Антон Чижъ - Камуфлет
— Позвольте, что тут такого? На даче живем по соседству, захаживаем в гости… Вы не любите летние разговоры, посиделки на веранде под зорьку, и все такое, я и не смел намекнуть… Вот и сейчас сердитесь…
— Простите, с утра день не задался… А кем он приходится князю Одоленскому?
Тут Николай Карлович огляделся по сторонам и шепнул:
— Так ведь племянник-с… знаете ли… почти…
— А почему… — начал было Ванзаров, но внезапное открытие вспыхнуло бертолетовой свечой: незаконнорожденным детям знатных фамилий иногда давали новую, только без первого слога. — Так он наследник всего гигантского состояния Одоленского?
— Тайна сия велика есть, как говорится. Если только Павел Александрович что-то оставил по завещанию. А так — напрямую — разумеется, нет.
Ванзаров пристально посмотрел в лицо коллежскому асессору:
— Хорофо знаете Ленского?
— С лета. Князь привез его в мае, снял дачу где-то в соседнем поселке.
— Узнать смогли бы?
— Разумеется…
— Могу ли знать, почему соврали?
— Когда? — Берс выказал глубокое и искреннее недоумение.
Родион Георгиевич предъявил снимок:
— Вчера в Соболевских изволили не признать знакомого вам юнофу. Почему?
Берс попросил секундочку, вернулся с очками, взял снимок еще раз и, вглядевшись сквозь толстенные стекла, воскликнул:
— Святые угодники! Князь Павел с Петрушей что вытворяют!
Оказывается, в нервном возбуждении розысков «Аякса» Николай Карлович не разобрал даже князя без очков. Что говорить о Петре! «Живая картина» была возвращена с глубокими извинениями коллежского асессора.
— Антонина Ильинична дома?
Берс поклялся, что дворнику даны строжайшие инструкции гнать бойкую девицу взашей, если только нос из квартиры высунет.
Родион Георгиевич немедленно отдал команду:
— Едем!
Августа 8 дня, в то же время, +23 °C
Управление сыскной полиции С.-Петербурга, Офицерская улица, 28
— Поздравляю, приехали! — ротмистр угрожающе постучал по столу ногтем.
Задержанный возмутился:
— Позвольте, что за тон!
В самом деле, ну и манеры! Хватают на вокзале, заламывают руки, тащат в участок, сверяют с какой-то дурацкой фотографией, оскорбляют всячески, а потом еще в наручниках, представьте, привозят в сыскную полицию! А какой у них запах, с ума можно сойти. А ведь там, на платформе, его ждет единственный и любимый! Хамы и мужланы!
— Не имеете права меня задерживать! Я актер Мариинского театра! У меня влиятельные покровители… Вам попадет, знайте! — заявил худосочный субъект, изящно скрестив ножки.
Будь воля ротмистра, он бы взял добрую нагайку и…
— Могу ли видеть ваш паспорт? — сдержанно сказал Мечислав Николаевич и с досадой понял, что копирует опального начальника.
Фертик полез в ридикюль, извлеченный из объемного чемодана, и предъявил зеленую книжечку.
— Иван Петрович, где провели ночь с субботы на воскресенье? — спросил ротмистр, перелистывая паспорт, и опять расслышал чужое эхо.
— А вам какое дело?
— Подозреваетесь в убийстве.
— Боже, какая глупость! Если я сошел с поезда, то где я, по-вашему, мог быть? В Москве, а где же!
— Когда уехали?
— В четверг, понятно же!
— Почему не прибыли на премьерную партию в «Лебедином»?
Николя Тальма растерялся: то ли он стал так популярен, то ли полиция следит за каждым его шагом.
— Это вас не касается… — не очень уверенно заявил он.
— Полиции все касается. Даже когда баритон сфальшивит.
— Ну, хорошо, я поссорился с моим… другом. Мы накричали, наговорили много лишнего, я собрал вещи и уехал на первом отходившем поезде. Пожертвовал премьерой, представьте. Я не мог больше оставаться в этом городе.
— Зачем вернулись?
— Вам не понять тоску израненного сердца… Я отправил телеграмму и ждал, что меня встретят с цветами… А он…
— Князя Одоленского вчера утром нашли в своей постели. Убитым.
— Что?! — только и выговорил балерун. Затем случилась истерика, да такая, что «железный ротмистр» был вынужден налить безутешному Николя стакан воды.
Придя в себя, Иван Рябов сделал официальное заявление, что ожидал подобного и боялся. А все потому, что у князя появился новый любовник, которого Одоленский всячески скрывал.
Исповедь прорвалась бурным потоком. Роман Тальма с князем длился уже девять месяцев, Иван отдавал всего себя любимому и даже научился фотографировать, чтобы запечатлевать своего героя в минуты спортивных достижений. Но недавно в князе случилась перемена. Одоленский говорил непонятные слова о первородстве крови, а однажды напугал, заявив, что скоро ему будет подвластно все, и он устроит Ивана первым прима-балеруном всея России. Рябова стала терзать ревность, он принялся следить за другом. И выследил! В четверг видел их на даче — мерзкий смазливый мальчишка, ничего особенного.
В тот же вечер Павел отказался объясниться, они страшно поссорились. Дальнейшее известно.
Услышав такое признание, Мечислав Николаевич вдруг осознал: ему не хватает, чтобы сейчас начальник отдал приказ, который надо выполнять. Потому что ротмистр искренно не знал, что делать дальше.
Потеряв душевное спокойствие, Джуранский действовал, как умел. В отместку всему театру и просто на всякий случай отправил балерунчика в камеру.
Августа 8 дня, около четырех, +23 °C
Дом на Малой Подьяческой улице
Арест, хоть и домашний, на пользу молодому организму не идет. Антонина в гневе чуть было не вырвала дверь, но, увидев самого Ванзарова, быстро присмирела, отступила под защиту вешалки и боязливо заявила, поправив очки:
— Я больше не шпионила, меня из дома не выпускают… И вообще, я посмотрела свод законов. Нет такой статьи, чтобы меня арестовать…
— Нет, так будет! — заявил Ванзаров. — Ладно, Антонина Ильинична, кто профлое помянет, тому первый кнут. Вы проявили излифнее любопытство, ну, и я перестарался, предлагаю мир.
Сам «великий сыщик» протянул руку. Антонина пожаловала чиновника сыскной полиции ручкой для поцелуя, вероятно, забыв модный догмат о равноправии полов.
— Господа, что мы все в прихожей, прошу в комнаты! — церемонно провозгласил Николай Карлович, а сам отправился на кухню.
Городское жилье Берсов выглядело гнездышком, лишенным женского деспотизма. Вещи находились там, где им удобно, а не правильно, повсюду лежали стопки книг. Разные приятные мелочи быта, как-то: бинокль, трости, портфель, расчески, чучело птички и даже велосипедное колесо — располагались там, куда рука положила.
Любая дама сочла бы сей «пейзаж» ужасающим, но хозяева находили в нем уют. А вот портьер с роскошными хризантемами не наблюдалось вовсе. Это Родион Георгиевич краем зрения проверил.
Главное место в квартире занимали книжные шкафы. На стенах в изобилии красовались репродукции и гравюры, в основном исторических сюжетов. На самом видном месте пылились довольно приличные копии полотен Антуана Гро из жизни корсиканца: «Бонапарт на Аркольском мосту» и «Наполеон в битве при Эйлау».
— Брат привез из Парижа! — с тихой гордостью объяснила Антонина. — Говорит, денег заплатил кучу.
— Почитает Бонапарта? — заинтересовался Родион Георгиевич.
— Он, нет, а вот я обожаю.
— Что же в нем привлекает?
— Своим умом поднялся из пыли и творил историю! Я бы так не смогла… Остается только поклоняться…
— Ниша, не морочь голову Родиону Георгиевичу! — Николай Карлович держал поднос с графинчиком настойки и тремя сортами холодной закуски. — Ну-с, прошу к столу… вернее столику.
Внимание привлек фотографический портрет в дорогой рамке: полноватый усатый мужчина, на вид не старше тридцати, такого строго-правильного вида, какой бывает у инженеров путей сообщения. Заметив интерес гостя, Николай Карлович с умилением признался, что это и есть обожаемый племянник Антоша, то есть Антон Ильич.
— Чья коллекция оружия? — спросил Ванзаров, подходя к персидскому коврику, завешанному колющими и режущими орудиями.
— Досталась от брата моего Илюшеньки, — Николай Карлович вздохнул. — Родители Антона и Антониночки покинули нас десять лет назад, с тех пор племянники находятся под моим опекунством. Коллекция — это, так сказать, наследство, неприкосновенно сберегаемое… Кстати, здесь есть уникальные экземпляры. Вот, обратите внимание: японский меч мастера Хаттори Ханзо. Представьте, он…
Коллежский советник вежливо оборвал предание клана Берсов и просил рассказать о Петре Ленском.
Отведав холодной миноги, Антонина Ильинична открыла новые подробности.
Петя Ленский появился на даче в начале июня. Привез его князь и представил как своего доброго знакомого. Юноша оказался хорошо образован, начитан, с ним было интересно беседовать. Петр стал часто заезжать к Берсам, живя в соседнем дачном поселке. Он мало рассказывал о своей жизни, правда, упомянул, что учился в Александровском лицее и бывал в Париже. Но общих знакомых по Франции у него с Антоном не нашлось. Вот, собственно, и все.
