Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
– Да уж понятно, – крякнул Петр Емельянович и достал из буфета особый дорожный термический судок. Этот судок кухмистер привез из Парижа со Всемирной выставки три года назад и очень гордился им. Он был выполнен в виде мельхиорового цилиндра, в который вкладывались четыре мельхиоровых же миски с различными блюдами, а сверху плотно закрывался крышкой с особым замком. Сам судок вставлялся в войлочный кожух, в свою очередь покрытый сверху чехлом из стеганного на вате голубого шелка с кожаным ремнем, чтобы удобно было носить его через плечо, словно саблю. С этим судком кухмистер спустился вниз в кухмистерскую и, вернувшись, собственноручно повесил его на шею своему будущему зятю.
– Свадьбу-то когда назначим, Артемий Иванович? – Петр Емельянович поправил у него на шее ремешок от судка. – Надо бы поскорее. Не могу дождаться, когда смогу вас сыном своим назвать.
– Да хоть завтра! – легкомысленно сказал Артемий Иванович.
– Вот и ладненько, вот и ладненько! – потер руки кухмистер. – Завтра-то не выйдет, а вот сразу после крещения и сыграем. Я по календарю проверил, восьмого числа можно. Пока надо приглашения напечатать, да документ о говении надо представить от вашего духовного отца, справочку-с.
– Чего-с? – переспросил Артемий Иванович растеряно. – Ах, это… Да я уж лет десять у исповеди не был.
– Да как же… Такой чин охраны, и не говеет… Такое и в голову прийти не могло…
– У нас в ведомстве болтать не принято, даже на духу. У нас этого на дух не переносят. А вот как заговорщики попа подкупят да все тайны государственные вызнают…
– Так ведь без справки венчаться не дозволят!
– И сколько ж мне говеть надо?
– Две недели положено. – Кухмистер почесал в затылке. – Но есть у меня поп знакомый в Святого Пантелеймона, отец Николай… Там и венчаться будем. Я вам записочку напишу, он дня на три согласится. Только вы ему не говорите, что вы из царской охраны, а то он пуглив, да и стар уже.
– Да что ж ты, Петр Емельянович, словно клещ в Артемия Иваныча вцепился! Неси икону, благослови молодых, как положено! Василиска, тащи водки!
– А кого вы в шаферы изволите выбрать? – спросил Петр Емельянович, вынимая икону из киота.
– И не знаю даже… – Артемий Иванович оглянулся на поляка. Тот пожал плечами. – Может, Лукича пригласим?
– Лукич ногами слаб, с венцом в церкви не выстоит, – возразил поляк. – Его лучше в посаженные отцы.
– Ох, еще и этих дармоедов нужно… – пробормотал Артемий Иванович.
– Я думал, ваше высокоблагородие будет посаженным отцом, – сказал Петр Емельянович.
– Упаси Господь! – отмахнулся Фаберовский. – Не допускается. В нашем ведомстве. Ничего, найдем.
– Ну, Глаша, иди к Артемию Иванычу. Благословляем мы с матерью вас, плодитесь и размножайтесь, как говорится, и наполняйте собой землю.
Кухмистер коснулся иконой чела Артемия Ивановича, затем своей дочери, и в тот же миг в стороне взвыла в голос и зарыдала злыми слезами Василиса. Засияла Глафира. Агриппина Ивановна прослезилась, и Петр Емельянович пустил скупую слезу. Фаберовский заметил, что Артемий Иванович переменился в лице, и какая-то забота омрачает его благословленный лоб.
Петр Емельянович поднес им водки, и поляк сказал, беря рюмку:
– Все это хорошо, пан кухмистер, да только нам с паном Артемием на поезд надо. Извольте распорядиться наши шубы принести.
* * *Они приехали на вокзал, когда был уже дан первый звонок, пассажиры были допущены на дебаркадер и успели рассесться по вагонам. Отдав два с полтиной и получив в кассе желтые билеты во 2-й класс, Фаберовский с Владимировым бросились искать свободные места. Им повезло. Одно из отделений было почти пустое – в нем сидели только два человека: мужчина в мундире акцизного ведомства и дама в кроличьей шубке.
В поезде было хорошо натоплено, и поляк позволил себе распахнуть шубу. Артемий Иванович сел на обтянутый тиком диван, поставил судок в ногах и принялся греть ладонями озябшие щеки.
– Меня однажды летом везли из Гатчины с расстройством желудка на казенных дрожках из дворцового госпиталя. Тоже еще то приключение было.
– А для чего это вдруг с дворцового госпиталя?
– Дело в том, что вскоре после злодейского убийства Государя Александра Николаевича я выследил в Петербурге одного подозрительного астраханского дворянчика. Он прибыл с делегацией губернского дворянства выражать соболезнования, и стал развозить в узелке по всему городу жестянки с бомбами. А потом до того обнаглел, что поехал прямо в Гатчину к новому царю. Я проследил его досюда, до вокзала, и послал в Гатчину телеграмму: «Злоумышленник выехал поездом таким-то и бомба при нем», а сам с еще одним агентом, снабженный от железнодорожных жандармов свистком и инструкцией, сел в поезд. Нам выслали подмогу, и за несколько верст до Гатчины навстречу поезду выставили целый отряд вооруженных солдат – врассыпную по засадам схватить злоумышленника в случае, если бы он вздумал выскочить на ходу из поезда. Однако дворянинчик спокойно доехал до Гатчины. Видим: взял он извозчика и велит ехать ко дворцу. Тут мы засвистели, приготовленные городовые сбежались, извозчика окружили и препроводили этого дворянина в дворцовую караульню!
– А желудок-то чего расстроился? – спросил Фаберовский. – Со страху, что ли?
– Нет, просто в жестянке икра оказалась. Этот астраханский дворянин ее знакомым в подарок развозил и с собою в Гатчину взял на закуску. Нам потом ее отдали, было подозрение, что она отравлена. Мы ее вдвоем с агентом прямо там на вокзале в буфете и приговорили под водочку с превеликим нашим удовольствием. И так мы с ним под эту икру ужрались, что начальство решило, будто икра и вправду отравлена была.
– Пану Артемию следует эту историю кухмистеру рассказать. То-то он удивится, что через черную икру, которую у себя в заведении лучшим посетителям подает, чуть будущего зятя не лишился!
– Тебе бы все издеваться, Степан! Они же меня иконой благословили, мать их растак!
– Да пану Артемию-то что? Не первая, чай, невеста обманута. Вот, скажем, в Якутске жена невенчанная имеется…
– Знаешь, Степан… Когда тебя иконой – это совсем другое… Я тебе 50 рублей дам, отдашь Асеньке, как будешь в Якутске.
Был дан второй звонок. По проходу между диванами к их отделению подбежал, тяжело дыша, пристав Сеньчуков с двумя чемоданами и, увидев два свободных места, спросил:
– Здесь не занято?
– Садимся здесь, Вера, – выдохнула Марья Ивановна, подбежавшая с дочерью к отделению вслед за сыном. – Я же говорила, Иван, надо было еще утром городового в город за извозчиком послать! Ведь чтобы Ольгу отправить к ее папаше, ты городового послал, а чтобы матери родной услужить – так нет! Хорошо, Федосей Иванович через реку на тройке перевез, дай Бог ему здоровья. Чуть не опоздали!
Фаберовский увидел, как Артемий Иванович переменился в лице и тут же скоропостижно уснул, склонив голову на грудь и упрятав лицо в поднятый телячий воротник пальто. Он больно ткнул Артемия Ивановича в бок, зная, что тот ни за что сейчас не проснется. Подполковник с интересом ожидал реакции спящего. Однако реакции не последовало. По проходу прошел кондуктор и попросил провожающих покинуть вагон. Попрощавшись с мамашей и сестрой, Сеньчуков быстро вышел обратно на дебаркадер.
Был дан третий звонок к отправлению, раздался свисток обер-кондуктора, и поезд тронулся, медленно выползая из-под шатра вокзала под открытое небо. Пристав достал портсигар и закурил, взглядом провожая плывущие мимо вагоны. Встреча в вагоне с отпущенным третьего дня арестантом сильно взволновало его. То, что бывший арестант так откровенно показал свое нежелание общаться с приставом, было вполне объяснимо. А вот второй пассажир в отделении, который без сомнения знал этого арестанта-француза, был ярко выраженным заезжим польским жуликом – типичным мошенником или шулером.
«Что, если эта встреча не была случайной? Этот арестант явно был связан с темными делами братца, возможно, тот проигрался или они чем-то его шантажируют, и теперь они решили воздействовать через матушку, чтобы получить с него свои деньги… Дрянь паршивая, всю жизнь был таким! Откуда только они узнали, что матушка с Верой поедут именно на этом поезде? Следили за участком? Или француз имеет среди моих городовых какого-нибудь осведомителя? Нефедьев? Макаров? Вряд ли… Тогда кто? И что теперь делать?»
Еще раз взглянув на исчезающий вдали в снежной пыли хвост поезда с красным флажком на тормозной площадке, он решительно направился к жандарму.
– Любезный, проводи меня к вам в канцелярию.
Жандармы с пониманием отнеслись к просьбе их коллеги из полиции и тотчас телеграфировали на станцию Гатчина требование задержать двух пассажиров, следующих в вагоне 2-го класса поезда № 11, согласно сообщаемым приметам. Дежурный офицер позволил приставу воспользоваться телефоном и позвонить брату в Штаб гвардейского корпуса.
