Йен Пирс - Комитет Тициана
Когда около трех часов дня она поднималась по ступеням квестуры, то ощущала полное удовлетворение и всего лишь легкие признаки несварения. Здание оказалось типично венецианским — некогда явно принадлежало весьма богатому вельможе, но с тех пор потеряло былое величие и было реквизировано и колонизировано государством. Огромные, прекрасных пропорций комнаты поделили, потом поделили еще раз, превратили в крохотные клетушки и связали друг с другом подслеповатыми, еще более неопрятными и гнетущими коридорами. Каков бы ни был бюджет венецианской полиции, она явно не раскошеливалась на украшение своей штаб-квартиры. Все очень экономно, пристойно, но как-то жалко. Ее управление занимало гораздо меньшее помещение, но Боттандо был способен тянуть с передачей найденных украденных произведений искусства (по поводу особенно полюбившихся он разводил такую бумажную волокиту, что задерживал их на несколько месяцев), и здание от этого становилось гораздо приятнее для глаза, что было очень важно для поднятия духа всего коллектива. Хотя наиболее значительные работы, как говорилось, в целях их безопасности хранились в его личном кабинете.
Праздничное настроение Флавии быстро испарялось, пока она добрых десять минут то поднималась, то спускалась по лестницам в поисках цели своего прихода. Но упало еще ниже, когда Флавия предстала перед комиссаром Алесандро Боволо — маленьким человечком, который явно в дурном настроении сидел за своим столом и, уткнувшись в бумаги, делал вид, что не замечает появления Флавии. Однако та была полна решимости предстать образцовой коллегой и терпеливо ждала. В комнате воцарилось молчание — только посапывал Боволо, шелестел бумагами, и что-то на удивление раздражающе мурлыкала себе под нос Флавия. Наконец комиссар не выдержал проявления ее весьма ограниченного музыкального дарования, бросил на стол пачку только что занимавших его документов, пригладил жидкие, мышиного цвета волосы и поднял глаза с недовольным видом человека, которого оторвали от важного занятия.
Даже самое разгулявшееся воображение ни при каких обстоятельствах не помогло бы назвать его симпатичным. Хорошо к пятидесяти, с худощавым лицом, заостренным носом, прыщеватый, с маленькими, бесцветными глазками. Пожалуй, больше ничего и не скажешь. Вылови какой-нибудь рыбак из лагуны огромную селедку в мятом сером костюме, нацепи ей на нос очки в проволочной оправе, усади на стул — и получился бы портрет представшего перед Флавией чиновника: сходство было поразительным.
— Синьора ди Стефано? — наконец произнес он, сделав при этом, на вкус Флавии, слишком сильный нажим на слове «синьора». — Элегантная молодая особа — специалист из Рима — приезжает поучить нас, как надо ловить убийц?
По его кривоватой улыбке она поняла, что знакомство с ней не вызывает у Боволо ни малейшего энтузиазма. И поспешила с ответом:
— Из Рима — да. Но только не специалист. — Она улыбнулась специально приготовленной на этот случай самой обворожительной и обезоруживающей улыбкой. — Наше управление занимается чем угодно, но только не ловлей убийц.
— В таком случае почему вы здесь?
— Исключительно для того, чтобы оказать вам помощь, если вы захотите ее принять. Мы все-таки достаточно знаем о мире искусства. Генерал Боттандо считал, что моего присутствия у вас не требуется. Но министр настоял. Вы же знаете, какие они — министры.
— А через несколько дней вы уедете и напишете рапорт о нашей работе, — предположил Боволо, подпустив в голос нотку саркастической подозрительности. — И в нем, естественно, попытаетесь спасти свою шкуру.
Ага! Система слухов действовала у карабинеров с должной эффективностью. Судя по всему, Боволо прослышал, что Боттандо приперли к стене, и, похоже, не собирался помогать. Флавия этого опасалась, но как следует подготовилась к встрече.
— Я надеялась, что могу попросить вас об одолжении, — заговорщически начала она. — Конечно, вы здесь — самый главный и в курсе всего. Очень заняты… я понимаю, вам не до меня, но… не могли бы вы написать отчет сами? Это бы избавило нас от всяких ненужных ошибок.
Она опять одарила его очаровательной улыбкой, но при этом заметила, что Боволо заглотил наживку. Флавия давала ему реальный шанс диктовать, что включать, а что не включать в рапорт. Заманчивое, на ее взгляд, предложение. Если и оно не устранит враждебности со стороны комиссара, значит, не поможет ничего. Она же оставляла за собой право снабдить рапорт приложениями и всяческими сносками.
— Ну что ж, — протянул Боволо, — не уверен, что мне по душе перспектива работать за вас, но, возможно, это единственный способ добиться того, чтобы всякие пришлые бюрократы писали правильные отчеты.
Он кивнул и просветлел: про себя он уже прикидывал, какие хвалебные слова в свой адрес вставит в ключевые места рапорта.
— Хорошо, — согласился он намного дружелюбнее. — Наверное, вы правы. Но я не желаю, чтобы вы здесь болтались и путались у нас под ногами. Поймите, у нас по горло забот и нам некогда заниматься какой-то иностранкой, которая оказалась настолько растяпой, что позволила себя укокошить.
Он был явно не из тех, кто с благодарностью принимал дары.
— Нисколько не сомневаюсь, — отозвалась Флавия. Ее немного покоробили его слова, но она осталась довольна, что ей удалось хоть куда-то продвинуться. — А я со своей стороны готова помочь там, где вы сочтете нужным.
— М-м-м… дайте подумать, — протянул Боволо. Он явно старался найти ей абсолютно ненужное занятие. — Полагаю, вы образованны? Всякие там языки. — Он произнес это таким тоном, будто считал образование непристойностью.
Потребовалось усилие, чтобы удержать на лице ничего не значащую улыбку. Флавия надеялась, что манеры Боволо станут лучше до того, как иссякнет последняя капля ее терпения.
— Может, вы поговорите с кем-нибудь из ее коллег? — продолжал комиссар, не обращая ни малейшего внимания на то, как напряглись ее скулы. — Смысла в этом, конечно, нет, поскольку мы уже вышли на след, но зато будут учтены абсолютно все аспекты дела. Перебросьтесь с ними парой слов, проглядите бумаги и завтра же возвращайтесь в Рим. Ведь вы так и собирались? — спросил он, смутно подозревая подвох.
— Да. Или послезавтра. Я с удовольствием с ними поговорю. Но разве вы сами этого еще не сделали? — спросила с некоторым удивлением Флавия.
— Да-да, конечно, — поспешно ответил Боволо. — Провели детальные допросы. Но я уверен, не помешает переговорить еще раз. Займитесь этим и не отвлекайте нас от работы.
— В таком случае, — бодро проговорила она и наконец распрощалась с улыбкой, поскольку та никак не помогала делу, — не будете ли вы любезны объяснить мне, в чем состоит дело? В Риме мы располагаем весьма неопределенными деталями. Что произошло и каким образом? Это полезно знать. Если вы в состоянии пожертвовать своим временем.
Боволо стрельнул на нее рыбьими глазами. Он никак не мог решить, что это: вежливость или сарказм.
— Гм, — фыркнул он не более галантно, чем прежде. — Почему бы и нет. Может, и неплохо выслушать мнение человека со стороны.
Ничего подобного он не думал, но, по крайней мере, повел себя прилично. Флавия изобразила на лице польщенную мину.
— Имя жертвы, — прежде чем начать, комиссару пришлось долго рыться в бумагах на письменном столе, — Луиза Мэри Мастерсон. Ей было тридцать восемь, не замужем. Подданная США. Проживала в Нью-Йорке, работала хранительницей отдела Западного искусства в каком-то тамошнем музее. Рост — метр пятьдесят один, здоровье хорошее. В Тициановский комитет вошла полтора года назад. Это ее вторая сессия. Они каждый год за счет налогоплательщиков собираются у нас в Венеции. Мастерсон приехала в понедельник, а заседание началось во второй половине дня в четверг. Первый день она пропустила, а в пятницу присутствовала. Смерть, согласно заключению врачей, наступила в тот же вечер примерно в девять тридцать.
Боволо выдавал эти сведения со скоростью пулемета, тем самым показывая, что он нисколько не заинтересован детально информировать Флавию. Просто пересилил себя и старается выплюнуть наибольшее количество фактов за наименьшее время, чтобы как можно скорее избавиться от надоедливой проныры. Флавия не прерывала его трескотни, но пока в его потоке речи не обнаружила ничего полезного.
— Тело обнаружили в «Джиардинетти Реали». Это, кстати сказать, между площадью Сан-Марко и Большим каналом. Она засиделась в расположенной неподалеку библиотеке Марчиана и, судя по всему, решила пройтись. Общественный транспорт не работал по причине однодневной забастовки. Возможно, она поджидала такси. Ее нашли в теплице с семью ножевыми ранениями. Перочинный нож примерно десяти сантиметров длиной, типа швейцарского или что-то в этом роде. Одна на шее, четыре на груди, одна на плече и одна на руке. Все несмертельны, если бы ей вовремя оказали помощь. Но чтобы этого не случилось, жертву оттащили в теплицу.
