Николай Свечин - Московский апокалипсис
Вдруг из коридора послышался шорох, и кто-то взялся снаружи за дверную ручку. Пётр нырнул под письменный стол. Что за чертовщина? Камердинер уже вырвался из объятий восьмипудовой девушки? Слишком рано! Партизан затаил дыхание. Неизвестный подёргал дверь и убедился, что она заперта. Сейчас он уйдёт, и можно будет вернуться к Ольге. Неожиданно раздался лязгающий звук – в скважину вставили ключ. Человек хочет войти внутрь! В маленькой комнате не укрыться. Ахлестышев отложил пистолет и нащупал в сапоге нож – приём, подсмотренный им у Саши-батыря. Если напасть неожиданно, можно убить даже замечательного фехтовальщика, каким будто бы является Морис. При большом везении… Можно затем попытаться незаметно покинуть дом. Бросив на погибель всех, кто останется: Ольгу, Мортиру, Тюфякиных. Что же делать?
Однако неизвестный не стал заглядывать в кабинет – Пётр услышал его удаляющиеся шаги. Уф… Выждав ещё три минуты, он подкрался к двери и попытался выйти. Не тут-то было! Ключ, вставленный снаружи, не давал отпереть замок изнутри. Каторжник перепробовал всё: выталкивал преграду своим ключом, совал в скважину ножницы, щипцы для снятия нагара… Его усилия оказались бесполезными. Он был заперт в доме, набитом жандармами, и не мог выбраться самостоятельно.
Началось трудное ожидание. Ольга скоро заметит, что дело неладно, и попробует освободить жениха. Но насколько это возможно? Ещё полчаса, и Морис вернётся на свой пост. Тогда Пётр влип: граф вечером обнаружит его в собственном кабинете. Как же спастись?
Через долгие двадцать минут в коридоре послышались знакомые лёгкие шаги – так ходит княгиня Шехонская. Лязгнул выдёргиваемый из скважины ключ, и Ольга сказала с напускным раздражением:
– Гаврила, придурок! Это ты сунул его в дверь?
– Так что, ваше сиятельство, господин Морис приказал мне приглядывать за кабинетом. Пока он, значит, тово…
– Чего “тово”?
– Ну, тово… горничную вашу новую испытывает.
– Дурья башка! Зачем же ты ключ в скважине оставил? Дверь ведь была заперта?
– Заперта, ваше сиятельство, я проверял.
– Ну и хорошо. А если кто чужой пойдёт, увидит ключ в замке, да и в кабинет заберётся? Чья будет в том вина?
– Ой!
– Вот тебе и “ой”! На, возьми и больше так не делай. Верни господину Морису. Он тебе ключ вручил для проверки, а не чтобы бросать его, где попало!
– Так точно, ваше сиятельство Ольга Владимировна. Я уж понял… Обмишурился, значит, моя вина. Вы бы тово…
– Чего опять “тово”? Не рассказывать об этом Морису?
– Да. А то он меня тово… Сердиты очень: чуть что не так, сразу в рыло…
– Ладно. Иди, принеси мне с кухни морсу, а я здесь за тебя покараулю.
– Спасибо, ваше сиятельство! Я мигом – одна нога здесь, другая там!
Послышались удаляющиеся шаги, и Ахлестышев быстро выбрался из западни. Едва он успел укрыться в будуаре, как снаружи раздался голос Мориса…
Ещё целый час каторжник проторчал у Ольги, дожидаясь возможности покинуть дом. Он понимал, что спасся чудом. Из-за глупого рвения одного дурака едва не погибла целая куча народа. И дело было бы провалено. Убить мало этого Гаврилу! Наконец камердинера отвлекли и подготовили партизану безопасный отход. Ольга проверила и дала знак: можно уходить!
Благополучно выскользнув на улицу, Пётр отправился на Козье болото. От волнения он не очень смотрел по сторонам. Вдруг на углу Большого и Малого Козихинских переулков ему бросились в глаза кареты с зашторенными окнами, под охраной жандарма. Укрытие резидента неподалёку! Не сбавляя шага, партизан свернул в сады и подкрался поближе. Так и есть! Во дворе нужного дома виднелась высокая шапка второго жандарма. Похоже, Егор Ипполитович попался. Что же делать?
Вдруг из двери во двор вылетел, как пушечное ядро, крепкий мужик в азяме, сбил жандарма с ног и бросился в кусты. Он нёсся, не разбирая дороги, прямо на Ахлестышева. Пётр узнал мужика – это был Васька, один из охранников Фигнера. Значит, Александр Самойлович тоже схвачен! Но раздумывать было некогда – за беглецом устремилась погоня.
Москва отличается тем, что дома в ней ставятся необыкновенно просторно. Там, где в Париже приткнут друг к другу три здания, кое-как поместится затрапезное жилище московского обывателя. В нём, кроме самого дома, будут ещё баня, дровник, выгреб, летняя кухня, флигелёк, конюшня, беседка, курятник и сарай для выезда. Кое-где заведут ещё и прудик с карасями… Вокруг обязательно сад, густо поросший плодовыми деревьями. Страшный пожар истребил дома, сгорели и заборы между владениями. А вот сады уцелели. Большие и непроходимые, они сделались укрытием для москвичей. Люди проделали в дебрях запутанные тайные тропы и ходили по ним из Тишинки в Рогожу, почти не показываясь на улицах. В дни погромов пустыри и сады спасли множество народа. Мародёры боялись соваться в эти лабиринты: их резали там без пощады. В Первопрестольной даже появилась новая услуга: предприимчивые люди заучивали паутину тропинок и водили желающих через город за малую мзду.
На такой тропе как раз и стоял Ахлестышев. Подпустив мужика поближе, он высунулся из-за дерева и сказал:
– Васька, беги за мной!
Растерявшийся парень застыл на секунду, но тут сзади грохнул выстрел, и пуля прошла над его головой. Это сразу придало беглецу решительности. Уже не разбираясь, кто его зовёт, он кинулся следом за Ахлестышевым в кусты. Партизаны пролетели большой пустырь, шмыгнули в хитрый малозаметный проход, перебежали улицу и опять углубились в сады. И погоня их потеряла.
Через десять минут каторжник вместе с Васькой спустились в подвал на Бронных. Пётр плеснул водки в чайный стакан и протянул гостю.
– Выпей!
Тот махом опростал его, только зубы звякнули об стекло. Поставил посуду, потупился и выдавил:
– Грех-то какой…
– Рассказывай.
Егор Ипполитович сидел в горнице и сочинял очередную реляцию для ставки. Обладая хорошей памятью, он всегда составлял донесение сначала в уме. Когда приходил курьер, штабс-капитану оставалось лишь записать текст у него на глазах и сразу отправлять человека. Таким образом, при резиденте не оставалось ни черновиков, ни других компрометирующих его бумаг. Все письма от начальства он немедленно сжигал. Эти привычки позволяли штабс-капитану переходить из квартиры в квартиру налегке, без долгих сборов. Да и для агентов безопаснее, если их имена нигде не зафиксированы.
В заднюю дверь стукнули четыре раза, и в горницу вошёл один из фигнеровских телохранителей.
– От Александра Самойловича? – спросил, подымаясь, Ельчанинов. Но мужик поглядел как-то странно, стянул с головы шапку и сказал:
– Простите меня за-ради Бога, ваше благородие…
Удивиться Ельчанинов не успел: в комнату ворвались четыре жандарма. Дюжие ребята схватили офицера за руки и повалили на пол.
– Заходите, господин полковник! – крикнул в сени капрал.
Явился сияющий Полестель.
– Ну-ка, ну-ка, кто тут у нас? Ба! Знакомое лицо! Поручик Ельчанинов из Особенной канцелярии[64], если я не ошибаюсь? Или уже штабс-капитан? Вот встреча! А не вы ли тот офицер, что оставлен в городе для разведок? Мы давно вас разыскиваем.
Егор Ипполитович повернулся к Ваське и сказал в сердцах:
– Что же ты, иуда? Получил свои тридцать сребреников?
По лицу мужика прошла мучительная судорога.
– Не будьте к нему строги, – благодушно одёрнул штабс-капитана француз. – Ваш человек не хотел приводить нас сюда. Мы действительно предлагали ему деньги: целый мешок ассигнаций. Пусть фальшивых, но бедняга-то этого не знал! И он отказался. Тогда мы… как это у вас называется? Подали ему ума через задние ворота. Васька и здесь молчал! Россия же страна рабов, где всех постоянно секут, начиная с детства. И вы привыкаете к боли. Мы уж и не знали, что нам делать с этим упрямцем дальше. Но вспомнили, что он из Андроновки. Приехали туда, вывели его жену с дочкой и принялись вязать на воротах две петли. И сказали вашему герильясу, что его оставим жить, а их повесим. Сейчас же, на глазах, если он не выдаст офицера. Право не знаю, выполнил бы я свою угрозу, если бы этот смерд опять смолчал… Но, как видите, подействовало: мы здесь.
Ельчанинов опять повернулся к мужику.
– Извини, не знал. Конечно, я тебя прощаю.
Тот молча закусил губу. Полестель указал на него капралу и сказал по-французски:
– Вывести на двор и расстрелять.
В ту же секунду штабс-капитан крикнул Ваське “беги!”, а сам бросился на жандармов. Те не ждали нападения и растерялись. Началась свалка. Прибежал с топором голофтеевский кум и успел прикончить капрала прежде, чем его самого зарубили. В суматохе Васька убежал. Избитый и связанный, штабс-капитан сидел на полу. Полестель руководил обыском. С улицы вернулись запыхавшиеся жандармы и доложили, что беглеца поймать не удалось.
