Тайна центрального района - Валерий Георгиевич Шарапов
Вот и сегодня вечером давали сразу два сеанса перченой комедии про любовь, рассказывавшей о беспорядочной интимной жизни французов. В кассы выстраивались худосочные ромео в малокопеечках[2], желающие прельстить условных джульетт в косынках, дождевиках и ботах на резине походом на дефицитное кино. Таились в потемках фабричные ребята и девчата, сконфуженные, старающиеся сохранять независимый, вызывающий вид. Попадались чистенькие старушенции, от которых несло нафталином, «Букетами императрицы»[3], а воротники на пальто в прошлой жизни были соболями. И не обходилось без бодрых пацанов-перекупов, предлагавших «лишние» билетики с огромной переплатой.
На фоне этой серо-буро-коричневой толпы, ожидающей вечернего сеанса, бросались в глаза роившиеся несознательные дети. К слову, вот еще один повод для недовольства, на недопустимость чего неоднократно указывал начальник райотделения капитан Сорокин: даже во время вечерних сеансов вокруг «Родины» шныряла куча ребятишек. Особенно маячило ярким пятном алое пальтишко, очень красивое и необычное, скроенное колокольчиком. То ли трофейное, то ли самошвейное, оно было сделано из материала, дождевая влага с которого скатывалась, как с листа, а по вороту и полам шла опушка из неведомой зверушки белого-пребелого цвета. Помещалась в этом пальто небольшая девчонка в круглых очках, выделяясь не только пальто и добротными сапожками на резиновом ходу, но и повадкой взрослой барышни, уверенной в себе не по росту и возрасту. Однако поскольку все-таки была маленькой, то с остальной детворой маялась у касс, совершенно очевидно изыскивая пути, чтобы попасть на фильм, для мелкоты не предназначенный.
А вот и еще парочка. Одна постарше, повыше и потоньше, вторая помладше, потолще и пониже, причем верховодила, очевидно, мелкая. Она вела себя уверенно, не сказать нахально, выдвинув твердый подбородок и задрав без того вздернутый носик, настойчиво, хотя не без достоинства, приставала то к одной, то к другой персоне, прося провести на сеанс. Разумеется, безуспешно. Причем во время этих потуг первая, что постарше, нервничала — чувствовалось, что она мечтает лишь об одном: как можно быстрее отсюда сбежать.
Начался киножурнал, толпа рассосалась. Среди тех, кому так и не посчастливилось попасть внутрь, оказались и девчонки. Мелкая, потерпев фиаско, расстроилась, но вела себя мужественно, а вторая — испытывая видимое облегчение, попыталась поторопить младшую, что, мол, домой пора. Маленькая встала на дыбки, разговор у них, по пантомиме было видно, состоялся краткий и жесткий, похожий на столкновение. Наконец мелкая, развернувшись на каблуках, пошла прочь твердой походкой человека, уверенного в том, что весь мир у ее ног… ну или просто что впереди ничего страшного нет.
Конечно, нет. Ни буки в кустах, ни бездонных омутов в осенних лужах, ни ужасных подземелий под чугунными круглыми крышками люков. Лишь одинокая тень, что, выползши из своего подземелья, хоронясь в сумерках, избегая неяркого света редких фонарей, неслышно следовала наперерез за ней.
Вот уж красное пальтишко совсем близко, только голос подай.
— Соня! — шлепая по лужам видавшими виды ботиками, подружку догоняла та, что постарше. — Ты куда? Я с тобой. Темно уж.
— Горе ты луковое, трусиха! — со взрослым презрением бросила мелкая. — Пошли уж. Все из-за тебя! Ноешь и маячишь, снова на картину не попали.
— А мы в другой раз, — приговаривала подружка, — ничего.
— Ничего, ничего, — передразнила маленькая диктаторша, — снесут скоро, а в дом культуры не пустят!
И, продолжая пикироваться, они пошли по пустынной аллее, постепенно исчезая в мороси и сумраке, — та, что повыше, трусила точно, та, что пониже, трусила тоже, но виду не подавала. Обе делали совершенно правильно. Девчонкам вообще свойственно тонко чувствовать опасность. Можно попробовать понаблюдать за ними, ну если повезет проследить…
…Нет, на этот раз не удалось, но ничего, получилось в другой. Осталось аккуратно все прибрать, тщательно измельчить, уничтожить, а чтобы избежать разного рода неудач и наверняка сбить со следа, — а заодно и обеззаразить ткани, — достаточно окурить дымком. Остался еще лапник и можжевельник. Осталось улучить момент, чтобы вынести добычу.
* * *
Походкой гуляющего человека, удалившись от дома, чтобы не было видно в окно, Колька Пожарский припустил с места в галоп. До чертова парка неблизко! От злости так и распирало, сотни ругательств вертелись на языке, аж уши закладывало. И одновременно противно холодело внутри от мысли: а ну как в самом деле что-то стряслось?
«Отставить бабьи истерики! — думал он. — Что с этими дурами сделается, кому они нужны! Уж и задам я этой Палкиной!»
Он был совершенно уверен в том, что во всем виновата Сонька Палкина, не сестра Наташка. Сестра — мелочь воспитанная и ответственная. Она неоднократно помогала маме по работе, в больнице, без ропота и капризов убиралась, мыла посуду, меняла белье. К тому же отличница, разумная и дисциплинированная.
«Во всем виновата избалованная Сонька, — продолжал размышлять Пожарский. — Зараза и клоп самостоятельный! Наташку с пути сбивает… Вот сперва ей по шее надаю, потом за ухо отволоку к дому… Ух и выскажу я этой Наталье! А то лучше мать натравлю…» Колька ругался, кипел от злости и несся на полной скорости, сигая через лужи. Приговаривал, как заклинание: «Нет, ничего не случилось! Этого быть не может. Да еще с обеими сразу…»
И все-таки куда они запропали, Сонька и Наташка?
Глава 2
Этот беспокойный вечер начинался безоблачно, по-домашнему.
В семейном гнезде Акимовых-Гладковых царила тихая, радостная кутерьма: накрывали столы, поджидая маму. Она задерживалась из-за комиссии — понятно, работа, но ведь нынче годовщина свадьбы! Нешуточный повод прийти пораньше.
Спецгость Колька, в свежевыглаженной рубашке, прилизанный — уши врозь, — нарезал хлеб, под бдительным оком Оли стараясь брать потоньше, «покультурнее», равно как и сохранять серьезный вид. Сама надзирательница тоже хлопотала, помогая любимому отчиму накрывать на стол. Они никак не могли согласовать место для супницы.
Ох уж эта супница! Толстая, поповского фарфора, румяная — вопиющий символ всего самого бабско-мещанского, что только можно вообразить! К тому же в ней имел место борщ, сваренный лейтенантом Акимовым собственноручно, из кости, добытой в результате специальной операции на таинственном рынке у «секретного»
