Эллис Питерс - Датское лето

— Остерегайся заходить слишком далеко в своей брани, — сказал Гвион, скорее, устало и горестно, нежели с негодованием, — потому что я не могу это слышать.

— О, успокойся! Видит бог, я не стану ставить человеку в вину, если он предан своему принцу, но твой выбор мог быть лучше. Ты волен прощать ему все — неважно, как он тебя позорит, — но не проси, чтобы я простил ему то, что он бросил мою невесту у датчан на произвол судьбы.

— Принц заявил, что она под его защитой, — сказал Гвион, — я сам это слышал всего час тому назад. Он предложил выкуп за нее и за двух монахов, которые прибыли из Англии, и предупредил, что с ней должны хорошо обращаться.

— Принц здесь, — мрачно сказал Йеуан, — а она там, и датчане потеряли нужного им человека. Теперь они могут не отпустить других пленников.

— Нет, — сказал Гвион, — ты ошибаешься. Какую бы ненависть ты к нему ни питал, ты можешь быть доволен! Прошлой ночью они послали корабль в залив, и моряки, высадившиеся на берег, пробрались в лагерь, к палатке Кадваладра. Они взяли его в плен и увезли с собой, теперь ему придется уплатить свой долг. Так что им не нужна другая жертва, у них в руках тот, кто им нужен.

Густые брови Йеуана, которые были самой выразительной деталью на его лице, сошлись в одну линию на переносице, выражая подозрение и недоверие. Однако под прямым взглядом Гвиона эти чувства сменились открытым изумлением.

— Тебя обманули, этого не может быть…

— Это правда.

— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?

— Не было необходимости что-то мне говорить, — ответил Гвион. — Я был с Кадваладром в его палатке, когда они пришли. Я сам видел все. Четыре датчанина ворвались ночью в палатку, его взяли, а меня связали и сунули в рот кляп — то же самое они сделали с часовым, стоявшим в воротах. Вот видишь, у меня на руках следы веревок. Посмотри!

Веревки врезались глубоко в запястья, когда он пытался освободиться, и следы говорили сами за себя. Йеуан молча долго смотрел на них.

— Так вот почему ты сказал мне: «Ты тоже?» Теперь я понимаю, что у тебя там, у датчан. Прошу прощения, если я скажу прямо, что твое горе не идет ни в какое сравнение с моим. Он сам навлек свою беду себе на голову. Но чем моя девушка заслужила, чтобы он ее бросил там в опасности? И если теперь, когда Кадваладр у них в руках, ее отпустят, я буду рад.

Поскольку возразить было нечего, Гвион промолчал.

— Если бы у меня была дюжина молодцов, — рассуждал Йеуан скорее сам с собой, нежели с собеседником, — я бы сам увез ее оттуда, сколько бы датчан ни прислал Дублин в Гуинедд. Она моя, и я ее получу.

— Но ты же еще далее не видел ее, — сказал Гвион, потрясенный таким страстным порывом столь сдержанного и спокойного человека.

— Нет, видел. Я незаметно пробрался к самому частоколу, и могу это снова сделать. Я видел ее там, на вершине дюны, когда она смотрела в сторону юга, ожидая, чтобы кто-нибудь вызволил ее. Она даже красивее, чем я ожидал. Гибкая и ясная, как сталь, а двигается, точно лань! Я бы рискнул проникнуть туда один, но боюсь, что ее убьют раньше, чем я до нее доберусь.

— И я бы сделал то же самое для своего господина, — произнес Гвион, насторожившись, поскольку этот храбрый и страстный влюбленный пробудил в нем надежду. — Кадваладр для тебя — пустое место, а твоя Хелед — немногим больше для меня, но мы все же можем выиграть, если объединимся. Ум хорошо, а два — лучше.

— Но всего два, — сказал Йеуан, который, впрочем, слушал очень внимательно.

— Двое — это только начало. Через несколько дней нас может стать больше. Даже если они заставят моего господина заплатить выкуп, уйдет несколько дней на то, чтобы собрать и погрузить скот и добрать серебром недостающую сумму. — Он придвинулся поближе к Йеуану и понизил голос на случай, если кто-нибудь пройдет мимо. — Я пришел сюда не один. В Середиджионе я собрал сто человек, все еще преданных Кадваладру, и привел их сюда. О, не для той цели, которую мы обсуждаем сейчас! Я был уверен, братья помирились и объединятся, чтобы прогнать датчан, и поэтому привел своему господину воинов, которые сражались бы бок о бок с людьми Овейна. Я не хотел, чтобы дело выглядело так, будто Кадваладр получил милостыню от брата, — нет, он должен был возглавлять свой собственный отряд. Я опередил своих воинов, чтобы сообщить Кадваладру новости, но узнал, что Овейн его покинул. А потом его взяли в плен датчане.

Лицо Йеуана снова стало спокойным и бесстрастным, но, несмотря на отрешенный взгляд, его острый ум подсчитывал шансы на удачу.

— Как далеко отсюда находятся твои сто человек?

— В двух днях пути. Я оставил свою лошадь и конюха, который ехал со мной, в миле отсюда и явился к Кадваладру один. Теперь, когда Овейн предоставил мне свободу и я могу остаться или уйти, я через час буду там, где оставил своего конюха, и немедленно пошлю его за отрядом.

— Кое-кто здесь с удовольствием присоединился бы к нам, — вымолвил Йеуан. — Некоторых я бы убедил, остальные не нуждаются в убеждении. — Он потер большие сильные руки и сомкнул пальцы, словно сжимал невидимое оружие. — Мы с тобой, Гвион, еще поговорим об этом. И не отправиться ли тебе в путь сегодня же?

Глава двенадцатая

Уже после полудня Торстен снова привел к Отиру своего пленника. Теперь Кадваладр был в цепях, присмиревший, задыхавшийся от невыразимой тоски. Перекошенные губы его были угрюмо сжаты, а темные глаза метали громы и молнии от бессильной ярости. Несмотря на все свои протесты, он понимал, что теперь Отир не отступит. Время пустых надежд прошло, и в конце концов придется смириться.

— Он хочет вам что-то сказать, — ухмыльнулся Торстен. — Не слишком ему понравилось жить в цепях.

— Пусть говорит, — приказал Отир.

— Я заплачу тебе две тысячи марок, — начал Кадваладр. Хотя он говорил сжав зубы, ему все же удалось взять себя в руки. — Ты не оставил мне другого выбора, поскольку мой брат ведет себя не по-братски. — И он осторожно добавил: — Отпусти меня на несколько дней, ведь чтобы собрать такое количество добра, требуется время. Я же не могу уплатить одним серебром.

Торстен разразился гортанным смехом, а Отир энергично потряс головой.

— О нет, мой друг! Я не такой дурак, чтобы снова тебе поверить. Ты не сделаешь отсюда ни шагу и не снимешь цепи, пока мои корабли не будут нагружены и готовы к отплытию.

— Как же мне тогда добыть выкуп? — в отчаянии вскричал Кадваладр. — Ты ожидаешь, что мои управляющие приведут сюда мой скот и отдадут мой кошелек, повинуясь чужим приказам?

— Я обращусь к посреднику, которому могу доверять, — ответил Отир, на которого не произвела никакого впечатления вспышка гнева человека, который был полностью в его власти. — То есть, конечно, если он согласится. Он одобряет такое решение вопроса, и тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было. А что ты должен сделать… Прежде чем я позволю тебе снять цепи, так это отдать маленькую печать. Я знаю, что она всегда при тебе. Кроме того, составь депешу таким образом, чтобы твой брат знал, что ее мог написать только ты. Я смогу договориться с человеком, которому могу доверять, независимо от того, друг он мне или враг, и Овейн Гуинеддский рад будет услышать, что ты собираешься честно уплатить долг, и не откажет в своей помощи. Он и будет нашим посредником.

— Он не станет этого делать! — вспыхнул уязвленный Кадваладр. — Почему он должен поверить, что я по своей воле отдал печать, когда ты мог ее у меня отнять? И даже если я напишу ему депешу, как он может быть уверен, что меня не заставили это сделать, приставив кинжал к горлу и угрожая смертью?

— Он достаточно хорошо знает меня теперь, — отрезал Отир, — чтобы понимать, что я не стану уничтожать то, из чего могу извлечь выгоду. Но если ты в этом сомневаешься, давай пошлем к нему человека, которому он доверяет и которому ты лично продиктуешь свои распоряжения. Он подтвердит перед Овейном, что видел тебя целым и невредимым и в здравом рассудке. Тогда Овейн поверит. Сомневаюсь, чтобы твой вид доставил ему удовольствие. Но он поможет тебе, поспешив собрать сумму, необходимую для уплаты долга. Он хочет, чтобы я уплыл, и так я и сделаю, когда получу то, за чем сюда явился, а он получит тебя.

— Здесь, в войске, нет достойного человека, — заявил Кадваладр, презрительно скривив губы. — Почему он должен верить любому вашему посланцу?

— Нет, есть! Он не служит ни мне, ни Овейну, ни тебе, у него совсем другое начальство. Это тот, кто сам предложил остаться в заложниках, когда ты уехал на переговоры с братом. Да, ты бросил его на произвол судьбы, швырнув мне в лицо вызов и, задрав хвост, рванув спасаться к брату, который тебя за это презирает. — Увидев, как краска залила лицо принца, Отир испытал мрачное удовлетворение. — Он оставался у нас в заложниках, а теперь, когда ты вернулся, — правда, несколько иначе, чем мы предполагали, — я не имею больше права удерживать его. Именно он отправится к Овейну в качестве твоего посланника и от твоего имени попросит его собрать выкуп и доставить сюда. — Он повернулся к Торстену, который стоял в ожидании и с явным удовольствием прислушивался к беседе. — Пойди-ка и найди того молодого монаха из Личфилда — посланника епископа, брата Марка — и попроси его прийти ко мне.