Виктор Полонский - Загадка Веры Холодной

– Устала немного, – поддакнула Вера.

Не станешь же так вот, к слову, рассказывать, как тебя саму из балетной школы забрали (до сих пор иногда сцена Большого театра снится и Горский в зрительном зале). И про то, как старательно растягивала пальцы, обучаясь игре на фортепиано, тоже не хотелось рассказывать. При чем тут фортепиано? При том, что, потерпев фиаско с балетом, Вера решила стать актрисой, как тетя Лена. А актрисе для карьеры непременно надо уметь петь и играть на фортепиано. И про участие в любительских спектаклях, и про то, как тетя Лена похвалила Верину Ларису в «Бесприданнице», и про многое другое… Добрую половину из всего этого Вера еще мужу рассказать не успела.

Алексей предложил посидеть в одном из свободных кабинетов при зимнем саде. К радости Веры, там оказались не давешние стулья, а уютные мягкие кресла и столь же удобные диваны. И никакой публики, а то многолюдье уже начало утомлять. Официанта, который вошел следом за ними, Алексей отослал за шампанским, а затем посмотрел на Веру с каким-то странным, новым, выражением и сказал:

– Я бы хотел поговорить с вами, Вера, об одном весьма серьезном деле. Только прежде вы должны дать мне слово, что о нашем разговоре никто не узнает. Даже Владимир.

Вера сильно удивилась подобному повороту событий. Сначала подумала, что Алексей станет признаваться ей в любви. А что? Случается ведь и такое. Старшая сестра Тани Тутубалиной, Вериной одноклассницы, чуть ли не из-под венца сбежала с родным братом своего жениха, гвардейским поручиком. И обвенчалась с ним где-то под Зарайском. Таня два месяца потчевала подруг романтическими историями про сестру. Но Алексей смотрел не так, как смотрят влюбленные или хотя бы вожделеющие. В глазах его не было никакого блеска, один только интерес. Чувствовалось, что Вера интересна ему как человек, а не как женщина. Может, он вообще не интересуется женщинами, раз не женат до сих пор, а ведь ему уже хорошо за тридцать.

– Даю вам слово, – сказала Вера, сообразив, что слишком, до неловкости, затянула с ответом.

А кто бы не дал на ее месте? Любопытство – это не грех и не порок. Это страсть, которая как начнет жечь тебя изнутри, так хоть караул кричи. Тебе собираются поведать тайну, и, судя по всему, весьма важную. Возможно ли прервать разговор и уйти?

Алексей удовлетворенно кивнул, давая понять, что иного ответа он и не ждал.

– Вы хотели бы послужить Отечеству, Вера? По-настоящему, всерьез? Но хочу сразу предупредить, что это может быть немного…

– Опасно?! – восхищенно выдохнула Вера, обожавшая всяческие авантюры с приключениями и зачитывавшаяся Понсоном дю Террайлем[8].

– Оригинально, – улыбнулся Алексей.

Таинственно да вдобавок оригинально! Вера едва не захлопала в ладоши от восторга, но смогла удержаться от столь бурного проявления чувств. Алексей сказал, что дело серьезное, значит, и вести себя следует серьезно. Несерьезным людям серьезных дел не поручают.

3

«За прошлый год в Москве было 42 956 смертных случаев, т. е. на 3358 случаев больше, чем в предшествовавшем году. Если исключить холерный 1892 год, то такой смертности в Москве не было с 1886 года».

Две неожиданности случились на свадьбе – предложение Алексея и глупая Наденькина затея.

Вы хотели бы послужить Отечеству? Она, Вера Левченко, теперь, впрочем, уже не Левченко, а Холодная (привыкайте, привыкайте скорее, Вера Васильевна), и «послужить Отечеству»? Рада бы, да как?

Под парфе[9], которое вместе с шампанским по собственному почину принес официант, Алексей изложил суть своей просьбы. Было так интересно, что большую часть времени Вера просидела с открытым ртом и ложечкой в правой руке, забыв про таявшее лакомство. Оно и к лучшему, потому что съедено сегодня и без того было много. А вот Алексей ел как ни в чем не бывало, обстоятельно, с удовольствием, даже не ел, а лакомился. Вера где-то слышала, что все мужчины, которые любят сладкое, сладострастники и распутники, и весьма радовалась тому, что ее Владимир ни тортов, ни печений, ни пастилы, ни шоколада не жаловал. Вот фрукты любил, это да, мог за один присест целую вазу яблок сгрызть.

– Получилось так, что основным моим занятием стало не то, что на виду у всех, а то, чего никто не видит, – загадочно начал Алексей. – Я, Вера, служу в… некоем делопроизводстве, которое занимается выявлением иностранных шпионов и их здешних пособников…

Иностранных шпионов! Вера сразу же представила восхитительную картину. Ночь, льет дождь, сверкают молнии, а Алексей в черном плаще и надвинутой на лоб шляпе с черными полями, выслеживает шпиона. Бесшумно крадется за ним по улице (вроде бы по Ордынке, с чего бы именно по ней?), замирает при каждом шорохе, прячется в подворотне. В рукаве у Алексея стилет, за поясом – револьвер, к правой ноге на специальных ремешках прикреплен кинжал. Ловко прикреплен, так, что при обыске не найти. В левой руке Алексей держит потайной фонарь, с помощью которого время от времени подает сигналы своим помощникам…

– Я вам доверяю тайну, которую знают только причастные. Брат мой ничего об этом не знает. И пусть он дальше остается в неведении…

Вера кивнула – да, конечно, я же дала слово. К честному слову она относилась очень строго. Не давши – крепись, а уж если дала, то держись. Иначе позор, бесчестье, невозможно будет людям в глаза смотреть. Видимо, Алексей подметил в ней эту черту, потому и доверился. Ну и любовь к приключениям тоже, наверное, успел разглядеть. Во всяком случае, в сентябре прошлого года он мог видеть, как Вера на пикнике читала Рокамболя.

Вера ожидала чего-то невероятного, но поручение Алексея ее разочаровало. И отчасти даже возмутило. Разочаровало своей прозаичностью, а возмутило нехорошим душком, от него исходившим. Слугам Отечества понадобилось подсунуть (другого слова и не подберешь) своего человека в окружение австро-венгерского военного атташе графа Лелио фон Спаннокки, майора их австрийской армии, ловеласа, бонвивана и вместе с тем весьма скрытного и осторожного человека. Вере очень хотелось спросить, красив ли Спаннокки, но столь явно выраженное легкомыслие могло бы испортить все дело. Вдобавок Алексей мог плохо подумать о жене брата. Впрочем, неизвестно, что Алексей на самом деле думал, потому что в речи его прозвучали такие слова, как «вы в его вкусе» и «очаровать».

– Спаннокки часто наезжает в Москву из Петербурга по своим делам. Встречается с агентами, получает сведения, заводит знакомства. Если в Петербурге, а на глазах у посла и прочих посольских чиновников, которые по долгу службы обязаны следить друг за другом, Спаннокки приходится несколько сдерживать свои… порывы, то в Москве он дает себе волю. Не так, разумеется, как охотнорядские купчики, а деликатно. Европеец все же, аристократ. И, что самое главное, ему нравятся женщины вашего, Вера, типа. В нашем деле очень важно учитывать предпочтения противника…

Видимо, услышав эти слова, Вера не смогла скрыть своего возмущения, и что-то такое отразилось на ее лице, потому что Алексей сразу же начал успокаивать.

– Нет-нет, вы, должно быть, совсем не о том подумали. Как можно! Нет, все останется исключительно в рамках приличия, и дело ни в коем случае не зайдет дальше совершенно невинного флирта! Вам нужно будет улучить момент, добавить Спаннокки в шампанское или в вино снотворного и заглянуть в портфель, который он постоянно носит с собой…

Заглядывать в чужие портфели тоже не комильфо, но тут все зависит от случая. Если достоинством своим и женской честью жертвовать нельзя ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах, то порыться в портфеле у шпиона вполне допустимо. Он же первый начал – приехал к нам под видом приличного человека, дипломата, а сам занимается мерзкими делишками. Сказано же в Писании, что какой мерой вы мерите, такой и вам будет отмерено. Ради пользы Отечества через многое можно переступить. Не через все, конечно, иначе получится, что переступила через себя саму, но через многое. А имя у Спаннокки красивое, музыкальное. Ле-ли-о-фон-Спан-нок-ки! Ле-ли-о-фон-Спан-нок-ки! Ля-ля-фа… Менуэт… Нет, человек с таким именем просто не имеет права быть некрасивым! И в то же время в фамилии Спаннокки слышится опасность. Спаннокки похоже на стаккато – острый, отрывистый звук, похожий на укол шпаги. Тревожно…

Красив Спаннокки или нет, для дела большого значения не имело, можно сказать, что не имело никакого значения, поскольку для Веры отныне и навсегда существовал только один мужчина – ее законный супруг. Но иметь дело с красивым человеком во всех отношениях приятнее, чем с некрасивым. Вера любила все красивое – чувства, людей, вещи. Вдруг Вера сообразила, что наружность Спаннокки все-таки имеет значение для дела. Если он красив, то легко поверит в то, что смог заинтересовать Веру. Без интереса ведь никакого флирта не бывает. Все естественно и подозрений вызывать не должно. А если, к примеру, Спаннокки лыс, толст, пучеглаз, да вдобавок еще у него на носу бородавка (Веру аж передернуло от перспективы иметь дело с таким уродом, пусть даже и ради пользы Отечества), то тогда Верин интерес к нему может показаться подозрительным. Впрочем, всегда можно изобразить корыстные мотивы. Корыстные мотивы в двадцатом веке ни у кого подозрений не вызовут. Время такое, расчетливое, «арифметическое», как говорил покойный отец. Отец был словесником, но к точным наукам относился с уважением и хорошо в них разбирался.