Евгений Сухов - Король медвежатников
— Правда, она хороша? — посмотрел граф на удивленного палача.
Епископ опустил руку, и палач, потеряв интерес к полотну, слегка подтолкнул графа к колоде. Почти год он служил палачом, за это время достаточно успел узнать людей, причем с неожиданной стороны, с какой суждено заглянуть немногим из смертных. Поначалу его удивляло полнейшее безразличие приговоренных к собственной судьбе. Укладывая голову на окровавленную колоду, они напоминали безмозглых куриц, что подставляют шею под хозяйский нож. Но потом он вдруг понял, что приговоренные уже давно смирились с незавидной участью и ждут кончины как освобождения от мучений.
Граф Мазарин повел себя по-иному. Приблизившись к колоде, он с брезгливостью посмотрел на окровавленный срез. Краем рубахи он вытер шершавый неровный срез, словно опасался испачкаться, и, посмотрев на палача, потребовал:
— Рубаху мне убери. Кровью зальешь!
Палач отложил топор в сторонку и, взяв ворот рубахи графа обеими руками, дернул его, обнажив мускулистое тело.
— Тебя так устроит?
— Да, — коротко отвечал граф, положив голову на колоду, и тотчас почувствовал, как мелкие неприятные занозы впились в щеку.
Примерившись, палач сделал широкий замах и обрушил топор на подставленную шею. Раздался глухой удар — на помост скатилась буйная голова графа. Палач поднял ее за волосы и показал на четыре стороны.
Глава 10 Остыньте, мой друг, я не ваша!
Позади, за океаном, Америка. Впереди — Россия, точнее, Одесса. Через неделю Георгий Чернопятов был на месте. Добравшись до Молдаванки, он разыскал обувную мастерскую, над дверью которой висела восторженная вывеска: «Господа — штиблеты!»
В небольшой каморке с сапожным молоточком в руках на низеньком стульчике сидел тучный неопрятный мужчина лет сорока пяти, и Чернопятов всерьез засомневался: не ошибся ли он адресом?
— Вы хотели поставить подковки? — посмотрел сапожник на башмаки Чернопятова. — Уверяю вас, у нас самые лучшие подковки во всей империи! Вы пришли туда, куда надо!
Лицо его выглядело вполне серьезным, похоже, что он не издевался. Придется его разочаровать.
— Я, собственно, вот по какому делу, — как бы случайно Георгий Чернопятов сцепил указательные пальцы. Посвященный человек должен сразу заметить этот жест.
— Господи, — просиял сапожник во всю свою широкую физиономию, — мы вас ждали еще три дня назад. У вас все в порядке? — участливо поинтересовался он.
— Да, — коротко отвечал Чернопятов. — Вот, возьмите это письмо, в нем я все объяснил, — протянул он запечатанный конверт. — Мне известно, что такое конспирация… Но все-таки я хотел бы переговорить с ним лично. Вы должны мне верить!
— Хорошо, — удовлетворенно протянул толстяк, забирая конверт. — Я передам вашу просьбу. А вот это вам, — передал он конверт поменьше, — здесь все написано, и постарайтесь не отходить от инструкций.
— Мне не сложно будет сделать это.
— Но сначала вам нужно добраться до Москвы.
— Доберусь, документы у меня в порядке.
Толстяк слабо улыбнулся:
— Мы очень надеемся на это.
Георгий Чернопятов никак не ожидал, что это будет женщина. Да еще такая привлекательная. В своем воображении он рисовал какого-нибудь аскетического юношу с бледным лицом от непосильных нагрузок, связанных с революционной деятельностью. С человеком, который не способен говорить ни о чем, кроме как о предстоящих терактах. Рассчитывал, что он будет с длинными волосами и при реденькой бородке, непременно в студенческой потертой тужурке, из рукавов которой без конца вываливается самодельная бомба. Но вместо юноши он увидел молодую и весьма привлекательную особу, одетую по моде и с безукоризненными манерами.
О себе барышня не сказала ничего, назвалась лишь Дуняшей. Но Чернопятов не сомневался, что ее детство прошло в батюшкином имении под присмотром строгой француженки-гувернантки. Сколько же подобных барышень повстречалось на его пути? С пяток? А может быть, полтора десятка? И все они, некогда воодушевленные революционными идеями, в конце концов влюблялись без памяти в прыщавых юношей, теряли в любовных страстях революционный задор и совсем скоро превращались в обыкновенных домохозяек, способных лишь на вытирание носов сопливым отпрыскам.
Но мужская интуиция подсказывала Чернопятову, что перед ним сидела женщина неординарная. Пожалуй, она сумела бы пойти на самопожертвование. Например, в многолюдной толпе, не страшась последствий, пальнуть в жандармского офицера или в театре подложить сумку с динамитом в губернаторскую ложу. И ради какой-нибудь революционной перспективы переспать с целым взводом мужчин. А на следующее утро подправить примятые перышки, подчистить клювиком поистертые места и с новым азартом приняться будить дремлющие людские массы.
Занятно, конечно, но мужчинам как раз нравятся именно такие увлеченные натуры, способные не только брать, но и отдаваться без остатка.
Как бы невзначай ладонь Чернопятова коснулась пальчиков Дуни. Барышня не отдернула руку, а даже, наоборот, смущенно улыбнулась. Очень обнадеживающий знак. Лицо у Дуняши было необыкновенно чистым, без малейшего намека на морщины. У Чернопятова появилось твердое намерение переночевать с ней в номерах. Барышня не откажет, важно убедить ее в такой необходимости.
В ресторане, где проходила встреча, народу было немного. Заняты всего четыре столика у окна. Еще два у сцены и один в центре. Оно и к лучшему!
Действовать следовало предельно тонко, чтобы ни в коем случае не спугнуть. Все должно произойти само собой, как результат продолжения разговора. По своей природе женщины жалостливы. Следует вывести ее на откровенный разговор. Наверняка за ее плечами несостоявшаяся любовь, горькое разочарование (безответные чувства случаются и у красивых женщин). Повздыхать, поохать за компанию, даже где-то дать утешительный совет, поигрывая при этом ее тонюсенькими пальчиками. А там, глядишь, через полчаса она и сама намекнет продолжить начатое знакомство в более интимной обстановке.
Чернопятов посмотрел на колени Дуняши. Под длинным темно-серым платьем они выглядели необыкновенно круглыми и вызывали в его душе новый восторг. Интересно, сколько мужчин поглаживало эти волнующие бедра?
— Вы даже не представляете, что я пережил, — продолжал рассказывать Чернопятов и с удовольствием отметил, как лицо девушки приняло страдальческое выражение. — Меня чуть было не убили на этом проклятом судне! Мне повезло, отыскалась… спасительница, — воровато посмотрел Чернопятов на Дуняшу. Слава богу, обошлось, — дрогнувшего голоса барышня не заметила. — Потом мне пришлось добираться до Москвы на перекладных. Вы даже представить себе не можете, какая это была долгая и чудовищная дорога!
Откинувшись на высокую спинку, Дуняша курила. Сигарета была тонкой, с каким-то черным мелким табаком, и притом необыкновенно длинной.
Барышня держала сигарету за длинный золотой мундштук, и тоненькая извилистая струйка дыма поднималась к самому потолку, растворяясь где-то на высоте подвешенных люстр. Дуняша сидела чуть откинувшись в кресле, закинув ногу за ногу. Сейчас она выглядела ближе, доступнее. Чернопятов знал, что на верхних этажах «Яра» размещаются номера, и если половому предложить неплохое вознаграждение, то он может отвести в кабинет с зеркалами. Обнаженная Дуняша в отражении будет смотреться ничуть не хуже лесной нимфы. Чернопятов едва не взвыл от наслаждения, представив, как будет потягиваться Дуняша на хрустящих от крахмала простынях.
Его рука опустилась еще ниже и осторожно легла на ее круглое колено.
Барышня, слегка откинув голову, пыхнула в люстру дымком и остановила строгий взгляд на ладони Чернопятова. Георгий смущенно улыбнулся. Конечно, пока еще не время, нужно обождать самую малость. А уж когда барышня отведает шампанского, тогда можно будет сполна насладиться ее телом. Георгий, закрыв глаза, представил ее ноги, белые и стройные, как стволы берез.
Есть на что посмотреть. Эх, такую красоту и скрывать под длиннющим платьем!
— Простите, — чуть смешался под ее строгим взглядом Чернопятов.
С барышней все ясно, пока она предпочитает не смешивать личных отношений с делами. Дуняша даже не улыбнулась, что было хуже всего.
— Давайте поговорим с вами о деле.
— С такой очаровательной девушкой приятно говорить о чем угодно, — нашелся Чернопятов.
— Картина при вас? — стряхнула Дуня пепел на край тарелки.
Чернопятов нахмурился.
— Мы так не договаривались. Речь шла исключительно о камнях. А потом, откуда вы знаете о картине? — не сумел он скрыть удивления.
Наконец ему удалось выжать из нее улыбку. Пускай небольшая, но все-таки это была победа.
— У нас имеются свои источники. Я вам даже скажу, что картин было две.
