Эллис Питерс - Прокаженный из приюта Святого Жиля
Йоселина уже не смущало, что он не видит лица Лазаря. Глаз и голоса было вполне достаточно, чтобы узнать его.
— Верно, — согласился юноша. — Я тоже подумал об этом.
— А лошадей на смену раз, два и обчелся. Шериф выгнал в лес почти всех своих людей, и лошадей в конюшнях почти не осталось.
— Верно.
Вниз по зеленому склону со всех ног к ним бежал Бран. Он доверчиво встал между ними и каждому дал руку — одному левую, другому правую. Мальчика нисколько не смущало то обстоятельство, что на руке у одного из них не хватает двух пальцев и половинки третьего. С каждым днем мальчик понемногу отъедался, наросты на шее почти пропали, а легкий пушок на его голове, окружавший шрамы от старых язвочек, постепенно превращался в нормальные волосы.
— Они уехали, — доложил мальчик. — Что мы будем теперь делать?
— Мы? — переспросил мальчика Йоселин. — Я вот думаю, что теперь тебе самая пора отправляться на урок к брату Марку. Или сегодня у тебя нет занятий?
— Брат Марк сказал, что у него сегодня много разных дел. — Судя по тону, каким это было сказано, такой довод монаха оказался для мальчика не очень-то убедительным, поскольку по опыту он знал, что брат Марк и без того работает с утра до ночи, с перерывами разве что на сон. Бран, пожалуй, даже обиделся бы за отказ заниматься с ним, если бы у него не было этих двух его избранных друзей, к которым он мог вернуться. — Ты же обещал сегодня делать все, что я захочу! — строго напомнил он Йоселину.
— Я и не отказываюсь, — согласился тот. — До вечера я твой. А потом у меня тоже есть кое-какие дела. Не будем терять времени. Чего же ты хочешь?
— Ты говорил, что, будь у тебя нож, ты вырезал бы мне деревянную лошадку из какого-нибудь полена, что заготовлены на зиму.
— Эх ты, Фома неверующий! Конечно, вырежу тебе лошадку и, может быть, еще подарок для твоей матушки. Надо только найти подходящее дерево. А вот насчет ножа я сомневаюсь, что на кухне нам дадут его, а взять нож, которым брат Марк очиняет свои перья, я просто не смею. Клянусь жизнью! — легко вымолвил Йоселин и тут же осекся, подумав, чего будет стоить его жизнь, если люди шерифа вернутся раньше времени. Однако, несмотря ни на что, эти несколько часов его жизни всецело принадлежали Брану.
— Нож у меня есть! — гордо сказал мальчик. — Острый! Таким моя матушка обычно разделывала рыбу, когда я был маленьким.
Сборщики хвороста пришли из леса отнюдь не с пустыми руками, дров было запасено предостаточно, так что не будет большого убытка, если одно поленце с ровными волокнами пойдет на изготовление игрушки. Бран тащил обоих своих друзей за руки, однако старик высвободил свою изуродованную руку, правда очень ласково и осторожно. Его глаза все еще были устремлены поверх древесных крон в долине, откуда в тишине доносился слабый шум продвигающихся всадников.
— Я только раз видел сэра Годфри Пикара, — сказал старик в задумчивости. — Каким по счету он ехал в цепочке?
Йоселин с удивлением посмотрел на Лазаря:
— Если считать от нас, то четвертым. Высокий, черноволосый, одетый в черное с красным, у него еще красная шляпа с плюмажем…
— А-а, этот… — протянул Лазарь, все еще глядя в сторону леса и не повернув головы. — Да, я обратил внимание на его красные цвета. Приметный цвет, в случае чего не перепутаешь.
Старик сделал еще несколько шагов в сторону от тракта и сел на зеленую траву, прислонившись спиной к дереву. Он не обернулся, когда Бран нетерпеливо потащил Йоселина за руку, и они предоставили ему предаваться желанному одиночеству.
Брат Марк и впрямь весь день работал не покладая рук, хотя кое-какие из его дел вполне могли дождаться другого времени, и тем более отчеты, которые он составлял для Уолтера Рейнольда. Брат Марк был весьма аккуратен, и его расходно-приходные книги были всегда в полном порядке. Единственное, что и впрямь не терпело отлагательства, была необходимость придумать себе такую работу, чтобы все видели, что он по горло занят, и чтобы в то же время ею можно было заниматься на крыльце дома, где было светло и откуда он мог не спускать глаз со своего непонятного постояльца, не вызывая при этом никаких подозрений. От внимания брата Марка не ускользнуло то обстоятельство, что этот молодой человек, который зачем-то выдает себя за прокаженного, пропустил заутреню и отсутствовал во время завтрака, а потом как ни в чем не бывало появился, ведя Брана за руку. Похоже, мальчик души не чает в своем новом знакомом. Глядя на эту смеющуюся, шагающую рука в руке парочку, мальчика и незнакомца, который так старательно, но неумело пытается подражать неровной походке Лазаря, брат Марк, хотя и не мог себе этого объяснить, пришел к твердому убеждению, что этот человек со склоненной головой и большими, явно благородными руками, который таким образом проводит время, просто не может быть ни вором, ни убийцей. С самого начала брат Марк не верил, что скрывает у себя вора, но чем больше он размышлял об этом беглеце, — а выдать его шерифу он мог в любую минуту! — тем бессмысленнее становилось для него обвинение в том, что этот юноша еще более отяготил свою душу, пойдя на смертоубийство. Если бы это было так, этот человек, укрывшись под своими нынешними одеждами и без устали хлопая колотушкой, давным-давно миновал бы все шерифские посты на дорогах и был бы на свободе. Так ведь нет! Словно его держит здесь какое-то неотложное дело, ради которого он готов даже рискнуть собственной жизнью.
Этот беглец и впрямь был на совести брата Марка. Он один понял, кто это такой, и ему одному было в случае чего отвечать и за то, что он приютил преступника, и за то, что промолчал. Поэтому брат Марк следил за ним, следил весь день с того самого момента, как тот вернулся, пропустив заутреню и завтрак. Тем более что присматривать за ним было совсем нетрудно. Весь день парень провел в обществе Брана в стенах приюта. Он складывал в поленницу принесенные из леса дрова, помогал переносить скошенную траву с придорожных полос, рисовал вместе с Браном разные картинки на глине, оставшейся в пересохшей луже, — глина была мягкая, ровная, рисовать на ней можно было снова и снова, и игра закончилась смехом и веселыми криками. Нет, юноша, попавший в беду и в то же время готовый снизойти до незатейливых нужд и желаний ребенка, никак не может быть злодеем. Так, сам того не замечая, из надзирателя брат Марк превратился в горячего защитника.
Утром он видел, как Йоселин с Лазарем пересекли тракт и поднялись на бугор посмотреть, как всадники отправляются на охоту за беглецом, и видел, как потом Йоселин вернулся, держа за руку Брана, который приплясывал и что-то весело щебетал. Теперь эти двое сидели подле стены, Йоселин старательно выстругивал что-то из полена, которое взял из поленницы. Брат Марк спустился с крыльца, чтобы посмотреть поближе, чем это они там занимаются, и тут же увидел, что головка Брана, на которой уже пробивался нежный пушок новых волос, низко склонилась над большими руками юноши, которые творили, казалось, некое священное действо. Мальчик то и дело радостно смеялся. Видимо, у Йоселина получалось нечто совершенно замечательное. Брат Марк возблагодарил Бога, ибо что бы ни доставляло такое удовольствие этому маленькому изгою и кто бы ни доставлял ему это удовольствие, он заслуживает благодарности и благословения.
Впрочем, обыкновенное человеческое любопытство не было чуждо и самому брату Марку, и он заинтересовался, что же за диво такое сотворили эти двое у стены, и через час, не вытерпев, брат Марк поддался греху и подошел к ним. Бран встретил монаха радостным восклицанием и помахал перед ним резной деревянной лошадкой, сделанной несколько грубовато, без мелких деталей, но это была без всякого сомнения лошадка размером примерно в полторы ладони. Прикрытая капюшоном голова резчика была склонена над еще одним его сверхдолжным добрым делом*. 2 Из второго полена юноша вырезал голову человека, явно детскую. Ясные голубые глаза его то и дело изучающе поднимались на Брана и вновь опускались к рукам, занятым работой. Это не были руки прокаженного: кожа гладкая, светлая, молодая. Похоже, этот человек совсем позабыл об осторожности.
Брат Марк вернулся на свой наблюдательный пост, преисполненный доверия к этому человеку, хотя он и не мог точно объяснить, откуда оно взялось. Однако резная детская головка, в которой уже угадывались черты Брана, оказалась для брата Марка вполне достаточным основанием.
Дело шло к вечеру, понемногу темнело, и заниматься мелкой работой на улице стало невозможно. Брат Марк уже с трудом различал свои буквицы, впрочем неизменно четкие и изысканные, а тот, что был Йоселином Люси, — раз уж у него есть имя, отчего бы и не называть его по имени? — не мог больше заниматься резьбой по дереву, и ему не оставалось ничего другого, как идти в дом или попросту закончить работу над образом Брана в дереве. Как только зажгли лампы, в дом влетел Бран и с радостными восклицаниями показал деревянную фигурку своему наставнику, ожидая его одобрения.
