Хавьер Аррибас - Круги Данте
Здание не могло не поддаться болезни реформаторства, которая захватила город. Многое изменилось в комнатах, которые Данте посещал раньше. Он узнал ― хотя даже не мог войти туда, потому что двери были закрыты и охранялись ― салон Совета Ста, где Данте бывал однажды во время своей работы в Совете. Он спустился в красивый внутренний патио. Это был островок мира, где прогуливались птицы, а в городе, так близко за этими стенами, ситуация была взрывоопасной. Поэт осторожно спустился по лестнице, прикрепленной к стене, и радовался, гуляя, словно путешественник. К патио примыкало несколько входов на нижний этаж, а там трудилось множество слуг. Один из них показался Данте знакомым: сутулый старик с большим тазом в руках, который двигался медленнее остальных. Поэт узнал его и пошел навстречу.
― Кьяккерино! ― приближаясь, воскликнул он.
Человек остановился, но не собирался подходить к нему первым. Прищуренными глазами он смотрел на чудака, который окликал его по прозвищу.
― Теперь ты узнаешь меня? ― сердечно спросил Данте, подойдя совсем близко. ― Я гость графа, с которым ты говорил несколько дней назад.
― Конечно, мессер! ― воскликнул слуга и сопроводил свое восклицание почтительным поклоном. ― Вы должны простить меня. Я говорил вам, что мои глаза давно служат мне не слишком хорошо.
Старик поставил таз на землю. Было очевидно, что он доволен тем, что кто-то прервал его работу, потому что у него теперь есть хорошее оправдание для отдыха. Другие слуги ходили вокруг них и смотрели с любопытством, но никто не приблизился к ним и не прервал свои дела.
― Ты на кухне? ― спросил Данте, кивком головы указывая на таз, который стоял на земле у ног слуги.
― Да, ― ответил тот лениво. ― Меня послали к горшкам и кастрюлям, потому что я не могу говорить с ними.
― Надеюсь, что не стал причиной твоих проблем, ― произнес поэт с участием. ― Если в моей власти…
― Ох, нет! ― кротко заверил его слуга. ― Не волнуйтесь. По правде говоря, я глупый и болтливый старик, и я не должен надоедать гостям. Я больше пригожусь на кухне.
― Я подумал, что ты наказан по моей вине, ― настаивал Данте.
― После стольких лет службы меня не убьют несколько палочных ударов, ― продолжал слуга спокойно. ― Кроме того, быть на кухне ― это не такое страшное наказание, как вы можете подумать. Там остается еда и мне разрешено брать больше, чем мои слабые зубы могут сжевать, так что есть даже кое-какие преимущества. Можно выходить из дворца без особенного контроля стражников, ― добавил он, понижая голос и подмигивая.
Данте улыбнулся, представив, какую пользу могло принести это знакомство со стариком, всегда готовым увильнуть, отставив в сторону свою работу.
― Сегодня вы кажетесь очень загруженными, ― сказал поэт, меняя тему.
― Да, ― подтвердил слуга, который тут понизил голос почти до шепота. ― Важные гости… это не значит, что вы не из их числа, конечно.
― Какого рода гости? ― спросил Данте.
― Да…
Кьяккерино на мгновение замолчал. Он сомневался, нужно ли снова передавать сплетни, возможно, боясь наказаний. В конце концов он решил дать волю своей страсти.
― Кажется, что это важные горожане Флоренции. Хотя могут быть и другие приглашенные из более знатных родов, даже приближенные к королю, ― таинственно прошептал он. ― Граф ― человек очень общительный.
«Я в это верю», ― подумал Данте. Наместник поддерживал отношения с очень многими людьми, совсем непохожими друг на друга и даже противоположными друг другу до такой степени, что это нельзя было себе представить ― только увидеть собственными глазами. Вряд ли старик мог знать много об этом деле в том смысле, в каком это волновало Данте, и, кроме того, он подумал, что не нужно, чтобы другие видели, как долго они разговаривают со слугой. Незнание того, на кого можно положиться, заставляло соблюдать осторожность. Поэт возвращался в свои покои, с любопытством размышляя о Кьяккерино и влиянии, которое могла оказать его миссия на жизнь во Флоренции. Снова в своей комнате он нашел два подноса с едой, принесенные слугами в его отсутствие. Он позавтракал умеренно, потому что его тело не отзывалось на пищу энергией здорового человека, и потом решил полежать на кровати с закрытыми глазами, размышляя в тишине. Он снова погрузился в густой и плотный сон, от которого очнулся, когда тьма уже стала поглощать дневной свет. Он встал с постели, гадая, сколько же времени прошло. Сейчас Флоренция казалась ему миражом, недостижимым так же, как и во времена изгнания. Ему с трудом удалось вспомнить, что улицы города рядом, стоит взглянуть в окно. Стена тайн и анонимности, которую вокруг него воздвигли, заставляла его чувствовать себя дальше от Флоренции, чем когда он был вдали от нее. Приход Франческо де Кафферелли окончательно вытащил его из объятий сна. Юноша вошел со своей обычной решимостью. Его зажженный светильник вернул краски в комнату Данте. Молодой человек приветствовал поэта без излишней фамильярности.
― Меня послал граф с поручением доставить вас к нему.
― Кажется, что некоторые важные и секретные союзы торжественно встречаются во дворцах, вместо того, чтобы делать это в тайных трактирах, ― ответил Данте.
― Я знаю столько же, сколько и вы, ― сказал тот сухо и резко. ― Возможно, меньше, потому что вы умеете найти себе хорошие источники информации. Может быть, вы ошибочно решили, что я близкий друг графа.
Данте был в замешательстве. Перед ним был обычный Франческо, гордый и упрямый, как осел, а его язык оставался таким же острым, как лезвие кинжала. Поэт не мог скрыть грусти: Франческо рассеял все его надежды на возможную дружбу после их разговора в таверне.
― Пойдем на встречу с твоим хозяином, ― разочарованно сказал Данте, подходя неуверенным шагом к двери. ― Посмотрим, что нового нам принесет этот город, в котором так трудно избежать стрел ненависти…
Он шагнул через порог и услышал за спиной голос Франческо:
― Я не хотел быть невежливым. Простите меня, если вы так это поняли.
Данте молча улыбнулся. Подобное извинение от гордого и высокомерного юного телохранителя значило больше, чем казалось. И этого было достаточно, чтобы вернуть жизнь в его старое сердце.
Глава 40
Граф Гвидо де Баттифолле принял своего гостя в комнате меньшей, чем обычно. Большие фонари, развешанные по стенам, создавали в центре очередную игру света и теней.
― У меня хорошие новости! ― заявил Баттифолле вместо приветствия.
― Они будут первым за долгое время, что я буду рад услышать, ― ответил Данте, удивленный хорошим настроением своего гостеприимного хозяина в этих сомнительных обстоятельствах.
― И я хочу поделиться ими с вами. Но… как все в этой жизни, эти новости могут быть хорошими или плохими, это зависит от другого очень важного вопроса… ― сказал наместник таинственно, что очень насторожило Данте.
― Новости о задержании преступников? ― спросил поэт нетерпеливо.
― К сожалению, нет, ― коротко ответил граф.
― Тогда, ― продолжал Данте, ― или я сильно ошибаюсь, или этот важный вопрос, несомненно, решит участь ваших хороших новостей.
― Вы совсем не ошибаетесь, ― сказал граф с улыбкой.
― Мне будет трудно представить себе, что это за новости, если вы мне не расскажите их, ― быстро ответил поэт, стараясь не дать собеседнику уклониться от темы.
― Кажется, согласие во Флоренции возможно, ее горожане могут начать думать о том, чтобы жить в мире, ― сказал граф со странным оптимизмом.
Данте скептически воспринял эти слова. Он пережил столько перемирий, столько более или менее искренних намерений, столько стремлений к согласию, что в этом вопросе ему нелегко было оставаться оптимистом. Он вспомнил, например, мир кардинала Латино, когда поэту только исполнилось пятнадцать лет. Потом он познакомился с обманчивыми предложениями кардинала Маттео де Аккваспарта, посланного во Флоренцию в 1300 году хитрым папой Бонифацием для действий в тени партии черных. И оставшаяся без последствий попытка в 1304 году кардинала Николаса де Прато, легата понтифика Бенедикта XI, которому, казалось, удалось оживить искренние заботы о примирении, но оно абсолютно не интересовало флорентийских правителей.
― Звучит мило, но размыто, ― заметил Данте бесстрастно.
Граф заложил руки за спину, и Данте понял с огорчением, что его ожидает одна из пространных лекций графа Гвидо Симон де Баттифолле. Он начал ходить по комнате и говорить, позволяя свету и теням создавать его двойников.
― Сегодня в этом дворце был основан союз. Союз, в котором, несомненно, мне бы хотелось видеть такого человека, как вы; но вы же понимаете, что пока это невозможно, ― оправдывался Баттифолле. ― Мы стараемся объединять представителей разных группировок. Это горожане, которые обладают настоящей властью и готовы к компромиссу, ― убежденно закончил он. ― Конечно, привлечены те, кто поддерживает короля Роберта.
