Дочь палача и ведьмак - Пётч Оливер
Судя по всему, придется ему зажечь на Святой горе одной свечой больше.
* * *Спустя полчаса паломники из Шонгау под руководством брата Йоханнеса поднимались по узкой тропинке к монастырю.
Все они перепачкались, у кого-то была изорвана одежда, другие потирали ссадины и ушибы. Но в целом никто, похоже, не пострадал, даже лошадь бургомистрова нашлась. Старый Земер ехал теперь во главе колонны сразу за толстым монахом и старался придать себе важный вид, что не слишком-то и получалось в измятой шляпе и забрызганном грязью плаще. Дождь между тем перешел в непрерывную изморось, и буря сместилась на восток, в сторону Вюрмзее. Лишь изредка доносились издалека раскаты грома.
– Нам следует поблагодарить вас, брат, – торжественно произнес Карл Земер. – Если бы не вы, некоторые из нас уж точно заблудились бы в лесу.
– Совершенно идиотская затея – в такую грозу сворачивать с дороги и подниматься к монастырю по старой тропе, – проворчал брат Йоханнес и перекинул увесистый мешок с торчащими из него железными прутьями на другое плечо. – Вам повезло, что мне вздумалось поискать целебных трав, иначе волки и молнии от вас ничего не оставили бы.
– Сумерки сгущались, вот я и решил, что неплохо будет… э… срезать немного, – пробормотал бургомистр. – Признаю, я…
– Черт с ним, ладно.
Брат Йоханнес развернулся к паломникам и взглянул на большую белую свечу, которая до сих пор покоилась в жилистых руках плотника Бальтазара Гемерле.
– Чертовски тяжелая у вас свеча, – сказал он с одобрением. – Долго вы ее несете?
– Мы держим путь из Шонгау, – вмешался Симон.
Они с Магдаленой шли рядом с монахом. Сюртук молодого лекаря пропитался грязью, красные петушиные перья на новой шляпе переломались, и на кожаных ботинках из Аугсбурга, вероятно, придется менять подошву.
– Мы уже два дня в дороге, – продолжал он устало. – Еще вчера недалеко от Вессобрунна мы слышали, как выла стая волков, но нападать на нас они побоялись.
Брат Йоханнес пыхтел, взбираясь по крутому подъему через лес, и светильник в его руке покачивался из стороны в сторону, точно блуждающий огонек.
– Тогда вам крупно повезло, – проворчал монах. – Зверюги совсем обнаглели, в этих краях они уже двух детей и одну женщину разорвали. И потом, нам чертовы бродяги и бандиты покоя не дают. – Он быстро перекрестился. – Deus nos protegat! Господь да защитит нас в эти смутные времена.
Лес между тем расступился, и паломников уютным светом в окнах встретил Эрлинг, деревушка, расположенная на возвышении у самого подножия Святой горы. Симон с облегчением вздохнул и стиснул руку Магдалены: они невредимые добрались до цели – милость, доступная в это время далеко не каждому. Он очень надеялся, что у Петера и Пауля все было хорошо, хотя ввиду безграничной любви к ним бабушки с дедушкой сомнений у него на этот счет не возникало.
– Надеюсь, у вас уже есть место для ночлега, – проговорил брат Йоханнес. – Июньскими ночами тут довольно сыро, и в открытом поле спать вовсе не дело.
– Мы, советники, остановимся в постоялом дворе при монастыре, – сдержанно ответил бургомистр, кивнув на своего сына и Якоба Шреефогля. – Остальных, как было условлено, расселят по здешним подворьям. Все-таки поездка наша и общине пойдет на пользу, так ведь?
Брат Йоханнес тихо засмеялся; его и без того неприглядное лицо скривилось в гримасу. Симон снова обратил внимание на то, каким безобразным он был.
– Если вы про ремонт колокольни, то вынужден разочаровать вас, – ответил монах. – Крестьянам до состояния монастыря дела никакого нет. Но настоятель пообещал хлеб и мясо каждому селянину, который приютит каменщика или плотника, готового помочь со строительством. Так что в убытке вы не останетесь.
Земер удовлетворенно кивнул и потрепал гриву своей лошади.
– Вот и слава богу! – воскликнул он. – Слово даю: если Господь ниспошлет нам хорошую погоду, то и церковь совсем скоро будет готова.
Действительно, до Праздника трех причастий, одного из крупнейших паломнических торжеств Баварии, оставалась еще целая неделя. Но настоятель Маурус Рамбек посредством посыльных просил паломников близлежащих деревень приехать к Святой горе как можно раньше. Примерно месяц прошел с тех пор, как молния ударила в колокольню монастыря, отчего выгорела вся крыша и обрушилась бо́льшая часть южного нефа. И чтобы праздник прошел как полагается, требовалась помощь множества сильных рук. Настоятель пообещал ремесленникам отпущение грехов на год и хорошее вознаграждение, поэтому множество голодных работяг из окрестных селений с большой охотой отозвались на просьбу. Из Шонгау, помимо прочих паломников, отправились также четверо каменщиков и один плотник, а в Вессобрунне к ним присоединились еще два лепщика.
– Меня самого привели сюда, эмм… неотложные дела, – пояснил Карл Земер. – Но я уверен, эти благочестивые люди… – Он окинул взором толпу перепачканных горожан, затянувших как раз старый церковный хорал. – Уверен, они с удовольствием помогут вам в строительных работах.
В некоторых домах Эрлинга начали распахиваться окна и двери; селяне с недоверием взирали на группу паломников, залаяли несколько собак. Слишком много бед и несчастий причинили им чужаки за последние десятилетия, чтобы встречать теперь приезжих с распростертыми объятиями. Но за этих назойливых гостей жителей, по крайней мере, щедро вознаградят.
– А что это за свет там, наверху? – неожиданно спросила Магдалена и показала на монастырь, что темной громадиной возвышался над деревней.
– Свет? – растерянно переспросил брат Йоханнес.
– Свет на колокольне. Вы же сами говорили, что башня полностью сгорела и разрушилась. И все равно на самом верху ее горит свет.
Симон тоже взглянул на монастырь. Над церковным нефом, там, где молния ударила в колокольню, и в самом деле горел крошечный огонек, похожий скорее на слабый отблеск. Но не успел лекарь присмотреться, как свет неожиданно погас.
Йоханнес прикрыл глаза ладонью и поморгал.
– Я ничего не вижу, – ответил он наконец. – Быть может, зарница. Наверху, во всяком случае, никого нет, ночью это слишком опасно. Башню хоть и восстановили по большей части, но верхняя площадка и лестница все еще в ужасном состоянии. – Он пожал плечами. – К тому же что там делать кому бы то ни было в такое время? Видом любоваться?
Монах засмеялся, но Симону показалось, что смех его звучал искусственно. Глаза у него сверкнули, и он поспешно отвернулся к другим паломникам.
– Предлагаю вот что: эту ночь вы все вместе проведете в большом сарае у трактирщика Гронера, а завтра мы расселим вас по домам и подворьям. А теперь позвольте раскланяться. – Брат Йоханнес устало потер глаза. – Очень надеюсь, что юный мой подручный приготовил мне любимого карпа с жерухой.[3] Спасение заблудившихся паломников пробуждает зверский аппетит.
В сопровождении трех советников монах побрел к монастырю, и в скором времени мужчины скрылись в темноте.
– Что теперь? – спросил Симон через некоторое время и вопросительно взглянул на Магдалену.
Остальные шонгауцы между тем направились с молитвами и песнопениями к недавно отстроенному сараю возле трактира.
Магдалена снова устремила взор к темной колокольне, после чего провела ладонью по лицу, словно пыталась разогнать дурное наваждение.
– А что еще? Пойдем туда, где нам и место. – Женщина угрюмо зашагала впереди Симона к самой окраине, где у опушки одиноко примостился низкий домик с дырявой крышей, поросшей мхом и плющом. От хлипкой телеги, стоявшей перед дверью, шел запах разложения. – Мы в отличие от других знаем тут кое-кого.
– Вот только кого, – пробормотал Симон. – Паршивого живодера и дальнего родственника твоего отца. Ну да, чудная ночка…
Он задержал дыхание и последовал за Магдаленой; она решительно постучала в дверь к живодеру Эрлинга. Лекарь в очередной раз возблагодарил Бога за то, что они оставили детей у дедушки в Шонгау.
