Бернард НАЙТ - Ищущий убежища
– Есть ли кто-нибудь, кто может подтвердить истинность твоего рассказа? – спросил коронер.
Фитцхай покачал головой:
– Все, кто там был, давно уже разъехались по всем концам королевства. Но я клянусь, все правда от первого до последнего слова… и, видит Бог, я жалею о том, что увидел его в Хоунитоне, пусть даже и на удалении.
Джон склонялся к тому, чтобы поверить Фитцхаю: история, на его взгляд, была вполне правдоподобной – типичная склока между путешествующими солдатами. Однако ни доказательств ее правдивости или вымышленности, ни логического пути нахождения истины он не видел. Коронер повернулся к шерифу:
– Вряд ли он может сообщить нам что-либо новое. Какой смысл в том, чтобы подвергать его испытанию – или вообще держать под стражей?
Де Ревелль засунул большой палец за разукрашенный узорами пояс.
– По-моему, он врет. Но какая, собственно, разница? У нас есть способ установить истину. – Пальцем другой руки он указал в сторону чана с кипящей водой.
Фитцхай взревел и попятился, но лишь заработал от охранника очередной удар в спину. Не успев переступить, он растянулся во весь рост на утоптанном земляном полу.
Регент, одетый в длинный черный плащ, из-под которого виднелся белый стихарь, возложил на плечи вышитую епитрахиль, извлек книгу молитв и затянул бесконечную песнь на латыни, непонятную для всех, кроме Томаса де Пейна, который тут же принялся истово креститься.
Джон не выдержал, разозлившись на всех и вся:
– Это совершенно бессмысленный ритуал, и единственная его цель – показать епископу, что что-то сделано ради семьи де Бонвилль.
Де Ботереллис неожиданно прервал монотонную проповедь и сердито посмотрел на коронера:
– Будьте осмотрительнее в словах, де Вулф! Ваши высказывания очень напоминают святотатство. Церемония суда Божьего освящена христианством, ее благословил Святой отецв Риме, а также все наши епископы. То, что вы называете ее бессмысленным ритуалом, может быть расценено как ересь.
Он возобновил чтение, а шериф величавой поступью проследовал к высокому чану над огнем.
– Камень уже на дне? – осведомился он требовательным голосом у Стиганда.
– На дне, сэр, добрых два фунта, булыжник со дна реки. Тот самый, что мы всегда используем для суда Божьего.
Ральф де Морин, констебль замка, по должности являлся командиром стражей, и он дал сигнал охранникам начать подготовку к процедуре.
Алан Фитцхай яростно сопротивлялся, стараясь вырваться из рук схвативших его стражей, однако они все же подволокли его к чану с кипящей водой. Пар клубился прямо у него перед лицом.
– За что? – закричал он в отчаянии. – Я же сказал все, что вы хотели!
Ричард де Ревелль и регент бесстрастно смотрели на беднягу, коронер же чувствовал себя отнюдь не безмятежно.
– Он больше ничего нам не скажет!
– В чем бы ни состояли ваши обязанности в других случаях, – оборвал его шериф, здесь вы всего лишь в качестве свидетеля, так что придержите язык.
Джон не нашелся, что на это возразить, и ему оставалось лишь наблюдать, как стражи удерживают Фитцхая у кадки с водой.
Регент скороговоркой пробормотал очередную молитву на латыни из книги, затем захлопнул ее и поднял правую руку – два соединенных пальца указывали в потолок, остальные были прижаты к ладони. Высоким фальцетом он пропел нечто нечленораздельное, после чего к все еще сопротивляющемуся и изрыгающему проклятия Фитцхаю обратился шериф:
– Тебе повезло, отчасти потому, что мы признаем в тебе норманна, а также потому, что ты сражался во славу Креста с осквернителями в Святой земле.
Фитцхай презрительно плюнул в чан, и его слюна, угодив на раскаленный металл, с шипением превратилась в пар.
– Повезло, куда уж больше! Очень странный способ воздаяния почестей за ратные подвиги!
Де Ревелль проигнорировал его реплику:
– Тебя могли заставить нести раскаленный прут или пройтись по лемехам. Испытание кипящей водой – самое легкое из имеющихся. – Он указал на булькающую поверхность воды. – Тебе, наверное, хорошо известно, что следует делать. Ты должен погрузить правую руку в воду по самое плечо и нащупать лежащий на дне камень. Ты достанешь его и бросишь на землю перед нами.
Фитцхай побледнел, понимая, что время истекает, и помилования ждать не приходится, но когда исчезли последние остатки надежды, он собрался с силами; все же у него нашлась последняя просьба:
– Только не правую руку, умоляю! Разрешите мне достать камень левой.
Ричард де Ревелль удивленно взглянул на него:
– Не все ли равно, человек?
Регент прервал заунывные песнопения.
– Положено делать все правой, – заявил он. – Так всегда было, и так должно быть.
Джон де Вулф, сам бывший солдат, прекрасно понимал, почему несчастный обратился со столь неожиданной просьбой.
– Он воин, и зарабатывает себе на жизнь в боях. Уничтожьте его атакующую руку, и вы обречете его на нищенство.
Фитцхай бросил благодарный взгляд на коронера, который, похоже, был единственным, кто проявлял к подозреваемому хоть какое-то сочувствие.
Шериф пришел в раздражение от затянувшейся заминки:
– Черт с тобой, лезь туда хоть головой! Делай, что хочешь. А теперь сними тунику и сорочку.
В ожидании неотвратимой агонии самообладание снова изменило Фитцхаю, и он возобновил сопротивление. Стражам пришлось стащить с него верхнюю одежду, обнажив мускулистый торс наемника, блестящий от пота в неверных отсветах факелов. Солдат стоял, вздрагивая от страха перед предстоящей пыткой, а священник в очередной раз прервал пение и заговорил своим обычным голосом:
– Вы достанете камень из воды, как предписано указаниями святой церкви. Ваша виновность или невиновность в совершении преступления, в коем вы подозреваетесь, будет определена по тому, насколько велики будут повреждения на вашей руке. Если вы невиновны, Господь защитит вашу руку. Если же вы виновны, на ней будут видны следы ожогов.
Несмотря на то, что Джону не впервые доводилось присутствовать на суде Божьем, бессмысленность ритуала была слишком очевидной, чтобы молчать:
– Как можно сунуть руку в бочку с кипящей водой и остаться при этом невредимым?
Де Ботереллис окинул его ледяным взглядом:
– Не ставите ли вы под сомнение мудрость Святого отца, провозгласившего праведность христианских обычаев, существующих с незапамятных времен?
К счастью, у Джона хватило благоразумия смолчать – даже коронер не может чувствовать себя в безопасности, если его обвиняют в ереси и богохульстве.
– Сколько можно тянуть? – возмутился шериф. – Продолжайте.
Он отступил в сторону, и регент осенил крестным знамением кипящую поверхность воды; его движение в точности повторил почти слившийся со стеной Томас.
Страж подтолкнул Фитцхая к краю чана. Тот отпрянул, изрыгая последнюю порцию ругательств. Один из охранников схватил его за левую руку и потянул ее к воде. Наконец, приняв неизбежное, крестоносец прокричал:
– Чему быть, тому не миновать! Отпустите, я сам.
С диким воплем отчаяния и решимости он погрузил руку в булькающую парящуюся жидкость. Крича от боли сквозь сцепленные зубы, он наклонился так, что плечо почти исчезло под водой, шаря рукой по дну, пытаясь нащупать лежащий там камень.
Издав оглушительный рев болезненного триумфа, он всем телом рванулся вбок, выбрасывая камень из чана с кипятком. Пролетев через всю камеру, камень ударился в стену, отскочил и упал на грязный пол, почти невидимый в валившем от него пару.
Фитцхай скорчился от боли и рухнул на колени, не зная, что делать, прикрывая здоровой рукой обожженную. Томаса де Пейна тошнило под стеной до тех пор, пока Джон не прикрикнул на него, приказав взять себя в руки и заняться делом: что бы там ни было, все произошедшее надлежало записать на пергамент.
Шериф и регент о чем-то негромко переговаривались между собой, а вооруженные охранники тем временем, проявляя сочувствие, насколько это было возможно, чтобы не привлечь внимания шерифа или Ральфа Морина, подняли Фитцхая с земли. Они помогли ему удержаться на ногах, пока с другого конца камеры к нему не подошел с несколькими пучками свежего сена и тряпками тюремщик Стиганд. Давно привыкший к подобного рода вещам, он осмотрел ожоги с клиническим интересом, изучая яростно-красную кожу, быстро вздувающиеся волдыри и местами отошедший верхний слой.
Обложив обожженную конечность свежим сеном, что только усилило и без того невыносимую боль несчастного, он обмотал руку грязными тряпками, словно для того, чтобы она не рассыпалась на куски.
Томас де Ботереллис закончил диалог с шерифом и обратился к Фитцхаю, который, с лицом белее снега, бессильно привалился к плечу одного из стражей.
– Ваша судьба будет решена в полдень, когда мы осмотрим руку. Покраснение кожи считается допустимым и неизбежным, поэтому приниматься в расчет не будет. Однако, если Всевышнему угодно будет сделать так, что на руке обнаружатся волдыри, отставшая кожа или нагноения, это станет доказательством вашей вины.
