Семь чудес - Стивен Сейлор
И тут консул залился слезами и заплакал, как женщина.
— Антипатр, это безумие! Отец покачал головой. — Ты не можешь изменить наши планы в последний момент. Ты не должен участвовать в собственных похоронах!
Придя в себя, консул Катул присоединился к своей свите на улице перед нашим домом, где начала собираться похоронная процессия. Я слышал, как музыканты разогреваются, наигрывая пронзительные ноты на своих дудках и стуча в бубны. Профессиональные плакальщицы развязывали глотки, издавая громкие улюлюкающие рыдания. Через мгновение придут носильщики, чтобы вынести носилки из нашего вестибюля на улицу, и процессия начнется.
Антипатр изучал свое отражение в полированном серебряном зеркале, поглаживая только что выбритый подбородок. Сколько я его знал, у него была длинная белая борода. Но перед отъездом из Рима он позволил Деймону подстричь ему бороду и побрить щеки. Это была не совсем маскировка, но он действительно выглядел совсем по-другому и значительно моложе.
План был таков: как только похоронная процессия исчезнет на улице, мы с Антипатром выскользнем через парадную дверь; не было лучшего времени, чтобы уйти незамеченным, поскольку любой, кто мог бы узнать Антипатра, должен был присутствовать на его похоронах. Мы прокрадывались через город к докам вдоль Тибра и садились на лодку, направлявшуюся вниз по реке в Остию. Такие лодки ходили днем и даже ночью, так что проблем с поиском не возникло.
Но теперь, в самый последний момент, когда мы уже должны были собираться в путь, Антипатр предложил изменить план. Да, мы с ним уедем в Остию, а потом в Эфес, но только после похорон. Он хотел увидеть кремацию и послушать речи, и он придумал, как это сделать.
— Когда придет архимим, Искатель, ты скажешь ему, что в конце концов не нуждаешься в его услугах, и отправишь его домой. И я займу его место!
Обязанностью архимима — обученного профессионала — было пройти перед носилками в посмертной маске покойного. Некоторые архимимы делали из себя настоящее искусство, копируя в точности походку и жесты покойника, разыгрывая немые импровизированные пародии, чтобы напомнить всем, кто знал покойного, о каком-то знакомом поведении.
— Но я нанял лучшего архимима в Риме, — пожаловался отец, — как и велено твоей волей. Он самый дорогой игрок во всей процессии.
— Ничего, — сказал Антипатр. — Кто лучше меня сыграет, чем я? Я уже подобающим образом одет; ты хотел, чтобы я сегодня была в черном, чтобы, если кто-нибудь увидит меня, я не выглядела неуместной. А молодой Гордиан все еще носит свою черную тогу. Он тоже сможет принять участие в похоронах. Антипатр поднял восковую маску, прикрепленную к шесту, и поднес ее к своему лицу.
— Безумие! — Мой отец снова заявил, но потом замолк, так как консул Катул, идущий со стороны вестибюля, внезапно присоединился к нам в саду.
— Искатель, пора начинать, — сказал Катул тоном человека, привыкшего брать на себя ответственность. — Носильщики прибыли — я взял на себя смелость проводить их в вестибюль. А вот и архимим! Он уставился на Антипатра. — Как ты вошел в дом, а я тебя не увидел?
Спрятав лицо за маской, Антипатр изящно пожал плечами и грациозно вытянул одну руку, делая росчерк пальцами.
Катул нахмурился. — Это совсем не Антипатр! Но маска очень похожа, так что, полагаю, он подойдет. Искатель, начнем?
Отец вздохнул и последовал за Катулом в вестибюль, где вокруг носилок собрались носильщики. Вместо посмертной маски на изуродованное лицо умершего положили ветку кипариса. Я вздрогнул, увидев архимима, рыжеволосого со слабой челюстью, стоявшего в дверном проеме; видимо, он только что приехал. Я потянул за тогу отца и указал. Он быстро двинулся, чтобы вытащить актера обратно на улицу. Катул никогда не знал о его присутствии.
Носильщики подняли гроб. Антипатр с поднятой маской шел впереди них, пока они несли тело через порог на улицу. При виде усопшего наемные провожающие разразились плачем.
Я посмотрел на улицу и был поражен размером толпы, собравшейся на похороны Антипатра. Думаю, мне не следовало удивляться; в конце концов, он был одним из самых известных поэтов в мире.
Музыканты начали жалобную панихиду. Процессия медленно продвигалась вверх по узким улочкам Эсквилинского холма, пока мы не прошли через ворота в городской стене и не прибыли в некрополь, город мертвых. Гроб поставили на кучу дров. Было произнесено множество речей, превозносящих достоинства покойного, в том числе памятная речь Катула. Стихи Антипатра читались очень долго. Потом, наконец, зажгли костер.
Останки обратились в пепел, а пепел собрали в урну. Урна была помещена в простую каменную гробницу, а на гробницу была помещена мраморная табличка с изображением петуха, сжимающего пальмовую ветвь и скипетр, с ненадежно уравновешенным на краю основания суставом.
На протяжении всего процесса, наблюдая за всеми и под наблюдением всех, архимим носил посмертную маску и демонстрировал сверхъестественную имитацию того, как Антипатр, как известно, ходил, стоял или наклонял голову именно так.
Как гласит старая этрусская поговорка, каждый мужчина приходит на свои собственные похороны, но Антипатр был первым человеком, которого я знал, который ушел со своих похорон.
* * *
— Вы слышали, как меня назвал Катул? — Величайшим поэтом своего поколения! — Антипатр усмехнулся. — Но он неверно процитировал мою эпитафию Гомеру. — Вестник героев, представитель богов, слава муз, — сказал он, но на самом деле я написал — свет муз. Тем не менее, было лестно слышать, что мои собственные скромные усилия сравниваются с усилиями Гомера…
— Я почти не слышал ни слова, — сказал мой отец. — Все это время я все время ждал, что кто-то поймет твой обман и разоблачит розыгрыш. Я был бы разорен. Меня бы больше не называли Искателем, а прозвали бы Мошенником!
— Но никто ничего не заподозрил. Все прошло блестяще! Хотя, должен сказать, немного нервирует смотреть на то, как тебя пожирает пламя, а потом как собирают пепел, и вместе с кучкй пыли и гравия, и высыпают в урну. Антипатр сделал большой глоток вина. Наступила ночь, и мы вернулись в дом на Эсквилин, чтобы разделить наспех собранный обед из того что оставалось в кладовой. В доме было немного еды; мой отец ожидал, что мы должны были уже
