Крик филина - Валерий Георгиевич Шарапов
– Ну пошли, – сказал Журавлев и повел его впереди себя, время от времени подталкивая в спину стволом пистолета.
Филимонов шагал позади, о чем-то усиленно размышляя, потом нагнал их и с недовольным видом сказал, обращаясь к Журавлеву:
– Мы что, его так и поведем пешкодралом? Давай я его постерегу, а ты позвони в угро, скажи, чтобы за нами автобус прислали. Вон, с почтамта и позвони. Чего нам с ним шествовать у всех на виду.
– Я и сам об этом подумал, – охотно отозвался Журавлев, пряча пистолет в кобуру. – Давай, пригляди тут… Да смотри не упусти! – громко крикнул он уже на бегу и через минуту скрылся в дверях почтамта.
Набрав номер дежурного, Илья прижал трубку к уху, время от времени тревожно поглядывая сквозь пыльное стекло на ту сторону улицы, где остались его дожидаться бандит и охранявший его Филимонов.
Нетерпеливо переступая с ноги на ногу, Журавлев зло бормотал:
– Соколов, возьми трубку. Возьми трубку, Соколов. Да возьми же, в конце концов, трубку, черт бы тебя побрал. Вечно ты где-то шляешься…
Было видно, как Филимонов что-то злобно и запальчиво выговаривает бандиту, раздраженно трясет его за грудки. Илья с тяжким вздохом подумал, что это должно быть нелицеприятные, накопившиеся за годы войны слова искреннего возмущения.
Симпатяга покорно кивал, тупо глядя в землю, мялся, как нашкодивший хулиган, и вдруг сильным толчком резко бросил тяжелый аккордеон в грудь Филимонову. От неожиданного удара капитан отшатнулся назад и в следующий миг опрокинулся на спину. Симпатяга резко развернулся и, отчаянно размахивая руками, стремительно побежал в сторону парка.
Бросив трубку, в которой уже слышался взволнованный голос Соколова, лейтенант вылетел из дверей почтамта и понесся через дорогу, на ходу вынимая пистолет. Тем временем Филимонов проворно повернулся на живот, прицелился, положив пистолет на согнутую в локте руку, и несколько раз выстрелил вслед убегавшему бандиту. Илья видел, как Симпатяга как будто запнулся обо что-то невидимое и со всего маху рухнул лицом вниз, нелепо выставив вперед руки. Еще какое-то время он царапал пальцами утоптанную землю, потом затих.
Первым к нему подскочил Филимонов, перевернул ногой безвольный труп на спину. Когда подбежал Журавлев, красивое лицо Симпатяги уже было белым, недавно блестевшие темные глаза затянулись тусклой безжизненной пленкой, а изо рта безобразно торчал синий кончик крепко прикушенного языка.
У Ильи отхлынула от лица кровь, оно стало белым как полотно. Он повернулся к Филимонову: во всем облике капитана сейчас было что-то звериное, отталкивающее.
– Откуда у тебя пистолет? – глухо спросил Журавлев.
– Наградной…
Филимонов показал выгравированную на стволе витиеватую, потускневшую от времени надпись.
Глава XIV
Даже старожилы управления не могли припомнить, чтобы в их стенах когда-либо звучал аккордеон. «Красный уголок», конечно, у них имелся, как и во всех советских учреждениях. Но там проводились мероприятия, связанные с текущей деятельностью: партийные и комсомольские собрания, награждения особо отличившихся сотрудников, политинформации. Все они проходили в строгом соответствии с текущим регламентом и под бурные аплодисменты присутствующих. Недавний же День Победы всем управлением встречали в торжественной обстановке в Доме культуры «Знамя труда». Вот, собственно, и все, что приходило на память старожилам.
Сегодня же случилось нечто необычное: из-за двери отдела по борьбе с бандитизмом доносился негромкий звук аккордеона, и приятный голос с душевной теплотой выводил:
Снова замерло все до рассвета,
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь,
Только слышно – на улице где-то
Одинокая бродит гармонь.
Всякое можно было ожидать из-за этой двери: и страшные угрозы бандитов, и нервные крики пойманных за руку спекулянтов, барыг и проституток, жалобный плач пострадавшего от рук преступника законопослушного гражданина. Но музыка…
Поэтому все, кому приходилось сейчас проходить мимо кабинета, невольно становились заинтересованными слушателями. Одни, очарованные песней, охотно замедляли торопливый шаг, другие останавливались на короткое время и шли дальше, а самые неравнодушные осторожно приоткрывали тяжелую дверь и, затаив дыхание, с любопытством заглядывали в помещение. Безмолвно смотрели на происходящее, потом тихо прикрывали дверь и со вздохом уходили, стараясь ступать как можно тише, чтобы под ногами случайно не скрипнули рассохшиеся старые полы.
Возвращаясь от начальства, Орлов и Копылов застали у дверей отдела двух молоденьких сотрудниц ОРУДа. Увидев оперов, девушки смущенно извинились и торопливо ушли, о чем-то вполголоса переговариваясь. Прежде чем скрыться из виду, девушки быстро оглянулись, сдавленно хихикнули и тотчас юркнули за угол.
– Веселый у вас народ, – с улыбкой заметил Копылов, – что девчата, что сами сотрудники. – И кивнул своей козлиной бородкой на закрытую дверь, за которой продолжал негромко играть аккордеон: – Такие таланты пропадают.
В последних словах Орлов увидел насмешку над своим отделом. Он недовольно дернул плохо выбритой щекой, скрывая раздражение, и буркнул:
– Ежели все время заниматься убийствами, можно и свихнуться. Иногда нужно и повеселиться.
– Да я ничего, – миролюбиво согласился Копылов, потом вдруг остановился и резко повернулся к Орлову. Выжидающе глядя сквозь толстые стекла очков своим проницательным взглядом, погруженный в свои мысли, он приглушенно спросил: – Для чего-то же этот Симпатяга находился там, где его застали Журавлев и Филимонов? Никогда не поверю, что бандит при деньгах вдруг ни с того ни с сего станет зарабатывать на улице игрой на аккордеоне. Хоть убей, ни в жизнь в эту чепуху не поверю!
– Это ты верно подметил, – ответил Орлов. – Должна быть для этого концерта веская причина… Должна. Вот нутром чувствую, что все это неспроста…
Разговор, который их обоих волновал до крайности, прервался. Они вошли в кабинет и увидели игравшего на аккордеоне Леонтия Семенова. Искоса взглянув на оторопевшего Копылова, Орлов не без ехидства заметил:
– Вот кто тут, оказывается, метит в художественную самодеятельность.
Сдержанно посмеиваясь, Копылов незамедлительно процитировал Клима:
– Иногда нужно и повеселиться, чтобы не свихнуться. – И уже от себя добавил: – В нашем деле самое главное – здоровье, чтобы без нареканий медицинской комиссии. Ладно, мужики, поразвлеклись и хватит, надо меру знать… Пора за дело браться. Семенов, да расстанешься ты, наконец, со своим инструментом или нет! – И, дождавшись, когда гармонист сложит меха, продолжил: – Мы только что с Климом говорили о том, что, по всему видно, неслучайно Симпатяга ошивался возле неработающего фонтана, выжимая своей музыкой слезу у прохожих. Не должен он был там находиться, не тот он человек, чтобы просто так, без повода, убивать свое время. Симыч вряд ли такую затею одобрил бы… Что-то за этим
