Энн Бенсон - Чумные истории
— Есть! — дрогнувшим голосом сказал врач. От заветной цели его отделял лишь земляной слой в несколько дюймов. — Помогай расчищать!
Вдвоем они быстро отчистили угол. Алехандро на ощупь нашел щель, где крышка соединялась со стенкой, и, заулыбавшись невидимой в темноте торжествующей улыбкой, схватил лопату и ткнул ею в щель в надежде, что гвозди не выдержат. К великому его разочарованию, дерево оказалось не сгнившим, крепким, и гвозди остались на месте. Он знал, что, оставь он здесь все как есть, они проржавели бы быстро, и тогда задача оказалась бы проще. Но, к несчастью, не могли они позволить себе такую роскошь — ждать, когда природа сделает свое дело.
Вдвоем они налегли на рукоять лопаты, и с тихим треском крышка все-таки поддалась. Вдвоем, взобравшись на откопанный край, они взялись в четыре руки, неуклюже балансируя, и принялись тянуть изо всех сил. У врача плечи и руки от усталости едва слушались, но он не мог остановиться, теперь, когда время летело так быстро, а победа была так близка.
Наконец единым мощным рывком они все-таки оторвали ее и выбросили на край, рядом с разрытой могилой. Пристроившись на углу гроба, куда осыпалась земля, Алехандро потянулся вперед, как мог, подхватил тело под мышки и приподнял, а его ученик тем временем подсунул под него полосу грубой ткани. Потом они проделали то же с коленями и выбрались наверх. Алехандро подхватил концы с одной стороны, мальчишка с другой, и оба одновременно потянули наверх, покряхтывая от усилия и обливаясь потом. Подняв тело, они положили его на гладкую сторону возле могилы.
Алехандро, запыхавшись от напряжения, на секунду и сам прилег рядом, пытаясь восстановить дыхание. Когда же выровнял его настолько, что снова мог говорить, он едва не с любовью похлопал по измазанному землей телу.
— Ну, сеньор Альдерон, вы меня покинули, друг мой, а мы вот снова и встретились. Я ждал этой встречи. — Он подался вперед, так что лицо его приблизилось к голове мертвеца, и шепотом сказал: — Но прежде, чем я снова предам вас земле, клянусь останками собственных предков, я узнаю, что вас убило.
Он был знаком с усопшим и лечил его от страшной, мучительной болезни, хотя и безуспешно, что он с горечью признавал. Карлос Альдерон был кузнецом в городке Сервере, где они жили оба, в испанской провинции Арагон. Он был хороший человек и сам когда-то смастерил ту самую лопату, с помощью которой и был теперь открыт его гроб, и, вполне возможно, он же выковал гвозди и молоток, которыми тот был запечатан.
Алехандро вспомнил, каким был Альдерон — огромным, сильным и прекрасного здоровья человеком, что он, Алехандро, считал Божьим благословением, ниспосланным кузнецу в награду за честную рабочую жизнь. Они редко сталкивались до болезни, но Алехандро не раз обращал внимание на кузнеца, восхищаясь тем, с какой любовью заботился Карлос о семье, благодаря своему трудолюбию выбравшейся из нищеты и превратившейся в хорошую, зажиточную крестьянскую семью. Дочь удачно вышла замуж, а сыновья почти все время проводили в кузнице вместе с отцом. Жена Карлоса располнела, что тогда было признаком благополучия и очень шло к ее бурному нраву.
Так что когда глава сего семейства впервые, раскашлявшись, выплюнул кровавый сгусток, он спокойно отнесся к этому. В конце концов, как потом кузнец сказал Алехандро, Бог всегда был к нему милостив, и у него не было причин думать, будто счастье от него отвернулось. Но прошло две недели, а кашель не стих, Карлос все чаще плевался кровью, и это уже не походило на обычную простуду. Жена лечила его отварами эвкалипта и трав, но облегчение если и приходило, то ненадолго. Нехотя, но Карлос отправился к местному цирюльнику, оказавшемуся достаточно умным, чтобы понять после быстрого осмотра: его скудных знаний здесь недостаточно.
Лежа на земле рядом с трупом, восстанавливая дыхание, Алехандро вспомнил день, когда этот громадный человек, сняв шапку, переступил его порог в надежде на исцеление от своей непонятной, страшной болезни. Он заметно нервничал, не зная, как себя вести. В Сервере, где евреев хотя и недолюбливали, но гнать не гнали, еврейским врачам запрещено было лечить христиан. Так что Алехандро не обрадовался этому визиту, боясь рисковать благополучием своей семьи, которая жила в достатке, пользовалась в общине уважением — его младшие сестры уже все были удачно замужем, и только он один еще не думал жениться.
Осторожность, с которой он встретил нового пациента, была более чем понятна. С тех пор как Алехандро отучился в медицинской школе в Монпелье, он не только не лечил, но ни разу больше не притронулся к христианину, и даже в школе имел дело лишь со шлюхами и заключенными, у которых не было другого выбора, а не с добропорядочными христианами. Если кто-нибудь донесет, что он нарушил закон, на его семью обрушится гнев церкви. Врач он был хороший, но по молодости — еще глуп, и, зная все это, он пожалел больного и не прогнал его, не понимая всех последствий такого решения. Как глупец, он принял у себя Карлоса Альдерона, вознамерившись помочь тому всем, что было в его силах.
Он употребил все свои знания о легочных заболеваниях, применил все известные средства, включая кровопускание, клизмы и паровые ингаляции, но ничего не помогло. Скатав в трубку пергамент, он прикладывал его одним концом, как его учили, к груди больного, другим к уху. То, что он слышал, удивляло его несказанно, так как одно легкое дышало отлично, а в другом при каждом вдохе и выдохе слышались всхлипы и свисты. Конечно, он как врач понимал, что больно одно легкое, но подтверждения тому не находилось. «Если бы только можно было заглянуть к нему внутрь», — подумал он как-то в полном отчаянии. Беспомощный, он смотрел, как кузнец становится все прозрачнее, дух его ослабевает. Вскоре от него остались кожа да кости, и в конце концов он умер.
Перекладывать тело на телегу, однако, оказалось нелегко, обоим, врачу и ученику, пришлось потрудиться, и Алехандро подумал, а не умер ли кузнец от какого-нибудь не замеченного никем телесного повреждения, вовсе не иссушившего его плоть. Прикрыв тело и лопату свежим сеном, они надели капюшоны, скрывавшие большую часть лица, в надежде, что их примут за крестьян, собравшихся на рынок.
Оба они были потные, грязные, обоих терзал страх, что их могут поймать за тот час, который им предстояло пробираться к дому по деревенским дорогам. К тому же мальчишка разнылся и расплакался, жалуясь на занозу, которая продолжала его донимать, и нытье его пугало их и без того пугливого мула. Алехандро достал из-под сиденья бутылку крепкого красного вина и велел ученику выпить, понимая, что к тому времени, когда они доберутся до аптеки, успокаивающее его воздействие кончится. Мальчишка не стал спорить и заглотал вино залпом, как спирт, будто пил в последний раз в жизни. После этого они поехали спокойнее, положившись на свое счастье на темной дороге, освещенной заходившей уже к тому времени луной. Их нервный мул шарахался от каждой тени, не желая идти в темноте, и врач не раз подумал, что, впрягись он в телегу сам, они добрались бы скорее.
Перед рассветом они наконец поставили телегу в сарай, примыкавший к жилью Алехандро, и крепко заперли дверь. Оставив свой жутковатый груз под надежной защитой засовов, они двинулись в дом по темному коридору, освещая себе путь фонарем. После тяжкой ночи мышцы болели от каждого движения, но Алехандро, пообещав мальчишке заняться его рукой, как только они доберутся до дома, должен был сначала ее осмотреть.
Он поднес ладонь парня к фонарю и внимательно осмотрел ее.
— Прости, что не мог заняться тобой раньше, — извинился он, после осмотра еще больше посочувствовав ученику.
Мальчишка повизгивал от боли, которую не заглушило и вино. Алехандро, собравшись выдернуть занозу, попытался покрепче взять руку, но ученик дергался и мешал.
— Успокойся… Я же должен выдернуть эту проклятую Богом щепку!
Испугавшись богохульства, мальчишка замер, и дело было сделано. Щепка вышла, но не целиком, оставив обломок в ранке.
Алехандро смыл грязь и кровь и на всякий случай еще полил ранку вином. Он знал, что раны, промытые и обработанные вином, реже загнаиваются, хотя понятия не имел почему. Чтобы успокоить боль, он вдобавок смазал ее клеверным маслом, от чего мальчишка взвыл так, что у него перехватило дыхание.
— Скоро пройдет, — сказал Алехандро. — А теперь стой спокойно, я перевяжу. Потом выпьешь еще вина. Лучше уснешь. — И взмолился про себя, чтобы мальчишка не лишился этой руки или, еще того хуже, жизни от воспаления, в котором почти не сомневался.
Когда из-за горизонта показались первые лучи солнца, Алехандро опустился на постель, и тут силы окончательно покинули его. Сон его был некрепок, а снился ему отвратительный призрак Карлоса Альдерона, в драном черном саване, преследовавший его в темном, незнакомом лесу. Алехандро бежал от гнавшегося за ним по пятам призрака, не разбирая Дороги, натыкался на стволы, цеплялся за корни, и ноги наливались свинцом, будто увязали в заросшем болоте. Он хотел только одного — выбраться из болота, лечь и отдохнуть.
