Дмитрий Дивеевский - До второго потопа
30
«Булай и Спринтер»
– Ты знаешь, Данила, англичане попали со мной впросак – рассказывал Деркач, попивая светлое чешское пиво. Они встречались в Карловых Варах, в жаркий весенний день. Буйство красок и звонкие голоса птиц поднимали настроение.
– Когда я стал описывать свою работу в 90–91 годах в посольстве, то из моей писанины посыпались такие уничтожающие Горбачева факты, что даже они впали в недоумение – как их переврать? А мое дело сторона – я написал, а вы переделывайте. Поэтому работа у нас немного затормозилась.
– А что их так смутило?
– То, что посольство в полном составе не хотело голосовать за Горби. Помнишь, первое голосование – тогда все за Ельцина отдали голоса. Все уже поняли, что Миша подонок. Никакой поддержки советского народа ему на самом деле не было. А нужно, чтобы в книге стремление к горбачевскому обновлению охватило весь народ.
– Понятно. Что ж продолжай. Санкция на издание пасквиля о конце восьмидесятых от Центра получена. Теперь скажи, как живешь, что там с Софьей?
– Живу в Праге, снимаю квартирку. Зарабатываю скромно, но мне вместе с предательской пенсией хватает. Контакт со мной поддерживает в основном Даски. Он довольно деликатный человек, общаться с ним можно. С Софьей продолжаем создание «черных бригад» в русском интернете. Я их так называю. Она сейчас ко мне относится по – дружески, даже с симпатией. Кое-кого из других ее сотрудников я узнал, все работают на «Свободе». Вот где настоящий змеюшник! Общая постановка задач мне тоже ясна – подготовка в России «гражданского общества», которое сотрет с лица земли все русское. После этого возьмет власть и поставит в Москве американский флаг.
– Ну, ты преувеличиваешь.
– Ясное дело, преувеличиваю, но суть примерно такая: ампутировать из нашего национального сознания все, что делает нас самими собой. Настоящая лоботомия. К стати, с моими хохлами они делают тоже самое. Только там методика другая – общерусские корни они подменяют припадочным национализмом. А цель – то все та же. Создание клонов без прошлого.
– Ну, да. У них ведь теория имеется: чтобы прервать связь поколений нужно отобрать у молодежи память отцов. Тогда она превратится в рабочий материал для революций.
Теперь о твоей жизни. Ты говорил, что тебе подружку приставили.
– Я с ней для отвода глаз поиграл немного. В целом вполне симпатичная чешка, своему языку меня поучила. Могу теперь более-менее изъясняться. Но, понимаешь, чужое оно и есть чужое. Я как мог тактично дал ей понять, что не имею к ней интереса как мужчина. И она потихоньку прекратила встречи. Да, наверное, и СИС уже свою задачу с ее помощью решила. Нарисовала мой интимно-психологический портрет.
– Ты мне ее полные данные сообщи, глядишь, еще где-нибудь вынырнет. По семье скучаешь?
– Одно время мы с женой переписывались и перезванивались. Потом все это само собой прекратилось. Время – то много прошло. Она, поди, другого спутника себе нашла. А по дочери я сильно скучаю.
– Не мечтаешь с ней увидеться?
– Было бы здорово. Малышка уже взрослой стала, могла бы сама приехать. Да, видать, мое предательство ее останавливает. Предательство ведь никакие новые времена не оправдывают, Данила. Так что я пока не надеюсь. Вот, может быть, когда вину свою заглажу…
– Хорошо, я все понял.
– Насколько я понимаю, оперативное задание мне оформляется само собой?
– Конечно. Оно вытекает из ситуации. Максимально возможное – это получить полное описание планов англосаксов по созданию враждебной среды в нашей стране. Такие планы должны быть. Долгосрочные, многоходовые, с вариантами развития ситуации.
– Пока я до них никак не доберусь. Это «кащеево яйцо» лежит за семью печатями.
– Понятное дело. Но на то нас и учили в разведшколе, чтобы не только копать, но и из осколков собирать. Пока аккуратно получай сведения о тех структурах, которые трудятся в твоем окружении. Это тоже немало. Поступай на работу в «Свободу». Это же филиал того сундука, в котором лежит «кащеево яйцо».
– Как же они все мне противны, эти изолгавшиеся дятлы.
– Я тебя понимаю, но таблеток против рвоты у меня нет. Иди наниматься в этот нужник. Софья поможет.
– Тогда присваивай мне новое звание: агент-ассенизатор.
– Хорошо, выйду перед Центром с ходатайством присвоить тебе звание старшего агента-ассенизатора. Когда, примерно, испечется твой пасквиль?
– Понятия не имею. Как главные повара скажут, так и будет. Я для них только упаковка. Такая мерзость, быть в этом качестве.
– Это тебе за грехи.
– Знаю и молчу.
31
Адольф Гитлер
Адольф любил перед сном вспоминать свое детство. Ночные путешествия в прошлое превратилось в побеги, спасавшие его от невыносимых нервных нагрузок. Ложась в постель, Адольф пытался забыть все, что делал днем и заставлял себя прогрузиться в безоблачное время в городке Браунау-на Инне, на границе Австрии с Баварией, где когда-то родился и вырос. У него было благополучное детство. Отец служил таможенным офицером, и хотя не зарабатывал больших денег, был уважаемым человеком. Ади с удовольствием вспоминал чинную и спокойную атмосферу в их небогатом домике, где свято блюлись традиции предков и велись разговоры о моральных ценностях. Восьми лет от роду мальчика отдали в школу при бенидиктинском монастыре в близлежащем Лимбахе. Заложенный отцом религиозный дух не пропал даром. Адольф был счастлив принимать участие в религиозных службах и праздниках. Здесь он впервые узнал за собой тягу к публичности и всякое отсутствие страха перед выступлениями на публике.
Наверное, из него получился бы смиренный прихожанин, если бы не школа в Линце, где он получил среднее образование. Здесь преподавал доктор Леопольд Потш, известный в округе националист. Этот учитель был кумиром школьников. Он так красочно рассказывал легенды о нибелунгах и о Втором Рейхе, что дети сидели раскрыв рты. Адольф также попал под влияние Потша. Наслушавшись учителя, мальчик стал делить одноклассников на немцев и не немцев по расовому признаку. Постепенно в голове его образовалась смесь, в которой присутствовали романтические мифы о немецком народе, фантазии о жизни духов, и ненависть к евреям.
Адольфу нравилось рисовать, и все говорили, что из него получится художник. Поэтому после окончания школы он поехал в Вену изучать искусства. Но поступить в Академию Изящных искусств он не смог. Это было ударом, за которым последовал еще один удар. Ему пришло известие, что умерла мать, и он вернулся в Линц. Год спустя Адольф снова приехал в Вену и стал жить самостоятельно, не имея и гроша в кармане. Это было время испытаний. У него не было ни крыши над головой, ни денег на пропитание. В ту пору ему пришлось узнать вонь переполненных ночлежек, и вкус гороховой похлебки в бесплатных столовых для нищих. Он бродил по грязным улицам, кишащим иностранными иммигрантами, с ненавистью наблюдал за бытом шумливых еврейских кварталов, и пытался осмыслить цели своего появления на свет. Ему стукнуло всего лишь восемнадцать лет, а в душе уже зарождалась ненависть к этому миру. Этот мир казался ему падшим, недостойным дальнейшего существования. Адольф смотрел на империю Габсбургов с самых низов социального дна, и в нем загоралось желание изменить эту бесчеловечную и несправедливую жизнь.
В ту пору в Вене выходил желтый листок «Ostara» Ланца фон Либенсфельда. Именно из этой газетки, а не из Ницше или Чемберлена Адольф почерпнул первые уроки ненависти к другим народам. Это были уже не легенды о нибелунгах, а призывы к «чистоте немецкой нации». Адольф так проникся публикациями «Остары», что разыскал ее редакцию на окраине Вены в Родауне, и познакмился с редактором. Он рассказывал Либенсфельду о своей жизни в Вене, о своих чувствах к властям, к иностранцам, к евреям В ту пору его обнищание дошло до предела. Адольф грелся в теплицах и питался случайными подачками товарищей по несчастью. Приехав в редакцию «Остара» на трамвае, не имел денег на обратный путь, и Ланц дал ему грош на трамвайный билет. Устроившись в мужском общежитии на Бригиттенау, Гитлер собрал в общей сложности около 50 номеров «Остары». Он разделял с Ланцем его ненависть к другим народам. По его убеждению, мир состоял из света – голубоголазых ариев и тьмы – остальных неарийских демонов. Арийцы рассматривались обоими как источник и инструмент всякого блага, аристократизма и творческого действия, тогда как неарийцы неизменно связывались с порчей, разложением, и разрушительными стремлениями. Потом он пошел на Первую мировую войну и доказал, что в нем живут отвага и патриотизм. Он был хорошим солдатом и дослужился до ефрейтора. А когда после войны он решил шагнуть в политику, его мировоззрение уже оформилось. Он хотел бороться за расовое превосходство немцев.
Годы спустя оказалось, что план Ланца по обеспечению расового превосходства совпадает с планами строительства Третьего Рейха. Законы о запрещении межрасовых браков, уничтожении низших рас, и создании материнских домов СС в целях заботы о незамужних матерях, и размножении чистокровных германцев путем полигамии – все это взято из «Остары». Правда, Ланц мечтал о панарийском государстве, а Адольф презирал австрийскую династию. Ему были чужды эти бредни. Он нацист, а не оккультист и ариософ. Хотя эти популярные увлечения немцев хорошо послужили ему. Он умело их использовал для объединения нации вокруг своей личности. Немцы увидели, что его внутренний мир, его дух и воля полностью соответствуют тому, чего они хотят от нового вождя. Он увидел глубочайшие корни в сознании нации и вернул ее к этим корням. Немцы пошли за ним все как один.
