Евгений Сухов - Бомба для империи
Ленчик промолчал. Он вообще как-то притих и только следил за развитием событий, как зритель, который боится отвлечься от представления и чего-либо пропустить. Впрочем, Ленчик был вовсе не зрителем…
А спектакль разыгрывался на славу. И главное – как по-писаному…
* * *– И что мы теперь будем делать? – посмотрел на Севу Африканыч. – Ленчика-то надо выручать.
– И каким образом выручать? – покосился на него Долгоруков. – Ты знаешь, как это сделать?
– Нет, – не сразу ответил Неофитов.
– Вот и я не знаю, – буркнул Всеволод Аркадьевич, скорчив недовольную гримасу.
– И что же делать?
– Продолжать начатое…
Разговор происходил поздней ночью, когда, так и не доплыв до сказочной Аркадии, все собрались в особняке Долгорукова.
Очень сильно сокрушался «старик». Все знали, что он сильно привязался к Леньке, присматривал на ним, и вот – недосмотрел. Он мрачно оглядывал собравшихся, словно задавал каждому из них вопрос: «Как такое могло случиться? Ты-то где был»?
Луке он тоже мысленно адресовал этот вопрос, и тот, поймав его взгляд, отвел свой в сторону.
Впрочем, мрачными были все.
– Его надолго могут закрыть? – Давыдовский посмотрел на Всеволода так, как будто от него зависел срок, который получит Ленчик.
– А черт его знает, – ответил тот. – Как суд решит.
– А может, не будет никакого суда? – с надеждой спросил Огонь-Догановский. – Ленчик ведь самооборонялся…
– Может, и не будет, – в задумчивости протянул Долгоруков, мельком взглянув на Луку.
– Да как не будет? Будет! – махнул рукой Африканыч. – Человек-то утоп насмерть.
– Ну, утоп и утоп, и хрен с ним! – в сердцах произнес Давыдовский. – Все это можно расценить как несчастный случай.
– Это уж как суд посмотрит, – неожиданно произнес Лука, и все обратили взоры на него. Обычно при их разговорах он молчал…
– Надо нанять лучшего защитника в городе, – произнес Огонь-Догановский. – И не пожалеть для него никаких денег. Пусть подводит произошедшее под несчастный случай. Человечишко-то, что утоп, похоже, поганенький был. Вот на это и надо сделать упор на суде.
– Это само собой, наймем лучшего поверенного, – столь же задумчиво ответил Долгоруков. – Кстати, насчет денег… – при этих словах Сева невольно взглянул на Луку. – Завтра все должно идти по плану. И никаких эксцессов и кислых лиц. Сделаем дело – начнем думать, как помочь Ленчику…
Глава 16
РАЗВЯЗКА, или ОТ ДЕСЯТИ ДО ДВЕНАДЦАТИ
Дело близилось к развязке. Правда, Лука не знал, кто будет снимать по аккредитиву два миллиона рублей. Спрашивать об этом Долгорукова было бесполезно. В ответ на такой вопрос он бы насмешливо посмотрел на него и ответил примерно следующее:
– Вас интересуют триста шестьдесят тысяч рублей? Вы их получите. Остальное не ваше дело.
Допытываться насчет бенефициара у Огонь-Догановского было бы еще более затруднительно. Алексей Васильевич просто проигнорировал бы этот вопрос, оставив Луку без ответа. И посмотрел бы на него как на пустое место.
А вернуться в Цюрих с двумя миллионами рублей было весьма заманчиво. Это выглядело бы настоящим триумфом. Кроме того, Луке причитались бы десять процентов комиссионных, как и любому человеку, добывшему деньги для «Центра» по собственному плану и личной инициативе.
Следующий после задержания Ленчика день начался кисло. Долгоруков и его люди почти не разговаривали друг с другом: у всех не выходил из головы вчерашний вечерний инцидент. Надо же было такому случиться, когда все уже было «на мази»! Но дело надлежало довести до конца, поэтому, когда пришло известие, что деньги уже на счету конторы Огонь-Догановского, все пришли в движение.
– А где Лука? – спросил Долгоруков, когда Огонь-Догановский, приклеив пейсы и бороду и обрядившись в еврейский сюртук и шляпу, засобирался «к себе» на Малую Проломную.
Все начали оглядываться.
– Куда он, к черту, подевался?!
Сева прошелся по комнатам, заглянул даже в дворовые постройки, куда Лука ни разу не ступал: соглядатая нигде не было видно.
«Началось», – подумал Всеволод Аркадьевич. Легкое беспокойство овладело им, хотя все было продумано и подготовлено как нельзя лучше. К тому же имелась уверенность, что все получится. А беспокойство… Ну, это как у хорошего артиста, выходящего на сцену: роль свою, исполненную уже не раз и не два, он знает превосходно, но все равно слегка мандражирует. И от этого никуда не деться…
– Ну что, приступаем к заключительному акту нашей комедии? – уже не думая о Луке, произнес Сева.
– Трагикомедии, – сдержанно заметил Давыдовский, намекая на Ленчика.
– Хорошо, трагикомедии, – поправился Долгоруков. – Еще раз предупреждаю: все должно идти так, как намечено. Никакой самодеятельности.
– Мог бы и не говорить об этом, – буркнул Африканыч.
– Мог бы, – согласился Сева. – Но сказал.
Несмотря на неприятность с Ленчиком, настроение у него, кажется, было неплохое. Впрочем, выходить на дело с понурой головой и опущенными руками – значит проиграть. И завалить все задуманное к чертям собачьим. Разве такое можно было допустить?
В одиннадцать тридцать дня не совсем близко и немного наискосок от дома Павла Семеновича Холодковского на Петропавловской улице, в каковом располагался Волжско-Камский банк, остановилась закрытая коляска. Из нее никто не вышел. Извозчик какое-то время сидел, поглядывая по сторонам, а затем уронил голову на грудь и, видно, задремал. Похоже, экипаж кого-то поджидал, а те выходить не торопились.
Прохожих на этой деловой улице в этот час было мало. А проще сказать, совсем никого. Только возле ворот ограды Петропавловского собора группа мужиков в посконных рубахах и штанах, наверное, только что вышедших из храма, что-то горячо обсуждала между собой.
– Трешница с полтиной за неделю, – слышались голоса мужиков. – Не доход, а херня, прости господи…
– Ну, это никуда не годится…
– Мало, конечно, на семью…
– Известное дело, мало. Чем детей-то кормить?
– Ну, это их не забо-отит…
– Их собственные прибыля заботят.
– Верно…
Пять минут первого в арку, ведущую к зданию Волжско-Камского коммерческого банка, въехала открытая коляска. Седок приказал извозчику ждать и степенно вышел из коляски. Это был пожилой немец, родом из какой-нибудь Тюрингии, Вестфалии или Вюртемберга. Что он немец, само за себя говорило его платье: на нем был длинный сюртук, скорее похожий на кафтан, пикейный воротник, башмаки с серебряными пряжками и круглая шляпа.
Немец вошел в банк, неся перед собою огромный кожаный чемодан, перетянутый ремнями. Чемодан был пуст, поскольку ремни ослабленно болтались, и нес его немец легко. Мужики, стоящие возле хлебных амбаров, увлеченные разговором, похоже, не обратили на иноземца никакого внимания.
– Я есть Вegunstigte[6] Фертинант фон Геккерн, – заявил он банковскому клерку, вскочившему со своего места на звон дверного колокольца. – Я пришел eine Zahlung erhalten[7].
– Что, прошу прощения? – переспросил клерк.
– Я… это… пришель палучит тенги по аккретитиф! – коверкая русский язык, медленно произнес немец.
– И какова сумма? – вежливо поинтересовался клерк.
– Цфай… э-э, тфа миллион руппель, – ответил Фердинанд фон Геккерн.
Клерк кашлянул:
– Прошу прощения, наш банк предупрежден вами о столь значительной выплате?
– О, я, я! Та! Ко-неш-но, претупрештен! Оп этом… э-э… снайт херр Пурунтукофф.
– Первый заместитель управляющего банком господин Бурундуков? – на всякий случай уточнил клерк.
– Та, та, – с улыбкой подтвердил немец, – херр Пурунтукофф. – Он снайт, снайт…
Зубы для богатого немца у него были плоховаты…
– Тогда все в порядке, – улыбкой на улыбку ответил клерк. – Присядьте, пожалуйста.
Сидеть пришлось довольно продолжительное время, так как сумма в два миллиона рублей не малая. Таковую редко кто снимает за раз, и это в банке событие. Даже в таком, как Волжско-Камский, одном из самых крупных банков в Российской империи. Кроме того, деньги любят счет, а посчитать два миллиона, пусть даже и в пачках, заклеенных бандеролями, – дело весьма не шуточное.
Наконец, деньги были сосчитаны, пересчитаны и на глазах немца уложены в чемодан. Два миллиона рублей минус проценты за получение наличных по аккредитиву.
Закрыв чемодан на защелки и перетянув его ремнями, фон Геккерн улыбнулся.
– Мошно фас попросит? – спросил он клерка.
– Конечно, – ответил клерк. И, улыбаясь, добавил: – Такому клиенту, как вы, все можно.
– Ви не могли пы позват… э-э… исфосщик?
– Извозчика?
– Та, та. Штопы он помок мне нести щемотан.
– Давайте я помогу, господин фон Геккерн, – ответил клерк. – Мне не трудно…
– Он тяшелый! – ответил немец.
– Ну, если бы ваш чемодан был набит камнями или железом, то да, он был бы тяжелым, – с легким смешком сказал банковский служащий. – В данном же случае в нем деньги, а это совсем иная тяжесть. Ей-богу, мне будет не трудно помочь вам…
