Тайный архив Корсакова. Оккультный детектив - Игорь Евдокимов
– Так что же мы все-таки видели этой ночью? – нетерпеливо спросил Владимир.
– Редкость, – ответил Николай Васильевич. – Очень большую редкость. Такую, что даже немного жаль было от нее избавляться.
– Но в чем ее отличие от тех, что мы видели раньше?
– Большинство подобных существ не появляются случайно. Например, они липнут к местам, где граница между нашим миром и тем, что мы тщимся познать, истончилась. Чаще всего – в результате какого-то поистине ужасающего злодейства, оставившего шрам на материи осязаемой реальности, способный ранить даже неодушевленные предметы.
– Но мы ничего такого не обнаружили, – заметил Владимир. – Легенды о строительстве оказались враками!
– Именно. Тогда какова вторая самая распространенная причина появления подобных сущностей?
– Их призывают, – ответил вместо младшего брата Петр Корсаков. – Должен найтись кто-то, кто самостоятельно оставит прореху между мирами и приманит к себе обитателя чуждой нам вселенной.
– Но мы не нашли никаких следов ритуалов или принесенных жертв! – резонно возразил Владимир.
– Именно поэтому я и говорю, что мы столкнулись с исключительной редкостью, – подытожил Николай Васильевич. – Держи это в уме, но помни – силы из запределья могут быть пугающими, казаться всемогущими и сводить с ума. Но они очень редко действуют сами по себе. Чаще всего их призывают злоба и коварство простых смертных людей, вольно или невольно. Поэтому пока не получишь неопровержимых свидетельств обратного – ищи злодейство. Или, что вероятнее, злодея.
Часть 3
Дело о призрачном юнкере
I
20 декабря 1880 года, полночь, Дмитриевское военное училище, Москва
Часы пробили полночь. Наступило время мертвецов.
Они смотрели на него с картин, украшающих кабинет. С корешков книг о военном искусстве и славных победах русского оружия. Осуждающе глядели с деньеровского [26] дагеротипа, стоявшего на столе рядом с револьвером и бокалом арманьяка.
За окном мягкими хлопьями падал снег.
Хозяин кабинета не считал себя старым, но отчего же так по-стариковски ломит кости и холодеют руки? Неужели это страх? Нет! Страх – спутник любого солдата, который успел понюхать пороха. Он как дикий зверь, либо пожирает тебя, либо подчиняется руке сильного. А начальник Дмитриевского военного училища, генерал Иван Павлович Сердецкий имел все основания считать себя сильным человеком. Возможно, не добродетельным или честным, но сильным – точно. Он давно научился побеждать страх, сжимать его в безжалостный кулак и не давать воли. Так откуда дрожь? Откуда ожидание, что фигура в старой униформе, запечатленная на дагеротипе, вот-вот придет в движение и шагнет из рамы в кабинет, дабы поприветствовать старого друга?
Он раздраженно опрокинул рамку изображением вниз, схватил бокал и осушил его одним глотком. Раньше за ним такого не водилось – дорогой напиток принято было смаковать. От резкого прилива неприятной сладости арманьяка его передернуло. Но задачу свою глоток выполнил – привел в чувство. Сердецкий поставил бокал обратно, прошелся по скрипучему паркету и опустился в огромное удобное кресло. Смешно! Видел ли он себя почти тридцать лет назад, в пылу сражений, скучающим стариком с собственным кабинетом и полным достатком? Хотя… Себя не обманешь! Видел, конечно! Поэтому и делал то, что делал, не задумываясь о последствиях.
Шаги раздались в пять минут пополуночи. Их было слышно издалека, из конца коридора. Пустого коридора. На всем этаже не было ни души, кроме него самого – он специально отдал такой приказ, и не было в училище человека, который бы посмел ослушаться. А значит, оставалась лишь одна пугающая возможность: шаги за дверью человеку не принадлежали.
Кто-то шел по коридору, медленно, но неумолимо вбивая каблуки солдатских сапог в паркетный пол так, что их стук гулким эхом отдавался от стен. С четкой монотонностью метронома. В такт маятнику огромных напольных часов. Неотвратимо.
В панике он потянулся за револьвером, неловко смахнув со стола бокал. Тот с противным звоном упал на пол и раскололся. Испуганный Сердецкий не обратил на это никакого внимания, он отчаянно пытался взвести револьвер, но силы будто покинули его. Пришлось схватить рукоятку обеими руками и надавить двумя большими пальцами на курок. Если бы так опустился офицер в его подчинении, он бы не дал паникеру отмыться от позора. Однако сейчас было не до самоуничижения.
– Кто там? – спросил Сердецкий, стараясь звучать грозно. Тщетно: голос предательски дрожал. Ответа не последовало. Да и не нужен он был. Хозяин кабинета прекрасно знал, кто пришел по его душу. Невидимый гость сделал два последних шага и остановился прямо перед дверью.
– Кто там? – повторил он уже куда жалобнее. Как ни странно, это помогло. Он словно посмотрел на себя со стороны – и чуть не содрогнулся от омерзения! Жалкая старая развалина! Разве так встречает врага боевой генерал?
Он вскочил из кресла, решительно пересек кабинет и распахнул дверь, готовый без промедления выстрелить в тот ужас, что ждал за дверью.
Но встретил его лишь пустой коридор. Чьи бы шаги ни сотрясали его несколько секунд назад, сейчас в нем не было ни души. Хозяин кабинета поймал себя на том, что рука с револьвером нервно качается из стороны в сторону, пытаясь выцелить врага в полутьме. Сердецкий выдохнул, опустил оружие, закрыл дверь и бессильно привалился к ней спиной. Снова пустота! Который это раз? И почему он ждал, что сегодня что-то изменится?
Сердецкий достал из кармана ключ, повернул его в замке и отошел от двери. На дрожащих ногах генерал прошаркал к шкафу, извлек из секретера графин, новый бокал и щедро плеснул себе целительной жидкости, не выпуская из руки револьвер. Из зеркала за дверцей на него взглянул старик с всклокоченными волосами, глазами, покрытыми сеткой красных лопнувших сосудов, и трясущимися губами.
– Я стал тем, кого презираю, – хрипло прошептал он себе под нос. Забрал бокал, зло захлопнул дверцу и прошаркал к окну. Там по-прежнему крупными хлопьями меланхолично падал снег. Но не он завладел вниманием Сердецкого.
На заснеженном плацу кто-то стоял. Стоял жутко и неподвижно. В фигуре было что-то неестественное. «Снег!» – пронеслось у него в голове. Как бы густо тот ни шел, за фигурой
