А. Веста - Звезда волхвов

   – Машину! – приказал владыка Валерий. Рассеянно раздавая благословения, он сошел с высокого крыльца и, с трудом согнувшись в широкой пояснице, поместился в подъехавший синий «Ягуар». Благословляющим жестом он отпустил водителя. За руль сел Тит.

   – В Сосенцы? – переспросил Тит, заранее догадываясь об ответе. Сжигая письмо и конверт, он успел опознать печать Сосенского монастыря: восьмиконечную звезду Богородицы.

   Грозный, как туча, владыка Валерий рассеянно наблюдал суету, связанную с его срочным отъездом.

   Почему это случилось именно сейчас? Все, что он строил многие годы пастырского служения, к чему медленно шел, выверяя каждый шаг, грозило рухнуть и похоронить под осколками и его самого, и все то, что он готов был привнести в Церковь.

   Он уже настолько известен, что любая огласка или хула на его имя разойдутся кругами, сотрясая основание великого здания.

   Что делает птица перед тем, как взлететь? Машет крыльями? Ищет опору? Нет! Она становится гордой . И вот, когда он собрал для взлета все свои силы, грянуло это грозное предупреждение...

   В Свято-Покровском монастыре близились торжества, посвященные прославлению старца Досифея, причисленного к лику местночтимых святых. Кульминацией и главной интригой праздника станет открытие завещания святого отшельника. Несколько месяцев назад при перестройке собора были обретены мощи Преподобного и хранящийся «под спудом» серебряный ковчег с его завещанием. В монастыре ходили упорные слухи о неком пророчестве старца, обращенном к Последним Временам. По желанию владыки, прославление старца Досифея было приурочено ко Дню города. В первый день праздника владыка благословил запуск завода «Целебный родник», совместного детища двух весьма несхожих между собою зачинателей.

   Слаб человек, он придумывает правила для других и исключения для самого себя. Владыка строго относился ко всякому панибратству и никаких дел с новыми русскими не благословлял. Другое дело – Ангелина Плотникова, хозяйка «Целебного родника». Для начала она заручилась высочайшей рекомендацией, отремонтировала московскую резиденцию, закупила мебель и оборудование для церковного офиса. Решительная и цепкая Ангелина вполне может стать лидером в столь щекотливом и тонком деле, как «церковный бизнес», ибо не каждый устроитель имеет высочайшее благословение.

   Духовный авторитет и значение Церкви растут, на нее делают ставку бизнесмены и политики, лично далекие от духовной жизни. Но кто из служителей веры готов осознать свою миссию? Пожалуй, лишь он один, начальник небогатой северной епархии, обладает необходимым кругозором, тактом, волей и опытом, чтобы осуществлять диалог с властью и бизнесом, используя их слабости, играя на амбициях, не сходя со строгой стези святоотеческого учения, попирая недостойные и жалкие заигрывания, смело отвечая на зовы времени.

   И вдруг это нелепое, необъяснимое событие в те дни, когда не только скандал, но любая суета вокруг монастыря, любые нестороения тут же станут известны тайным соглядатаям и доносчикам. Слухи просочатся в печать и вызовут пересуды. Величавое здание покоится на прочной дисциплине, строгой иерархии и неукоснительном соблюдении корпоративной тайны, но тишина и благолепие в церковном доме часто зиждятся на зыбком цементе – слабости человеческой. Владыка, и сам мастер церковной интриги, знал, как, вынув всего один кирпичный «замок», медленно и верно осадить всю постройку. Но кто играет против него на этот раз? Кто шатает краеугольный камень? Может быть, ФСБ? С подачи спецслужб над ним однажды уже сыграли злую шутку, оказав гуманитарную помощь его епархии элитными винами и дорогим табаком. А может быть, зашевелились враждебные его начинаниям церковные кланы? Или все же соперники Плотниковой? В этом случае досадное происшествие имеет отношение не к нему и не к его духовной власти и положению, а к Ангелине и ее слишком быстро растущему влиянию среди монополистов «водяного» бизнеса.

   Будучи на людях ритуально набожен и строг, владыка не верил в козни бесплотных врагов, но хорошо знал, на что способны вполне полнокровные злоумышленники.

   Угнетенное настроение владыки своеобразно подействовало на Тита. Он протянул руку к кассетнику, намереваясь поставить любимый владыкой «Пинк Флойд». Во время долгих перегонов по трассе владыка любил слушать западный рок. Это была маленькая тайна большого человека, и еще сотни других вполне безобидных бытовых привязанностей и слабостей были доверены келейнику. Пустяковые мелочи, простительные любому мирянину, держались в сугубой тайне, ибо могли испортить парадный портрет владыки, известного своей строгостью и аскетизмом.

   Глава 3    

Цветок над бездной

   Нежданный, как цветок над бездной,

   Уют семейный и покой.

    Дом Севергиных окнами смотрел на рассвет, красовался резным очельем и отстроенной по северному обычаю «галдареей». Подъезд к усадьбе охраняла сосна с тремя вершинами. Едва завидев подъехавший «Москвич», с ближней макушки вихрем слетела ручная белка и, вспушив хвост, радостно зацокала.

   – Будет, Рыжик, и тебе гостинец.

   Из-под крыльца бурей вылетел Анчар. Забыв степенный возраст, завертелся вокруг хозяина.

   Вынув из багажника подарки жене и целый баул детского «приданого», Севергин заглянул в прохладную избу, на поветь, обошел ухоженные гряды на задах дома и, склонив голову, шагнул под запотевший полог теплицы. Сарафан Алены белел среди зелени и обильного желтого цветения. Она не слышала его шагов: одной рукой поддерживала тяжелый подол с огурцами, другой выкручивала непослушный зеленец.

   – Аленка, – негромко позвал Егор, – я приехал!

   Жена обернула испуганное и радостное лицо, из ее подола градом посыпались пупырчатые окатыши.

   – Потолстела-то как!

   Целуя в душистый затылок, Егор огладил ее тугой живот и высоко взошедшие груди. От душного тепла парника и ее долгожданной близости стронулось сердце и загудело в костях.

   – Ну что, боярыня, скоро?

   – Не скоро, боярин... Отпусти, увидят, – шутливо отмахивалась Алена.

   Севергин вынул из ее ладони колючий символ семейного счастья и захрустел.

   Вдвоем они вернулись в горницу. На столе шуршал упаковками Рыжик. Кот по кличке Якудза, дергая усатой мордой, уминал ветчину.

   – Кот скребет на свой хребет! Кыш! – прикрикнул Егор и замер, пораженный.

   У окна на толстых бельевых веревках покачивалась расписная зыбка. Перед отъездом в Москву он собрал ее из липовых дощечек, дугами вывел торцы и «оплавил» края. Ожидая его возвращения, Алена разрисовала «лодейку» добродушными конями и задумчивыми райскими сиринами. «Душа прилетает из Ирия, потому и всякий младенец глаголет на ангельском языке...» – вспомнил Севергин «бабкино предание».

   – Говорят, что качание в зыбке развивает вестибулярный аппарат, – с робкой улыбкой объясняла Алена свою материнскую причуду. – Новгородцы и поморы приучались к шторму еще с колыбели...

   – А мы в космонавты будем готовить! – Егор с нежностью посмотрел на жену. – Художница ты моя!

   Пять лет назад Алена приехала в Сосенцы реставрировать «старину», да так и осталась. И случай такой – не диво, и до нее приезжали за лаптями и прялками дамы тонкого вкуса, искусствоведы из Москвы и Питера, и в здешнем таинственном пейзаже, в заповедной глуши, открывали доселе неведомое. Очарованные тишью и ладом, они оставались зимовать в деревенских избах, учились ткать на кроснах и сучить пряжу, а после выходили замуж за местных пастухов или плотников и навек пускали корни в северную землю.

   Алену он впервые увидел в деревянной церквушке на затерянном лесном погосте: мимоходом заглянул на бодрый перестук молотков внутри и встретился глазами с незнакомой девушкой. Высокая, ладная, одетая по-городскому, она показалась молодому участковому совершенно неприступной в своих сияющих «стеклышках», с тонкой, прижатой к бедру папочкой, намекающей, что она тут как-никак начальство. По лесной дороге юной реставраторше нужно было добираться на другой, еще более древний «объект», и он вызвался проводить. И уж незнамо что на него нашло, но под покровительственным сумраком елового бора он снял с ее глаз жалкие очки и поцеловал в губы. И она ответила робким девственным движением. «В наших корбах темнохвойных самому солнышку недолго заблудиться», – говаривала бабушка. Так они и «проблукали в корбах» всю светлую летнюю ночь.

   На следующий день Егор пришел в вагончик реставраторов взволнованный и бледный, с букетом васильков-ромашек – свататься, и после ни разу не раскаялся в своем странном для деревенского парня выборе. Тонкая, нежная, восторженная Алена даже свой многотрудный переезд в деревню звала поэтично: «возвращением к духовным истокам». Севергин обожал жену и тайно гордился «профессорской дочкой». Он быстро перенял от жены «искру просвещения», пропитался «именами и стилями» не хуже иного ботаника, а его женушка научилась печь хлебы и содержать дом в идеальной чистоте. Даже очки, испугавшие его в первую встречу, она вскоре сняла, объявив, что после черничного сезона прекрасно видит.