Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер
В этот миг она, как в детстве, хотела лишь одного: чтобы отец был рядом.
Куизль заскользил по склону, пока ноги его не коснулись первых перекладин. Железная лестница спускалась вдоль стены и примерно через десяток шагов терялась в проломе. У палача промелькнула мысль, не разжечь ли им взятые факелы, но потом передумал. Не дело, если разбойники заметят их по отсвету. Когда он влез в разлом, на краткий миг все вокруг него почернело, однако через некоторое время глаза привыкли к темноте. В отверстии над головой мерцал дневной свет, который то и дело пропадал, когда кто-нибудь из мужчин вслед за палачом влезал в тесный лаз. Их было всего пятеро, но Куизль знал, что на каждого из них он может полностью положиться. Особенно на Андрэ Видемана – с ним Якоб уже воевал под Аугсбургом против шведских солдат Густава Адольфа. Но и кузнец Кронауэр и еще двое ремесленников тоже выглядели вполне бывалыми.
Еще через десять шагов спуск закончился у подножия дымохода. В углу слева Куизль разглядел узкий проход, из которого доносились приглушенные голоса и смех. Когда спустились остальные и спрятались по обе стороны от прохода, Куизль решился заглянуть внутрь.
За тесным проходом начинался низкий туннель и выводил через пару шагов в просторную пещеру. На костре жарились, насаженные на вертел, несколько зайцев. Перед Куизлем то и дело мелькали одетые в лохмотья люди. Вокруг костра сидели мужчины и кутались от холода в меха и тряпье. Кто-то рыгнул, остальные засмеялись, еще двое спорили во все горло; где-то плакал младенец. Пахло потом, пороховым дымом и горелым мясом.
Едкий дым попал в глаза, и Куизль зажмурился. Он оказался прав. Они нашли зимовье банды Шеллера, и, судя по всему, к вечеру здесь собралось после дневных налетов большинство грабителей. Палач злорадно улыбнулся. Лучшего момента, чтобы расправиться с мародерами, не придумаешь. Их количество палач мог подсчитать лишь по голосам. В пещере находилось около тридцати человек, среди них много женщин и детей.
Он кивнул Видеману, Кронауэру и остальным. Затем снял с плеча цепочку с двенадцатью деревянными пороховницами и отсоединил половину – в каждой из них содержалось пороха точно на один выстрел из мушкета. Палач связал пороховницы кожаным шнуром так крепко, что они плотным снарядом удобно легли в ладони.
Прищурив глаза, Куизль прикинул расстояние, отвел правую руку и плавным движением запустил самодельную бомбу точно в костер.
Взрыв был такой силы, что Якоба отбросило на метр. Грохот оглушительным эхом пронесся по проходам и коридорам, словно обрушилась вся гора. В ушах у палача тонко зазвенело. Потребовалось некоторое время, чтобы он снова смог различить звуки в пещере. До них доносились крики, кашель и ругань. Палач подал своим спутникам знак, они пробрались по низкому туннелю и с саблями наголо вступили в преисподнюю.
Взрыв разметал по всей пещере угли и горящие поленья. Всюду валялись большие и маленькие каменные обломки, которые обрушились с потолка. Среди них корчились одетые в лохмотья мужчины и женщины и, несмотря на густые клубы дыма, пытались сориентироваться. Вокруг бывшего очага лежали несколько безжизненных тел. По обугленным сводам разносились крики боли и детский плач.
Палач задумался. И решил не ввязываться в бой, а прорычал низким голосом, слышным по всей пещере:
– Все кончено, проклятые мародеры! Сейчас все вы послушно выйдете наружу с поднятыми руками и без оружия. Там вас ожидает группа вооруженных горожан. Если сдадитесь добровольно…
На него налетела черная тень. В последнее мгновение Куизлю удалось отскочить в сторону, так что клинок лишь порезал щеку. Размерами человек перед ним, по меньшей мере, не уступал ему самому. Покрытое сажей лицо его заросло растрепанной бородой, глаза сверкали раскаленными углями. В низком голосе Куизля прозвучала угроза.
– Бросай оружие и выходи. Иначе будет только хуже.
– Отправляйся в ад, псина, – прошипел мужчина и снова взмахнул саблей.
В этот раз Куизль был готов. Он отскочил, выхватил пистолет и в тот же миг нажал на курок.
Свинцовая пуля врезалась разбойнику в плечо и оттолкнула его к стене. Пока он изумленно взирал на кровавое месиво, бывшее прежде его рукой, палач размахнулся дубинкой и обрушил ее на гиганта, так что тот сполз по стене на пол.
– Я тебя предупреждал, – проворчал Куизль и вытер кровь со щеки.
Краем глаза он заметил, что Видеман тоже с кем-то схватился. Остальные трое ремесленников пустились вслед убегающим на улицу бандитам.
Видеман прижался спиной к стене. Несмотря на холод, на лбу у него выступили капельки пота. Противник молотил зазубренной саблей, словно силился расколоть полено. Ветеран отражал его наскоки с огромным трудом. Еще немного, и он не выдержал бы шквала ударов.
Снаружи загремели выстрелы. Куизль замер. Что там случилось? Мерзавцы решили все-таки не сдаваться?
– Сдавайся! – крикнул палач разбойнику перед Видеманом. – Ты последний!
Но разбойник, похоже, его не замечал вовсе. Он все колотил Видемана, в глазах его застыло выражение, напомнившее Куизлю взгляд дикого животного. Ничего, кроме голода, жадности и неподдельного страха. Парню на вид не было и двадцати.
Палач врезал ему правой ногой в бок, и юноша, захрипев, свалился на пол. Куизль направил на него второй пистолет.
– Выходи. Быстро! И тогда останешься цел.
Разбойник, кажется, опомнился. Он взглянул на палача. Затем отбросил саблю и с поднятыми руками устремился к выходу.
– Я выхожу! – закричал он. – Не стреляйте, я…
Он показался в проеме, и грянул выстрел.
Тело юноши отбросило обратно в пещеру. Он дернулся и остался лежать на полу. В последний раз приподнял голову, изумленно взглянул на палача и поник.
– Проклятье, что там у вас происходит? – зарычал Куизль. – Он же сдался!
Он бросился к выходу, по обе стороны от которого колоннами свисали до пола сосульки. Шагнул наружу, и успел заметить, как справа сверкнул выстрел. Палач метнулся за ледяную колонну, и в тот же миг левое плечо взорвалось болью.
– Идиоты! – закричал Куизль. – Это я, палач! Прекратить немедленно!
Якоб прижался к каменной стене. Больше выстрелов не последовало, поэтому он осторожно выглянул, и взору его предстала ужасная сцена, разыгравшаяся перед пещерой.
На него накатила волна гнева.
Шонгауцы выстроились полукругом. Перед входом в пещеру лежала куча мертвых тел: мужчины, юноши, старики, женщины, дети. По белому снегу ручьями растеклась кровь.
Некоторые мушкеты были направлены на вход, горожане один за другим начали опускать оружие. Мушкет Ганса Бертхольда еще дымился. В глазах юноши плескалась жажда крови. Теперь он в замешательстве уставился на палача, который словно сам дьявол во плоти, шагнул из пещеры.
– Я… я… – залепетал сын пекаря.
– Грязный ублюдок, ты чуть не убил меня. – Палач устремился к Бертхольду, вырвал у него мушкет и, перехватив правой рукой за дуло, врезал Гансу прикладом в живот. Тот скорчился и стал хватать воздух ртом.
– А это что? – прорычал Якоб и указал на кучу трупов. – Вы должны были обезоружить их и арестовать, а не устраивать бойню!
Куизль поборол желание разбить Бертхольду череп его же мушкетом и вместо этого просто переломил ружье о колено и отбросил подальше от себя.
– Они… они просто начали стрелять. – Вперед выступил Якоб Шреефогль. Лицо его побледнело, он дрожал и смущенно уставился под ноги. – Я не смог их остановить.
– Сколько? – прошептал Куизль.
Шреефогль пожал плечами.
– Нам удалось схватить около дюжины. Остальные мертвы. Перестреляли, как зайцев.
– Порадовался бы, – прохрипел Бертхольд, он снова выпрямился. – Избавили тебя от работы. Не придется теперь столько народу вешать.
– Это… было так просто, – проговорил Себастьян Земер. В глазах его плескался огонь, столь знакомый Куизлю. – Как на охоте.
– Чего ждать! Повесим остальных на деревьях! – кричал кто-то сзади.
