Человек в чужой форме - Валерий Георгиевич Шарапов
— Разберутся, — многозначительно пообещала товарищ Ткач, — а пока на́ вот, держи корреспонденцию, а то не улыбается мне снова у вас под дверями закрытыми прыгать. Что за люди? Ни КПП, ни пропусков, не прорвешься к вам без тарана.
И, продолжая ворчать, отправилась к Остапчуку. Анчутка повертел в руках конверт:
— Кременецкое шахтуправление… ох и славный город! Старый-престарый, весь в камне высечен, на окраине гора какой-то королевы — и крепость наверху. Ох и полазили мы там — любо-дорого вспомнить. Винишко, опять же…
Сластена Анчутка не закончил: в коридор вышли товарищ Ткач и Остапчук, который, продолжая начатый разговор, втолковывал женщине о том, какое огромное значение имеет ее, Ткач, служба, и по этой самой причине ни в коем случае нельзя впадать в отчаяние и тем более грозить наложить на себя руки.
— …все мы, дорогая моя товарищ письмоносица, должны на износ работать. На том свете отоспимся, — сулил Иван Саныч, выпроваживая растаявшую Ткач и прикрывая за ней дверь.
Проходя мимо пацанов, резко остановился и прошил бдительным взглядом:
— Это еще что у тебя? Дай, — и прежде чем Яшка успел спохватиться, выхватил у него письмо. — Кременецкое шахтуправление, вот как.
— Иван Саныч, как не стыдно! Отдайте, — Анчутка вцепился в конверт, потянул к себе, — что за дела? Это ж военная тайна.
— Кибальчиш, тоже мне! У вас все военная тайна, кругом таинственность! — проворчал сержант. — Да забирай, можно подумать…
Саныч не договорил, открылась дверь, Акимов позвал:
— Товарищ сержант, на минуту.
Остапчук скрылся в кабинете.
Колька напряг слух, но дверь была закрыта плотно. Минут через пять она отворилась, вышли Остапчук, Акимов и полковник Константинер. Последний, пожав им руки, благодушно продолжал разговор:
— …нет так нет, вы правы со своей точки зрения.
Он коротко и строго глянул на Анчутку, но и рта открыть не успел, как Яшка-подлиза шелковым голосом поведал: «Это нам, товарищ полковник», и, постукивая хвостом, протянул конверт.
— Пройдемте, — принимая депешу, приказал полковник, — для вас воспитательная программа. О скромности в быту.
Они ушли, Акимов похлопал Кольку по плечу:
— Для тебя тоже вопрос, товарищ поднадзорный. Начнем с главного: ты почему училище прогуливаешь? Что ли все науки осилил?
— Помогаю я.
— Не числишься в увээр, так что нечего там ошиваться! Военный объект, — решительно заявил Палыч.
Колька возмутился:
— Это что значит, товарищи? Нельзя мне работать, что ли? Для семьи лишнюю копейку!
Неузнаваемый Акимов гаркнул:
— А ну цыц, рвач! Степуху получаешь, батя с мамой зарабатывают, а тебе все мало! В общем, так: еще раз я тебя увижу на этих стройках века — влеплю нарушение режима, понял?!
Колька хотел ответить, накипело на душе, и много, и по делу, и все-таки здравый смысл, народившийся и уже достаточно закаленный, приказал: закрой рот и уходи. Так он и сделал.
Когда дверь за ним закрылась и сам он, яростно пиная все, что под ботинки попадалось, ушел, Остапчук все-таки заметил:
— Серега, не крутоватенько ли?
— А что с ними нянчиться? Развели тут колонию макаренковскую, трудовое воспитание! — огрызнулся Сергей. — Какого лешего Пожарский в этом болоте ошивается? Что эти болваны там делают, Яшка, Андрей? На каком основании, позволь узнать, развел он тут батьковщину?
Саныч, понимая, что дело не в том, кто что развел, а в том, кто товарищу Гладковой цветы-конфеты таскает, благоразумно молчал.
— И этот Константинер хренов приперся, своих выручать. «Товарищ, войдите в положение…»
— Так у Тамарки-то получилось, — не выдержав, усмехнулся Остапчук, — что ж, ей можно, а ему нельзя? К тому же все-таки не факт, что кузнецовские бузу начали. Четверо-то против восьмерых.
— Не начали они, кто спорит, но порезаны-покалечены-то фабричные, — упрямился Акимов.
— Что им сделается, небось зашили уже и выставили на мороз, — делано-нейтрально заметил сержант, размышляя о другом, — и пошли они, солнцем палимы, кто отсыпаться, кто водяру хлестать. Причем в хоромах, которые им те, что у нас сидят, ремонтировали.
Тут он зачем-то вытащил платок, развернул, потом опять сложил, разгладил, уложил обратно в карман и закончил:
— Парадокс, а?
Сергей удивленно посмотрел на старшего товарища: какой-то Саныч чрезмерно задумчивый, не так, как обычно, после полноценного ора. Акимов осторожно призвал к порядку:
— Хорош философию разводить. Вот пусть Сорокин с этим хреном разбираются.
Остапчук быстро глянул на него, как недоверчивый попугай, соображающий, нет ли подвоха в протянутом сухаре, но снова промолчал. Лишь потом, когда с трудов праведных чаи гоняли, решился поделиться сомнениями:
— А ведь странно, Серега. Который месяц они у нас, а ка-пэ-пэ нормального оборудовать не могут. Войти же невозможно.
— Есть более важные дела…
— И партячейки нет, и комсомольской организации. А Ванин утверждает: казначей Павленко распространял среди вольнонаемных рабочих облигации госзайма, деньги получил, а сами облигации так и не выдал.
Сергей потряс головой:
— Погоди, погоди! Это-то ты к чему?
— А кто его знает. К слову пришлось.
…Появившийся Сорокин выслушал доклад, чему-то двусмысленно поухмылялся, бумажками пошуршал и предписал:
— Военных отпустить.
— Как же, товарищ капитан, а потерпевшие…
— Потерпевших нет.
Остапчук охнул:
— Куда делись?
Николай Николаевич прищурился:
— Чего перепугался так, Иван Саныч? Сообщили на работу, они и отвалили обратно, в родные колхозы, шти лаптем хлебать. Рассчитали их, и шабаш, без претензий, без заявлений. Как ничего и не было.
Остапчук, красный, как буряк, ушел, ворча про блат и полное безобразие. Акимова Сорокин придержал:
— Сергей, тут из прокуратуры запросик пришел, с просьбой проверочку провести. Видишь ли, увээр номер семь выполнял работы для Кременецкого шахтуправления, и выполнил, что не может не радовать. Утверждают, что позабыли военспецы трактор вернуть.
Ушедший Остапчук всунул голову в кабинет:
— Какого-какого управления?
— Кременецкого, а что?
— Ничего, — отозвался Саныч и ушел окончательно.
Акимов спросил:
— Что за трактор?
— Обычный трактор, СТЗ, сорок четвертого года выпуска, номер двигателя девяносто три. В общем, наведайся в часть и глянь, что да как в гараже. Выполнять.
— Есть.
Глава 12
Наученный предыдущим горьким опытом, Акимов отправился прямо в школу. И поскольку никого знакомого, заслуживающего доверия, по пути не встретил, зашел скрепя сердце в библиотеку. Оля поприветствовала его с ледяной вежливостью и не отрывая глаз от заполняемых каталожных карточек:
— Здравствуйте, Сергей Палыч. Давно не виделись.
— Да уж, — буркнул он, — как сами-то?
— Вашими молитвами.
— Я не молюсь.
— Так и мы неважно. Вам, собственно говоря, что надобно?
— Оля, погоди, не ершись, — попросил Акимов. — Что у вас случилось, почему неважно?
Она подняла наконец глазища, прищурилась:
— А с чего важно-то должно быть, товарищ Акимов? Легко разве, когда человек сперва вертится вокруг, как, простите, кот вокруг сметаны, слова правильные говорит, что-то
