан Терехин? – спросил Воронцов, забыв старое правило – задавать начальству только те вопросы, которые имеют непосредственное отношение к делу. Потому что за лишние вопросы можно не только отповедь схлопотать, но и чего похуже. Например, выговор в личном деле.
Низенький, однако, бранить его не стал, только поморщился и отвечал, что капитана Терехина больше нет.
– Как – нет? – не понял лейтенант.
– Застрелился, – буркнул низенький.
– Как – застрелился? – Воронцов никак не мог прийти в себя, разговор этот казался ему какой-то небывальщиной.
– Из табельного пистолета, – вздохнув, отвечал новый куратор…
Глава четырнадцатая.
