Полина Дашкова - Пакт
Утром, услышав шаги в кухне, он встал, оделся. Вера Игнатьевна готовила завтрак. Он ждал, что она спросит о ночном звонке, как-никак событие неординарное, почти месяц он прожил тут, и никто ему не звонил, ни одна живая душа. Но Вера Игнатьевна только улыбнулась, сказала «доброе утро» и предложила чаю. Он поблагодарил, извинился, что звонок разбудил ее.
Сидя на шаткой табуретке между столиком с примусом и облупленной раковиной, прихлебывая чай, он вдруг засомневался, а не приснился ли ему этот странный разговор, голос с акцентом, бульканье, хихиканье пьяного Клима.
– Карл Рихардович, попробуйте печенье, у меня на работе фельдшерица сама печет, вот угостила. И тут для вас яичко, хлеб с маслом.
– Спасибо, – он взял печенье, положил в рот, отхлебнул чаю.
– В кастрюльке овсяная каша, я много сварила, давайте вам положу, – Вера Игнатьевна поставила перед ним тарелку.
Запас продуктов, купленных в Торгсине, закончился, как ни старался он экономить консервы, крупу и сырокопченую колбасу. К тому же от сухомятки болел живот. Последние несколько дней его кормили соседи, они делали это удивительно тактично. Утром он находил на своем кухонном столике хлеб, вареные яйца, миску с квашеной капустой, несколько сваренных в мундире картошин. Когда Вера Игнатьевна бывала дома, просто предлагала ему еду.
– Вот нахлебник на вашу голову, – бормотал он, сгорая от стыда.
– Ешьте, пожалуйста, кашу, пока теплая.
– Спасибо. Вера Игнатьевна, что такое «хули»?
Она изумленно подняла брови.
– Как, простите? Впрочем, не нужно, не повторяйте, я поняла. Это нецензурное ругательство, очень грязное.
– А «держать свечку»?
– Ну, это значит быть свидетелем, присутствовать во время чьей-то интимной близости.
Он чуть не задал третий мучивший его вопрос: кто такой Клим? Но сообразил, что она вряд ли сумеет ответить.
Второй звонок прозвучал на следующий день в десять утра. Соседей дома не было, доктор давно проснулся и сам взял трубку.
– Товарищ Штерн, здравствуйте. Через тридцать минут за вами приедет машина. Водитель поднимется к вам, его зовут Григорий, он будет в штатском.
Собеседник не представился, и доктор не стал спрашивать, кто говорит. Какая разница? Главное, о нем вспомнили, с ним связались. Ночной звонок не был ни сном, ни случайной хулиганской шуткой.
Одеваясь, он обнаружил, что у единственной приличной рубашки оторвались две пуговицы и распоролся рукав. Но соседей не было, он не мог попросить иголку с ниткой. На носке, на большом пальце, зияла дыра. И вообще вид у него был потрепанный. Он уговаривал себя, что все это пустяки, однако не мог смириться, чувствовал неловкость.
Шофер Григорий оказался совсем молодым человеком, назвал доктора по имени-отчеству и приветливо улыбнулся. У подъезда стоял новенький «паккард». Карл Рихардович еще не знал Москву, но почти сразу сообразил, что везут его не в контору с ковровыми дорожками. Контора находилась в самом центре, неподалеку от Кремля. А «паккард» определенно ехал в другом направлении. Это вместе с улыбкой и человеческим лицом шофера добавило бодрости.
Дорога заняла минут пятнадцать. «Паккард» въехал во двор, остановился возле жилого дома. Григорий вместе с доктором вошел в подъезд, вызвал лифт. Все выглядело вполне обычно, однако тут было слишком тихо и чисто. Он успел привыкнуть к заплеванной лестнице на Мещанской, к мутным от грязи окнам на площадках. А тут все сияло чистотой, в подъезде в стеклянной будке сидел вахтер в синей униформе, в лифте доктор увидел зеркало и сразу отвернулся, не хотелось разглядывать собственную физиономию в ярком электрическом свете.
Дверь квартиры на седьмом этаже была обита вишневым дерматином, она открылась, на пороге возник невысокий крепкий мужчина лет тридцати в теплом джемпере, без пиджака.
– Здравствуйте, Карл Рихардович. Меня зовут Крылов Илья Петрович, – он улыбнулся и пожал доктору руку.
Паркетный пол в прихожей сверкал, в проеме двери виднелся светлый дорогой ковер. Доктор присел на скамеечку, снял грязные ботинки, очень быстро, чтобы никто не заметил дырявый носок, сунул ноги в предложенные тапочки.
В комнате горел свет, плотные плюшевые шторы на окнах были задернуты. Доктор опустился в глубокое кожаное кресло, огляделся. Полосатые обои, круглый стол у окна, накрытый кремовой вязаной скатеркой, буфет, в углу этажерка, на ней патефон. Кожаный диван, еще два кресла, низкий журнальный столик, тоже под кружевной скатеркой. Рядом торшер с шелковым абажуром, светло-зеленым, под цвет обоев, штор и ковра. Идеальный порядок, как в хорошем гостиничном номере. Ни книг, ни журналов. На полках этажерки под патефоном ни одной пластинки. На журнальном столе массивная хрустальная пепельница, совершенно чистая.
– Вы здесь живете? – спросил он Крылова.
– Нет. Это казенная квартира для встреч с сотрудниками. Хотите кофе?
Кофе оказался настоящим, без примеси цикория. Доктор успел забыть этот вкус. Бутерброды с паюсной икрой на тонких ломтиках ржаного хлеба, швейцарский сыр, шоколадные конфеты принесла на подносе вместе с кофейником пожилая горничная в белоснежном фартуке поверх строгого темного платья.
– Я служу в германском отделе, мне поручено курировать вас, – сказал Крылов, когда она удалилась. – Как вы устроились?
Вначале доктор смущался, отвечал, что всем доволен и ни в чем не нуждается, но Крылов стал задавать вопросы о деньгах, о распределителе и через несколько минут уже звонил кому-то, отдавал распоряжения. Телефон был в соседней комнате, Крылов говорил тихо, долетали только отдельные слова.
– Безобразие… нет, сегодня… это ваши проблемы.
Вернувшись в гостиную, он сказал:
– Они приносят вам свои извинения. Я бы на вашем месте никаких извинений не принял.
– Кто «они»?
– ИНО. Иностранный отдел НКВД. Там, видите ли, очередная кадровая перестановка, и в суматохе они о вас просто забыли. Ладно, черт с ними. Давайте подумаем, как нам разумнее организовать нашу работу.
То, что Крылов называл работой, показалось доктору какой-то ерундой. Просто разговоры вроде тех, что он вел когда-то с Бруно. Конечно, в Берлине этот досужий треп мог представлять определенную ценность, но здесь…
– Я знаю только их прошлое, а вам ведь нужно настоящее, – сказал доктор. – Я слишком давно покинул Берлин, многое изменилось, они изменились. Гитлер, Геринг, Гесс. Впрочем, последнего я и не лечил.
– Это неважно, кого вы лечили, кого нет. Главное, вы общались с ними. Вы лично знакомы с Гитлером, Герингом, Геббельсом, со всей нацистской верхушкой, с чиновниками, банкирами, военными. Вы их не просто знаете, вы их видите насквозь, умеете оценивать здраво и точно, прогнозировать, как они поступят в той или иной ситуации.
– Почему вы так решили? Мы с вами только что встретились, впервые видим друг друга, – произнес доктор по-немецки.
Крылов быстро взглянул на него и ответил тоже по-немецки.
– Господин Штерн, я знаю вас достаточно давно, все это время вы очень помогали мне в моей работе.
– Я? Помогал вам? Каким образом? Ах, ну конечно, Бруно ваш агент. Неужели моя болтовня действительно представляла какую-то ценность для вас? Да, кстати, я все хочу спросить, кто такой Клим?
– Клин – острый угол, любой предмет треугольной формы, есть старинная поговорка: «Клин клином вышибают». И еще есть город Клин, недалеко от Москвы, – ответил Крылов по-русски, громко и четко, обращаясь не к доктору, а к этажерке, на которой стоял открытый патефон.
– Спасибо. Мой русский еще недостаточно хорош, часто встречаются незнакомые слова, – так же громко, и тоже по-русски произнес доктор.
Крылов едва заметно улыбнулся и подмигнул:
– Для иностранца вы говорите вполне прилично, неплохое произношение, солидный словарный запас, но вам еще долго придется совершенствовать язык, узнавать разные поговорки, словечки, и с Москвой надо бы познакомиться, а то вдруг заблудитесь, потеряетесь. Я люблю гулять, не хотите составить мне компанию?
Мороз, конечно, крепкий, но ветра нет и солнце выглянуло.
Он опять перешел на немецкий, говорил почти без акцента, у него было чистое берлинское произношение. Впервые за долгие месяцы доктор почувствовал легкий укол ностальгии.
Когда они вышли на Сретенский бульвар, Крылов сказал:
– Клим Ворошилов, нарком обороны, то бишь министр. Именно он затеял спор с Хозяином о сексуальной ориентации Гитлера.
– Откуда вы…
– Я спецреферент по Германии, сначала они позвонили мне, и это был отличный повод напомнить Хозяину о вас. Они позвонили вам в начале третьего ночи, верно?
Доктор изумленно кивнул.
– Ваш ответ понравился Хозяину, – продолжал Крылов. – Ворошилов проиграл пари, и Хозяин приказал мне вас курировать.
– Хозяин – это Сталин? – уточнил доктор.
– Так его называет близкое окружение. Я знал, что вы в Москве, но вы числились за ИНО и мне было сложно выйти на вас, мне давно хотелось поговорить с вами, источник Док.
